Истории Джека. Дилогия (СИ) - Ярослава Осокина

  - А с этими... что было?

  - Ну, разбирались. Перевели в разные места, подальше, с пометкой в личном деле. Ши приходил извиняться, Эйрик тоже. Этот вообще плакал, я в ступоре был, даже не понял, что и как ему отвечать. По факту, опять меня виноватым выставил, гад, что я его не простил.

  Энца вздохнула:

  - А я-то думала, это мне было тяжело. Во время учебы еще так себе, а когда работала, никто даже разговаривать не хотел, делали вид, что меня нет.

  - А почему ты выбрала именно боевое направление?

  - Тетка настояла. Еще когда думали, что все в порядке, и уровень остановится на приемлемом. Да и к тому же эта способность, с разрезанием всего... куда еще идти. А потом уже поздно было менять, доучилась до конца.

  Они помолчали, снова глядя на небо. Кучевых гряд уже не было, в акварельно голубом небе оставались только начинающие нежно розоветь перья высоких облаков.

  - Так Анна училась почти вместе с тобой? - спросила Энца. - А остальные тоже? Роберт, по-моему, одного с ней возраста.

  - Нет, все ребята приезжие... С Робертом я познакомился, когда они с Анной начали встречаться.

  - Да? - поразилась Энца. - Никогда бы не подумала... они совсем этого не показывают.

  Джек засмеялся.

  - Нет, они расстались давно. Анна просто слишком бурная для Роберта, а Роберт слишком спокоен для нее. Хотя, надо сказать, до появления Сагана, только он один мог подолгу ее терпеть и хотя бы как-то унимал ее страсти...

  - А они не были напарниками?

  - Нет, они оба ведущие, куда там. Правда, разного типа, но все равно.

  - А какого? - полюбопытствовала Энца. Делать все равно было нечего: солнце едва начало клониться к закату, и к тому же сильно хотелось есть. Разговор отвлекал.

  - Анна помогает Сагану контролировать, он же стихийник, но со слабой способностью к контролю, а у Роберта с Донно связь по принципу стабилизации. Донно как подросток, у него уровень силы скачет постоянно, так что Роберт снимает пики, и когда нужно, делится с ним энергией.

  - Здорово, - уважительно покивала головой Энца. - А вот...

  Ее прервал звонок телефона.

  - Может, Артур, наконец, проснулся? - сказал Джек с гримасой боли вытаскивая телефон из кармана. Ушибленная рука ныла, постоянно напоминая о себе.

  Но это был не Артур, и Джек не знал, расстраиваться или радоваться.

  - Привет, милая, - ласково сказал он: звонила Эли. - Да, все хорошо. А ты как? ... Я? Да нормально. В яме сижу. ... Какая разница, где? ... Я по работе сижу.

  Джек клятвенно уверил женщину, что все в порядке, посокрушался вместе с ней, какая гадкая у него работа, обещал ей, что непременно позвонит, как только вырвется из силков и еще раз уверил, что сидит в яме только по делу и очень далеко от напарницы, которая ничего такого не помышляет.

  Облегченно выдохнул, нажав отбой, и потер виски.

  Энца сочувственно посопела.

  - Мы договаривались вчера в кино, - сказал Джек, - а нас задержали, помнишь, и не вышло. Теперь расстраивается.

  - Понятно, - отозвалась Энца. - Она кино любит? А что вы в прошлый раз смотрели?

  - Любит, - сказал Джек и вдруг нахмурился. - А что смотрели... не помню. Что-то про любовь, и я заснул, наверно.

  Он вытянул ноги и поменял позу: спина уже начала затекать.

  - Она попросила меня стихотворение сочинить, а я никак не могу, - пожаловался он. - Не выходит как-то.

  Энца хмыкнула.

  - А ты уже сочинял вот так, по заказу?

  - Не... тоже не выходило. Только раз, но там совпало: меня попросили, а я и сам уже начал.

  Энца поглядела вверх: прежде розовые облака стали терять цвет, небо становилось более блеклым. Закат был уже близко.

  - Почитай, пожалуйста, - вдруг попросила она.

  Джек помолчал немного, потом сказал:

  - Сначала давай шоколад. У меня живот начинает к позвоночнику прирастать.

  Энца достала обе плитки, ему протянула нераспечатанную, а сама с удовольствием зашуршала оберткой оставшейся.

  - Молочный? - удивился Джек. - Ты же не любишь.

  - Это Донно сегодня дал, - с набитым ртом отозвалась Энца.

  Шоколад, на самом деле, - это хорошо, когда желудок полон, и есть чашечка кофе или чая, а просто так... просто так - это издевательство над желудком. Ну, деваться-то все равно некуда, залью сверху водой, решила Энца. Видимо, к тому же выводу пришел и Джек, и они, прикладываясь по очереди, осушили слишком маленькую для двоих бутылочку.

  - Да, кстати, знаешь... - сказал Джек. - Если будут про Донно чего болтать... ну, там у вас на занятиях. Ты не слушай.

  - Я и не слушаю, - отозвалась Энца.

  Хотя, конечно, это было тяжело - несколько раз и подходили, спрашивали, каково это. Не боится ли она. Как можно бояться Донно - не в том смысле, как его опасалась Энца, - а по-настоящему, ожидая от него жестокой выходки или чего-то страшного, ей было непонятно. "Он же убийца, а его папаша...", - однажды простодушно выдал один из мастеров боя, когда они с тренировки шли. Донно с коллегами повстречались по дороге, и Энца помахала ему рукой.

  Простой обмен любезностями вызвал среди тренирующихся бурный разговор о том, что некоторых стоило бы на всякий случай изолировать. Про "папашу" не дал договорить Саган, ввинтился между Энцей и болтуном, и процедил сквозь зубы, что мужики, которые сплетничают - хуже баб. Парень обиделся. Саган тогда тоже сказал: "Не слушай".

  Спрашивать Донно об этом Энца постеснялась. Решила, что тот сам расскажет - если решит, что это нужно.

  Тем временем небо над ними наконец начало темнеть, потихоньку наливаясь густой сумеречной краской.

  - Скоро начнется, - заметил Джек.

  - А вдруг они мимо пройдут? - обеспокоилась Энца. - Мы же в яме, они могут и не заглянуть. А пирамидка уже разряжена.

  Джек пожал плечами.

  - На голоса придут, надо просто продолжать разговаривать. Ты пока свечи зажги.

  - А ты обещал почитать, - напомнила Энца, забрав у него зажигалку.

  У них с собой была пара заговоренных свечей, на случай если в сильном магическом поле фонарь разрядится. Эти свечи не гасли даже на самом сильном ветру, а еще в их свете можно было разглядеть то, что простым глазом не видно.

  Энце, впрочем, это никогда не удавалось.

  Нагретая за день земля дышала теплом, наверху в травах громко пели сверчки, и в отдалении стала слышна переливчатая звонкая песня позднего соловья. Хороший знак, подумала Энца, соловьи к добру обычно.

  - Я это написал, когда еще только учиться начал, - сказал вдруг Джек. - Это колыбельная. Для одного друга.

  Пусть будет сон твой добрым,

  Спи, бедное дитя.