Покаянные сны Михаила Афанасьевича - Владимир Колганов

Увы, это сооружение не имело отношения к православию. Вместо привычных куполов я рассмотрел трех ангелов на крыше. Скорее всего, это Вера, Надежда и Любовь. Чуть ниже на фронтоне надпись по-латыни — Пресвятой Деве Марии Лоретантской. А в глубине портала, еле различимые за колоннадой, проглядывали еще какие-то полустертые слова. Я подошел поближе, но так и не смог понять — мои познания во французском языке были слишком скудны, чтобы прочитать буквы, разрушенные временем. Помогла Марина:

— Liberte, Egalite, Fraternite, — и повторила на русском: — Свобода, равенство, братство.

— Откуда здесь взялись эти слова?

— Что тебя смущает? — откликнулась Марина. — Это же напоминает заповеди Христа.

— Разве? Что-то не припомню. Такое я прежде слышал только на собраниях масонов.

— Так ты масон? — Марина с удивлением взглянула на меня.

— Да нет. Был пару раз… из любопытства. — Потом подумал и сказал: — Правду говоря, еще надеялся, что помогут опубликовать роман.

— Вот все вы так, — хмыкнула Марина. — Святое дело стараетесь приспособить под себя.

— Что там святого? Одни слова…

— Так для тебя свобода — это только слово?

Я вспомнил танк у Белого дома, вспомнил бородатого защитника моих прав. Припомнил все, что обсуждали за бутылкой коньяка в «Лидо», — в России революция, власть захватил народ, ну и все остальное, что полагалось говорить в подобных случаях. Вот только предсказать, что будет дальше, — этого никто не смог.

— Марина, давай это прекратим. А то, не дай бог, поссоримся…

— Нет, ты все-таки скажи!

Я понял, что не удастся ее остановить. Так что же — врать, только б не ушла? А там и Поль, глядя на Марину… Но самое главное — роман! Был бы на ее месте тот, бородатый, я знал бы, что сказать. Уж он бы у меня утерся! Но милая женщина, чем она-то виновата? Марина — она ведь как малое дитя. Любит красивые платья, безделушки… любит красивые слова. Ну как ей объяснить, что власть и свободу невозможно совместить, что людям дана только иллюзия свободы?

Похоже, Марина уже что-то поняла. А я смотрю ей вслед и не могу пошевелиться. Сейчас вот повернет за угол, сядет в такси и… Но нет, остановилась. Теперь уже она смотрит на меня. Смотрит растерянно, как будто что-то не то сказала именно она, вовсе не я. Но как же так? Ведь еще мгновение, и мы навсегда могли бы потерять друг друга…

Та ночь в моей квартирке была на диво хороша, и утомительна, и удивительно длинна. Долгая, нескончаемая ночь без сна…

И вот на следующий день случилось неожиданное — звонит Поль и предлагает написать сценарий фильма, взяв за основу мой роман. Я будто этого и ждал. Тут же, без раздумий согласился, но с одним условием. Главную роль сыграет юная Марина. Поль удивился, но в принципе не возражал, хотя по возрасту Марина не очень подходила — ей предстояло сыграть женщину старше на целых десять лет. Меня как автора это не смущало, скорее наоборот. Тут дело не в полном соответствии образу и даже не в актерском мастерстве — Марине предстояло не играть, а жить на экране своей жизнью, всего-то навсего, больше ничего не требовалось. Жаль, конечно, что Поль настоял на том, чтобы отложить издание романа до того, как выйдет фильм. Но в этом есть кое-какая логика — успех нашего фильма может стать хорошей рекламой для романа. Что ж, Поль теперь ищет режиссера и продюсера. А я не смог удержаться и рассказал обо всем Марине. Сначала был легкий шок, несколько капризных слов, сомнения… а потом объятия. Признаться, я именно это и предполагал. Подобные сцены не редкость в биографии художника, писателя…

24

Раздался стук в дверь. Ах, как не вовремя! Вот только сел за стол, только наметился новый сюжетный ход, так нет, непременно отвлекут, словно бы чувствуют, когда меня посещает вдохновение. Что ж, приходится идти и открывать.

Передо мной стояла на вид еще довольно молодая привлекательная женщина, одетая, что называется, по последней моде.

— Бонжур, месье. Вы позволите войти?

Не дожидаясь моего согласия, дама прошла в комнату, я за нею следом. И вдруг слышу:

— Да, примерно это я себе и представляла… И где же? Вот на этой тахте?

Я даже оторопел — вот так сразу? Помнится, я на сегодня никого не вызывал. Да после знакомства с Мариной у меня и в мыслях ничего такого не было. Смотрю на нее, жду объяснения. Вдруг щеки ее порозовели.

— Ах, мне кажется, что вы могли неправильно понять меня…

— Что вы, что вы, мадам. Да вовсе нет.

