Китайская мысль: от Конфуция до повара Дина - Рул Стеркс
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Мэн-цзы (урожденный Мэн Кэ) был первым крупным интеллектуальным потомком Конфуция, поэтому он также известен как Следующий за Совершенномудрым. Он родился в царстве Цзоу, на юге провинции Шаньдун. Апокрифическая история утверждает, что его мать трижды переезжала с места на место, чтобы обеспечить юному Мэн-цзы достойную среду для воспитания. Сначала она жила близ кладбища, затем возле рынка, но вид могил и суета торговцев, по ее мнению, не могли принести ребенку ничего хорошего, и тогда она поселилась рядом со школой. «И тут ее сын увлекся игрой: он ставил жертвенный столик, клал на него бобы и совершал церемонные поклоны. Мать Мэна сказала: "Воистину здесь можно жить моему сыну!"» («Ле нюй чжуань», 1.11)[55]. Мэн-цзы учился с внуком Конфуция, Цзы Сы (по другой версии, этот юноша был одним из его учеников). Большую часть жизни он путешествовал из царства в царство. Какое-то время он занимал почетную должность в царстве Ци, где, возможно, бывал в так называемой академии Цзися — «академии у Западных ворот». В этом центре наук в городе Линьцзы, столице царства, ученые мужи пользовались покровительством правителей Ци: среди их главных почитателей были владыки Вэй (357–320 гг. до н. э.) и Сюань (319–301 гг. до н. э.). На протяжении примерно полутора веков приезжавшие сюда ученые получали щедрое содержание и жилье, что позволяло им предаваться размышлениям, заниматься преподаванием и чтением. Трактат «Мэн-цзы» тесно связан с историческим персонажем, которому приписывают его авторство. Синологи в целом согласны в том, что дошедшая до нас версия (семь книг, каждая делится на две части) была составлена самим Мэн-цзы и его учениками. Как и «Лунь юй», «Мэн-цзы» состоит из диалогов и афоризмов, представленных в случайном порядке. Но, в отличие от «Лунь юй», некоторые диалоги в «Мэн-цзы» более аналитичны, разворачиваясь в обстоятельный обмен аргументами.
Мэн-цзы — первый крупный китайский философ, который рассуждал о врожденной нравственности человека и сформулировал теорию человеческой природы (син). Он утверждал, что всем видам живых существ присуща собственная природа. Человеческая природа объединяет всех людей: у каждого из нас одни и те же изначальные способности и естественные склонности. С течением жизни в нас проявляются стремления, общие для всех (например, иметь пищу, быть в тепле, продолжить свой род). Однако окружающая среда и внешние обстоятельства делают людей разными. Метафора из диалога с Гао-цзы, процитированного выше, позволяет предположить, что если ударять по воде, то можно заставить ее изменить естественный ход. Согласно Мэн-цзы, изначальное равенство между людьми нарушается лишь внешними факторами:
В богатые годы ученики мои в большинстве предаются лени, а в лихолетье в большинстве ожесточаются. Происходит это не потому, что небо ниспослало им разные задатки. Они становятся такими от всего того, во что погрязают их сердца. Представим себе теперь ячмень и пшеницу, семена которых высеяны и заборонованы. При одинаковой почве и при одном и том же времени высева они взойдут разом и станут расти. С наступлением дня летнего солнцестояния оба посева созреют. Хотя и бывает порой несходство в получении урожая, это происходит или от того, что земля оказалась либо жирной, либо каменистой, или от того, что были неравномерны питание посевов от дождей и рост и уход за ними со стороны людей. Следовательно, все, что однородно, сходно между собой. Почему же сомневаются в этом, как только речь заходит о людях? Даже премудрые люди однородны с нами («Мэн-цзы», 11.7).
В каждом из нас имеются нравственные импульсы, которые Мэн-цзы называет «четырьмя ростками добродетели» (или «четырьмя началами»). Они стимулируют рост четырех главных добродетелей: сочувствие рождает человечность (жэнь), стыд оборачивается стремлением к справедливости (и), скромность и почтение взращивают благопристойность (ли), а различение правильного и неправильного культивирует мудрость (чжи). Эти четыре ростка как четыре конечности: не может быть никаких отговорок, чтобы их не развивать. Но, чтобы нравственные импульсы развились в полную силу, их нужно поддерживать и поощрять. Человечность и справедливость для Мэн-цзы превыше всего: «Прекраснейшими из всего того, что высевается, являются пять злаков, но если не дать им созреть, то они окажутся хуже плевел. Вот и беспристрастие[56] тоже зависит от того, чтобы давать ему созреть, вот и все!» («Мэн-цзы», 11.19). Мэн-цзы считает, что развитие врожденного нравственного потенциала должно быть главным человеческим устремлением. Лучше не жить вообще, чем жить безнравственно. «Мне хочется рыбы, хочется также и медвежью лапу [похоже, в те времена она считалась лакомством. — Прим. авт.], но я поступлюсь рыбой и возьму медвежью лапу, если нельзя будет получить и то и другое одновременно. Мне хочется жить, хочется также быть справедливым, но я поступлюсь жизнью и предпочту справедливость, если нельзя будет получить и то и другое одновременно» («Мэн-цзы», 11.10).
Но к чему склоняется человеческий нрав? Мэн-цзы считает, что к хорошему. Если человеку предоставить выбор, он по своей природе будет склонен поступить правильно. Люди обладают моральной автономией, укорененной в них и подталкивающей делать добро: «У всех людей в уме есть чувство, которое не переносит терзания людей» («Мэн-цзы», 3.6). Это чувство справедливости живет внутри нас, оно не навязано извне и не обусловлено внешними стандартами. В китайском тексте в этой фразе употреблено слово синь, которое обозначается иероглифом «сердце», но чаще переводится как «сознание» или «разум». В Древнем Китае именно сердце, а не мозг выполняет работу мышления и выносит суждения; в сердце живут и чувства, и мысли (отсюда составной перевод «сердце-разум», для которого нет прямых аналогов в основных западных языках).
Чтобы доказать, что сострадание врожденно, Мэн-цзы предлагает проверку: «Вот представим себе [теперь], что люди вдруг заметили маленького ребенка, который готов упасть в колодец. У всех сразу же замрет сердце от
