Частная жизнь знаменитостей - Роман Белоусов

«Шекспир и Восток приводили его в экстаз», — скажет Анатоль Франс о Флобере. Шекспир — великий англичанин, как его называли, «эйвонский лебедь», всегда казался ему колоссом, в реальное существование которого трудно было поверить. Что же касается «вечного Востока», то смолоду Флобер упивался «восточным миражем». И когда представилась возможность воочию увидеть его города и людей, познакомиться с чудесами, загадками, обычаями и убедиться в их «подлинности», он с готовностью отправился путешествовать. Тем более что мать убеждала его в необходимости совершить такой вояж. Он посетил Египет, поднялся по Нилу и увидел знаменитые пороги у Фив, оттуда направился в Палестину, затем последовали Сирия, Персия, Кавказ, Турция и Греция.

В начале июля 1851 года, исколесив земли древних цивилизаций, Флобер вернулся домой. Вместе с восточными сувенирами он привез замыслы новых книг.

В Круассе за это время ничего не изменилось. Так же замкнуто текла жизнь обитателей дома. Старый садовник молча поливал цветы в саду. Кроме почтальона, редко кто посещал семейство Флоберов. Только Луи Буйле, старый друг; регулярно приезжал по субботам. Зато все увидели, что хозяин, вернувшись, сильно изменился. Лицо осунулось и сделалось кирпичным от загара, а брови стали рыжими, как у бывалого матроса. Он заметно полысел («где ты, обильная шевелюра моих восемнадцати лет, ниспадавшая на плечи…»). Возможно, от втирания в голову ртути — так в то время лечили сифилис, который Флобер подхватил в 1850 году. Он вообще ужасно страдал от ртутного отравления. У него был ожог правой руки, полученный в молодости и оставивший заметный след. Были и припадки эпилепсии. Но ничто так не угнетало его и не наносило моральную травму, как это ужасное заболевание. Оно же послужит в какой-то мере и причиной его смерти. Как последствие сифилиса у него произойдет внезапное обострение геморроя, лицо почернеет, и он потеряет сознание в десять часов тридцать минут утра 8 мая 1880 года. На следующий день наступит смерть.

Личная жизнь: любовь, занятия, привычки

Флобер никогда не был женат. Но и монахом его не назовешь. В молодости он пережил несколько сильных увлечений. Пылал юношеской неразделенной страстью к Элизе Шлезингер, жене музыкального издателя, в доме которого бывал. О своей безответной любви он расскажет в «Записках безумца». В этой же повести он, верный своему тогдашнему принципу писать о том, что лично пережил, вывел и другую свою знакомую тех лет, Гертруду Колльер — дочь британского атташе в Париже. И еще одна женщина, некая Эллали Фуко, оставит след в памяти молодого Флобера. Он встретил ее в Марселе, у них была недолгая связь. В романе «Ноябрь» госпожа Фуко предстанет в образе куртизанки, воспылавшей страстью к юному поэту и мечтателю.

Настоящая любовь настигла его в двадцать пять лет и продолжалась почти девять лет. Поэтесса Луиза Коле, богиня романтиков, как ее называли, крупная, белокурая южанка, была на тринадцать лет старше Флобера. Она и стала первой и, видимо, единственной любовью писателя. О том, что это была настоящая страсть, свидетельствуют его 275 писем к ней.

На протяжении всех лет, пока длились их отношения, Флобер буквально засыпает свою возлюбленную пылкими посланиями. Но это не только интимные признания. Щедро делится он в них своими эстетическими взглядами, размышляет, излагает творческие принципы. Их любовь, вначале подлинно возвышенная (во всяком случае, с его стороны), была озарена взаимными художественными интересами, сомыслием, согрета общим духовным климатом. Он учил свою возлюбленную, что кроме ночей существуют и дни. «И делают дни прекрасными излияния духа, общность идей, мечты о желанном». Понимала ли она его? Сознавала ли, что совместная жизнь не только в проявлении нежности? Казалось, да. Во всяком случае, испытывала удовлетворение оттого, что Флобер не похож на Других мужчин, и гордилась своей победой. Ее тщеславие требовало, чтобы все знали имя ее возлюбленного, самолюбие жаждало слов любви, восхвалений.

Встречаться им доводилось, прямо скажем, не часто.

Она жила в Париже, он — в Круассе. Их разделяло расстояние в несколько десятков километров. Иногда на две-три недели он приезжал в столицу. В Круассе Луиза не должна была появляться, пока жива его мать. Так решил Флобер, и ничто не могло заставить его отменить этот запрет. (Вдова доктора Клеофаса Флобера скончалась через пятнадцать лет после того, как писатель расстался с Луизой Коле.)