Она присела на стул, спиной к той самой тахте, закурила длинную, тонкую сигарету с золоченым мундштуком и стала рассматривать меня. Я было подумал, что вот так смотрела Маргарита Карловна там, в Обуховом, когда я провожал Киру. Но нет, пожалуй, что не так. Подобный взгляд я уже встречал, но гораздо раньше, еще когда знакомился с родителями Таси. Так выбирают товар где-нибудь в Пассаже — нет ли признаков, что мех потрачен молью, ровно ли шов прострочен на подкладке? А то ведь может оказаться, что шуба-то с чужого плеча — смотрите-ка, инициалы «М. Б.» вышиты за отворотом!

Судя по этому взгляду, меня было решено не покупать. Больше того, даже мысли такой у мадам не возникало. Но если это так, тогда зачем пришла? Я перебрал в уме кое-какие варианты, но ни один не подходил. Вот разве что…

— Да, я забыла вам сказать. Меня зовут Алекс, а Марина моя дочь. — И все это, с понятным чувством глядя мне в глаза.

Тут все и стало на свои места. Хотя, честно говоря, я бы предпочел, чтобы меня в этой мизансцене вовсе не было.

— Очень приятно… То есть я хочу сказать, приятно, что у Марины столь очаровательная мама.

— Давайте обойдемся без излишних комплиментов.

— Я весь внимание, мадам.

— Я бы предпочла, чтобы вы называли меня Алекс.

— Я весь внимание, Алекс.

— Так-то лучше. — Она сделала глубокую затяжку, загасила сигарету и начала…

По мне, так могла бы и не начинать, если бы не одно существенное но. Хотя заранее было ясно, что скажет, но все-таки это мать Марины, а потому… В общем, все пришлось услышать — и обвинения в совращении малолеток, и что такого урода ей не приходилось встречать, и то, что я маньяк, сбежавший из лечебницы для психов, что, перепортив всех молоденьких в Москве, теперь вот взялся за Париж. Ну, если не за весь Париж, то за потомков русской аристократии, которой и без того досталось…

Наконец, исчерпав весь свой внушительный запас обидных слов, Алекс замолчала. Я тоже молчал. В отличие от нее, мне была важна причина, а не результат. Желание матери предельно ясно — уберечь юную дочь от влияния взрослого мужчины. Ну хотя бы потому, что близкие отношения при столь заметной разнице в возрасте, да еще и в материальном положении — это муветон, попросту абсурд! Такие соображения Алекс наверняка впитала с молоком матери, это меня не удивляет. Но вот зачем она пришла сюда, рискуя и в самом деле нарваться на маньяка? Могла бы как-то иначе выразить неудовольствие — скажем, нанять пару крепких мужиков… Да чтобы меня изрядно напугать, хватило бы одного биндюжника. Так почему, мадам? В чем причина вашего прихода?

Словно почувствовав, услышав мой незаданный вопрос, Алекс снова закурила.

— Как некстати все это! Если б вы знали, Михаил, как все это некстати…

— Чем я могу помочь, мадам?

— Мы же договорились. Алекс. Признаюсь, меня стало раздражать слово «мадам». Видимо, потому, что оно немного старит. Вы не находите?

— Могу лишь сказать, что, если бы тогда, у могилы княгини, я повстречал вас, а не Марину… — Я решил, что можно и слегка слукавить. — Почел бы за честь… То есть был бы рад нашему знакомству.

Тут я смешался, поскольку почувствовал, что говорю что-то не то. К счастью, Марина этого не слышит.

Алекс улыбнулась и посмотрела на меня, как принято писать в подобных случаях, долгим и задумчивым взглядом.

— Возможно, я была не совсем права. Вы мне простите все то, что я тут в сердцах наговорила.

— Ну что вы, Алекс! Мне весьма лестно сознавать, что столь привлекательная особа пришла сюда ради меня. — Я развел руками, не зная, что бы еще такое, приятное, сказать. Мой запас комплиментов явно не подходил для подобных случаев.

— Да вы шалун. — Алекс рассмеялась.

Вот так нередко нелицеприятный разговор перерастает в задушевную беседу. Надо только обнаружить ту струну, затронув которую можно услышать дивную мелодию, а не бабий вой на коммунальной кухне. И все же непонятен столь резкий переход. Видимо, дело не во мне или же не во мне одном. Что же такое с ней случилось? Я так и спросил.

— Ах, Михаил! Я так несчастна, — вздохнула Алекс. — А тут еще Марина и вы…

— Так что случилось-то?

— Вы знаете… Вы теперь почти что свой… В общем, муж мне изменяет.

Сказала и смотрит на меня, как будто я обязан спасти ее от позора и тоски… Как будто бы именно я и никто другой. Мне, конечно, лестно, когда называют своим, но что могу сказать в ответ? Выразить сочувствие? Дать поплакаться в жилетку? Или протянуть свежий носовой платок? Да и не нужно ей все это. Тогда зачем пришла?