Творения. Том 1: Нравственно-аскетические творения - Преподобный Феодор Студит

59. Именно, нечестивый Лев Армянин, поставленный императором Михаилом стратигом Востока и назначенный идти через Фракию по случаю начавшейся войны с варварами, гордец, надмевавшийся больше, чем сколько сам был достоин, и страдавший крайним безумием, подкупив лестью войско, бывшее под его начальством, и прельстив других, кого нашел из более легкомысленных, одних дарами, иных обещаниями, объявляет себя императором и – враг Бога, увы, и мира – присваивает себе верховную власть. Немедленно подступив к столице и ни от кого не встретив сопротивления (так как благочестивый Михаил не только покорно сложил с себя царство, чтобы не видеть никого оскверняющим десницу кровию единоплеменников, но даже сменил багряницу на власяной хитон и принял монашескую жизнь), он, бесстыдный, становится – о суды Божии! – владыкой всех[464].

Император Лев Армянин

60. Захватив власть, он не сразу решился обнаружить все звероподобие, но, наперед примирив с собою, а также и между собою мятежников, так как видел, что многие, будучи расположены к прежнему императору, негодовали на него за узурпацию власти, искусно и хитро обманув высших сановников и должностных лиц и всех, как было ему угодно, привлекши к себе, он затем нашел удобным обнаружить внутреннее злонравие, показал, нечестивый, все свое нечестие, отрыгнув, проклятый, подобно соименному льву, следующее беззаконное изречение: [Col. 172] «Не следует, о верные мои слуги, чтить, или поклоняться, или вообще принимать или допускать изображения на иконах, а уничтожать и бросать на землю, как явные подобия идолов». И это бесстыдный изрыгал безумным языком, стараясь сообщить нечестие не только домашним, но и всем, насколько возможно.

61. И вот, кого он видел во всем соглашающимся с ним и всецело следующим его воле, кого иной, подражая Павлу, верно назвал бы сосудами гнева, совершенными в погибель (Рим. 9:22), тех он решился взять в союзники и пособники злодеяний. Руководителем их кружка был известный Иоанн[465], своими соплеменниками прозванный Леканомантом, потому что, как думаю, был предан гаданиям и другим постыдным делам. Имея язык, привыкший ко лжи, он был силен и искусен в софизмах, сведущ во внешней науке и остроумен в пустяках, поэтому и удостоился всякой чести от тирана, который пользовался им как языком и имел его своим помощником в делах.

62. Признав, что обстоятельства сложились для него согласно его желанию, он надумал, что следует обратиться и к архипастырю Церкви, сначала приступая к нему не сурово и надменно, а скорее униженно и льстиво. Когда же, побеседовав с ним наедине и испытав его всякими низкими средствами, увидел в нем не только непокорного, но и истиннейшего глашатая правой веры, который, мало этого, даже сам осыпает его немалыми упреками, как врага Божия, и порицает его адскую[466] дерзость, тогда он отступает от божественного мужа, намереваясь опять с большим приготовлением вступить в беседу с ним и вместе со всеми [своими] противниками.

63. Однажды он собирает к себе всех иереев и монахов, между ними самого божественнейшего патриарха и великого Феодора. Восседая с удивительной надменностью в окружении защитников нечестия и единомышленников злодеяния, безумный начал кощунствовать бесстыдными устами и издеваться над поклонением святым иконам, называя неразумными, помешанными и не ведущими, что творят (Лк. 23:34), тех, кто воздвигает их. «Ибо известный закон, – говорит, – начертанный перстом Божиим и свыше принятый Моисеем, ясно и точно запрещает служить чему-либо рукотворному, водружать икону и иметь подобие ее, налагая проклятие на тех, кто дерзает делать это; изображать иконы и нарекать их Божественным именем – это есть изобретение идольского культа и невежества; думать, что Неописуемый [Col. 173] описуется и что нигде Невместимый вмещается на досках в локоть величиной, – это не только непристойно, но и исполнено противоречия. Уразумев, что это непристойно, бывшие прежде нас императоры, именно Лев, Константин и их потомок, уничтожали иконы и отвергали поклонение им». Это и еще более нелепое пустословил и исплевывал нечестивец и, как будто говорил что-нибудь достойное, кичился своими постыдными речами, еще более надмеваемый теми, содействием коих пользовался во всем, преимущественно же их руководителем и предстоятелем, словами коего в особенности, как было сказано, предварительно упился.