Что касается Луизы, то она не задумывалась, что будет потом, жила настоящим: «Один год, два, десять лет, какое мне дело? Все, что мы измеряем, проходит, у всего есть конец». Она торопилась, опасаясь, что ее могут забыть. Он успокаивал ее: «Ты знаешь, что такую, как ты, не покидают, слишком трогающая и глубокая у тебя натура». И, утешая, уверял, что он не из тех, в ком обладание убивает любовь, напротив, оно воспламеняет его.

Чаще всего они виделись в Манте — на полпути между Парижем и Руаном. Их так и называли — «любовники из Манта». Но и сами они посвятили городку, дававшему им приют, теплые слова признательности. «Там долгим поцелуем, за которым следовали бесчисленные другие, мы начали наш любовный праздник», — писала Луиза. Ничего иного, кроме праздника чувств, она не помнила. И в знак благодарности посылала Флоберу стихи о маленьком прелестном городке в долине Сены.

«Бедный Мант, как я его люблю», — восклицал, в свою очередь, Флобер.

Они бродили по его улочкам. Любовались фонтаном, украшенным скульптурами и арабесками. Навстречу осенний ветер гнал желтеющие листья. Шел дождь. И они спешили в укрытие — гостиницу «Отель де виль».

Незаметно бежали часы. Лишь удары колокола возвращали их на землю, напоминая о времени. Луиза даже описала его в стихах, этого возвестителя расставания, — прекрасный церковный колокол с ажурными, как кружево, рисунками.

Иногда Луиза забавлялась тем, что заполняла блокнот Гюстава стихами, созданными из его слов о ней самой.

…я горжусь тобой,

Твоими розовыми губами и белокурыми локонами ангела…

Гордость преображает меня, и в странном сне,

Сжимая тебя в объятиях, я воображаю себя

великим королем.

Он действительно был королем, но королем литературы, как сказал о нем один современный автор, а она не кем иным, как фавориткой, которая хотела всем поведать о том, как они любили друг друга.

Просыпаясь утром в Круассе после недавнего свидания, он вновь мечтал о Луизе. И его охватывало отчаяние оттого, что он не скоро теперь увидит свою Музу. В жертву работе он приносил свою любовь. Она же, не желая ничего знать, требовала более частых свиданий, жаловалась, что он не любит ее, не думает о ней, совсем забросил. Называла его монстром, чудовищной личностью. Луиза возмущалась и готова была ревновать даже к той, которая всегда рядом с ним и которой он уделял все свое внимание, а ей дарил объедки со стола своих утех с этой ненавистной Бовари, о которой пишет роман. Луизе не терпелось, чтобы он поскорее закончил эту книгу о женщине, незримой тенью, как ей казалось, вставшей между ними.

В Манте при очередном свидании она выговаривала: «Долгое ожидание убило радость встречи». Чувствуя, что теряет ее, Флобер умоляет: «О, моя дорогая, печальная любовь, не покидай меня!» Но невольно снова заводит речь о самом для него главном: «Когда мы с тобой увидимся, я уже далеко шагну вперед — любовь достигнет апогея, сюжет развернется окончательно, и участь книги будет решена».

Между тем они стали замечать, что очередное свидание приносило лишь минутную радость. И все явственнее их дуэт переходил в дуэль. Луиза обвиняла его в бесчувственности и равнодушии, нежелании поступиться ради нее своей работой. Он объяснял, что ошибаются те, кто отождествляет любовь с физической близостью. Упрекая его, она «выпускала когти», попрекала тем, что он давал ей деньги, только когда она их просила. Хотя отнюдь не нуждалась и умела зарабатывать сама — вела отдел в журнале «Моды Парижа». Но себялюбивая Луиза не понимала, что в работе для Флобера заключалось и горе, и счастье. Злобная химера искусства сжигала его сердце, терзала душу. Луиза же совершала распространенную ошибку — ревновала к творчеству.

Так или иначе, пылкий, необузданный нрав и капризный характер Луизы привели к размолвке в 1854 году.

Спустя несколько лет госпожа Коле отомстила Флоберу. В своих романах «История солдата» и «Он» бывшая возлюбленная вывела его в образе равнодушного Леона, погубившего героиню своей бесчувственностью.

Что оставалось Флоберу после того, как произошел разрыв?

Только работа — ее он любил яростной и извращенной любовью, как аскет власяницу, раздирающую ему тело. С утра до ночи за столом он писал, переделывал фразы, исправлял, перечеркивал. Зато какое блаженство испытывал, удачно завершив главу или эпизод. Теперь можно было насладиться трубкой (в день, бывало, выкуривал до пятнадцати) и отправиться в сад, захватив написанное. Прохаживаясь по липовой аллее, он вслух читал рукопись, изумляя соседей громоподобными раскатами своего голоса. «Опять господин Флобер горланит», — удивлялись они. И действительно, он «горланил», напрягая голос, как бы проверяя декламацией звучность и ритм текста. Каждая страница словно вторично рождалась в раскатах его могучего баса. Окончив «сеанс», Флобер возвращался в дом обедать.