Обращение православных архиереев к императору-иконоборцу

64. Но божественное собрание отцов, не смутившись ничем этим и не придавая никакого значения тому, что тиран имеет много пособников, обличало его пустословие и опровергало неразумное его учение многими свидетельствами из Божественных Писаний, называя ниспровержением правого догмата и отрицанием сошествия к нам Господа это ложное и пагубное учение, действительно заключающее в себе безмерную нелепость и негодность. «Ибо если, – говорили они, – мы отречемся от почитания святых икон, то тща убо вера наша, тще проповедание (1 Кор. 15:14). Напрасно и древние отцы предали нам Божественное; напрасно погибнет вся наша деятельность и добродетель, познание Божественного и все вместе. Если отвержение Господней иконы приводит не только к отвержению заповедей Божиих, но и прежде икон – к отвержению Самого Сына Божия, Который, пребывая с нами в общении плоти, соделался человеком подобно нам и явил нам черты Своего Божественного образа, то ты, не знаю почему, отрекшись от Него, не только самому себе задумал величайшее зло, но и души многих простейших людей привел к подобному падению, чтобы еще более явным стало твое злодеяние. Даже только принимать участие с вами как таковыми в этом собрании мы почли бы для себя весьма непристойным; ибо божественный Давид да скажет с нами ныне, что не должно сидеть с сонмом суетным и с законопреступными не внити и церковь лукавнующих не посещать или не сходиться в ней (Пс. 25:4–5)». И так отцы такими словами, сообща и единодушно, с первого же раза опровергли учение отступника, обличив тем его великую ложность и негодность.

65. Но отец наш Феодор не желал успокоиться, пока не выкажет большую и отличнейшую смелость и пока в конец не ниспровергнет все намерение гордеца и всякий помысл, явный и тайный; будучи между собравшимися первым по силе слова и добродетели, он приступил к этому с величайшей твердостью мысли и смелостью в словах.

Речь преп. Феодора к императору-иконоборцу

66. [Col. 176] «Император! Как это ты дерзнул возмущать и расстраивать Церковь Божию, пребывающую в мире? Неужели тебе не пришло на ум и не удержало от твоего намерения то, что случилось с прежде тебя бывшими гонителями, имена которых ты уже упомянул? Когда они поступали подобно тебе и бесчестили святые иконы, они понесли нельзя и сказать какое тяжкое наказание, оставив притом увековеченным в письменах злодеяние, с коим жили. Давнее и в продолжение долгих времен открыто выражавшееся почитание божественных икон, неизменное исповедание этого богоносными отцами и их согласие разве не убеждают тебя, поборник новых догматов, отказаться от этих последних как негодных и зловредных и избрать лучшие, признаться в своем заблуждении и познать истину? Разве не слышал ты, что пишет блаженный Павел в Послании к Тимофею? Думаю, что ты когда-то знал это, хотя теперь и выбросил из мысли. Аще ли кто инако учит и не приступает к здравым словесем и учению еже по благоверию, разгордеся таковое слово, обольщаясь пустым и занимаясь словопрениями (1 Тим. 6:3–4), к совращению слушателей. И в другом месте он [говорит]: завещай не инако учити, ниже внимати баснем безконечным и пустым стязаниям (1 Тим. 1:3–4), которые отклоняют их от правого пути и ниспровергают Божие строение, еже в вере (1 Тим. 1:3–4).

67. Это именно и случилось с тобой самим, который склонил свой ум к тлетворным речам и, увы, дерзнул назвать святые иконы идолами, как к какой-нибудь крепости, прибегая к древнему Закону и оттуда извлекая для себя доказательства, что не следует ни благоговеть, ни воздавать какую бы то ни было честь твари, или рукотворенному, или какому-нибудь иному из изображаемых предметов. Но, во-первых, тебе, император, нужно было принять в соображение, что с пришествием благодати Закон отменен; соблюдать его теперь было бы совершенно нелепо; иначе мы должны бы обрезываться и субботствовать и исполнять все прочее, что написано, дабы не казалось, что мы соблюдаем Закон наполовину. Потом [нужно] иметь в виду и то, что Закон был дан для людей, только что вышедших из Египта и имевших наклонность подражать обычаям египтян. А египтяне между всеми народами, создавшими идолов, были самыми злосчастными, распространяя почитание на самые мерзкие сравнительно с другими предметы. Поэтому, давая Закон людям, воспитанным в среде их, пророк и запретил подобие всякого вида (Исх. 20:4; Втор. 4:16–19 и др.), как очень склонным к обольщению и жадно стремившимся к рукотворенному. Поэтому-то, как оказывается, он не всегда соблюдал это, устроив для скинии херувимов (Исх. 36:8) и поставив их над очистилищем. Они были тогда предметом высокого почитания и страха.