Песня моряка - Кен Кизи

Дрезина остановилась резко и неожиданно, Но окончательно разболтавшаяся деревянная платформа вместе с четырьмя орущими аборигенами не выдержала последнего удара, взмыла в воздух и, пролетев около тридцати метров, рухнула на воду и понеслась по ней, как какие-то морские сани. Немцы были потрясены, и на этот раз их приветствия отнюдь не были вялыми. Только ради этого стоило ехать в Америку.

Билли Кальмар, относившийся к тому разряду плотно сбитых, приземистых людей, которые по определению не могут держаться на плаву, наверняка бы пошел ко дну, если бы не прикованный к нему кейс. Арчи Каллиган поддерживал голову Билли так, чтобы тот мог кашлять и отплевываться на свой алюминиевый буек до тех пор, пока их не отыскала спасательная шлюпка. На веслах в ней оказалась бывшая жена Билли, а командовала спасательной операцией здоровенная медсестра с волосатыми руками. Казалось, они давно уже поджидали здесь путешественников. Они подняли их на борт и спешно погребли назад за пирсы, стараясь поскорее убраться с глаз ликующих немцев и снующей по причалу железнодорожной администрации.

— Преподобный Гринер прощает тебя, Билли, — нежно проворковала бывшая жена. Глаза ее сияли, а каждый ноготь на руках был украшен золотым крестом.

— Он прощает вас всех. И скоро будет здесь, чтобы забрать вас обратно.

— Каким образом он сюда добирается? — полюбопытствовал Айк. — У него что, есть еще одна дрезина наготове?

— Боже упаси! — рассмеялась медсестра. — У преподобного есть свой вертолет.

— Да, это очень традиционный способ передвижения, — заметил Айк, размышляя о дальнейших действиях, когда лодка уже колыхалась в маслянистой мгле под доками. Медсестра не представляла сложностей. А вот бывшая супруга Билли с длинными ногтями и фанатичным блеском в глазах могла создать некоторые проблемы. Но Айк был спокоен. Когда дойдет до дела, он справится. Он воскресил в себе какие-то давно забытые способности. Надо застать их врасплох, а дальше гори все синим пламенем.

9. Вот вам подарочек, а остальных в геенну огненную и на хуй, на хуй, на хуй

Алиса, еще не проснувшись, увидела, как мимо ее окна кто-то промелькнул, а если точнее, не кто-то, а желтая куртка. И она прекрасно знала, что это за куртка — одна из тех одинаковых безрукавок фирмы «Леви», которые заказывали многие из племен с просьбами вышить на спинах блестящим шелком личные или племенные тотемы. Они целыми партиями поступали сюда из Кореи.

Она выскользнула из-под одеяла, но не стала вставать из опасения, что ее увидят, а вместо этого проползла на четвереньках до окна и выглянула из-за занавески как любопытная кошка. Вышитый тотем, представший ее взору, представлял из себя пурпурный пенис с крыльями буревестника. — Понимаю, — прошептала она. — Это старый сукин сын Папа-Папа, разгоряченный индейско-ковбойским шоу.

Она вспомнила, что Папа-Папа был из племени тлингитов. Однако он никогда не уточнял, из какого именно рода, и никто не хотел признавать его своим родственником.

Кроме расшитой шелком безрукавки, старый опустившийся ПАПА был разукрашен новенькими ковбойскими регалиями. Спутанные волосы на голове украшала синяя фетровая шляпа с лентой, расшитой искусственными бриллиантами, в голенища сапог были заткнуты негнущиеся брючины новых джинсов. В одной руке он держал палку с головой детской лошадки, цвет гривы которой гармонировал с царственным пурпуром пениса. А в другой, как заметила Алиса, — пластиковый пакет с кленовым листом. А это означало, что старый сукин сын только что прибыл из Калгари, где стал победителем какого-нибудь очередного идиотского индийского конкурса. (В Калгари, как и в Пендлтоне, по-прежнему устраивались традиционные праздники для ПАП, посещение которых требовало свидетельства о чистокровном происхождении.) Охоту на бизона или эстафету — одно из двух, и скорей всего, благодаря амилнитриту, который позволил ему дольше всех продержаться на ногах. Все эти праздники устраивались как своего рода отдушина и являлись не столько демонстрацией традиций, сколько свидетельством неуклонного упадка.

Старый дурень продирался сквозь кусты по задворкам алисиных коттеджей со своей лошадью на палке и мешком, как какой-то провинившийся Санта-Клаус. Вид Папы-Папы заставил Алису вспомнить своего собственного отца Алексея. И дело не в том, что они были похожи. Старый Алексей Левертов был нескладным пугалом, а Папа был толстячком грязновато-коричневого цвета. Алиса не видела ничего, кроме его сутулой спины, продиравшейся сквозь сухие камыши, но живо представляла себе его круглую, как блин, физиономию цвета позавчерашнего кофе, глаза с нависшими веками и беззубый рот, растянутый в виноватой улыбке. Нет, не совсем беззубый. Пара гнилых клыков у него еще оставалась. Однажды, когда Кармоди спросил у Папы-Папы, как тому удалось лишиться зубов, тот ответил вопросом на вопрос: «Тебе рассказать про каждый в отдельности? «

— Думаю, я обойдусь без подробностей, — ответил Кармоди. — Можешь набросать мне общую картину.

— Одни — из-за конфет и пирожных, другие — благодаря алкоголю и спорам.

А теперь Большой Беззубый Вождь рыскал на задворках «Медвежьей таверны», согнувшись, как толстая обезьяна с измазанной задницей — вероятно, плюхнулся во что-то. Не только плюхнулся, но еще и порвал, как заметила Алиса: когда он поворачивал за угол, сквозь широкую прореху бессовестно мелькала кофейного цвета попа.

Делает честь всему голозадому племени, — вслух произнесла Алиса и, вспомнив о собственной голой заднице, поползла искать свою одежду. Конечно, ей следовало спуститься к Папе-Папе, пока он не надрался и не устроил потасовку у своей жены, обнаружив кого-нибудь на своем супружеском ложе. Но она знала, что на это требуется время, а потому не спеша оделась и уютно устроилась с чашечкой вчерашнего кофе. Потом налила себе еще одну. Она нуждалась в допинге, для того чтобы общаться с Папой-Папой, увешанным подарками, в столь ранний час. Он умел выкидывать непредсказуемые номера. Как-то утром явился с живой росомахой на поводке, обменяв ее на седло в Миссуле. Алиса предупредила его, что росомахи трудно приручаются, но он заверил ее, что эту выкормили из соски. После того как зверюга искусала его дочерей, потом жену, а потом и его самого укусила за член, Папа-Папа вытащил ее во двор, привязал к столбу и расстрелял из «узи». С каким-то патологическим удовольствием он выпускал очередь за очередью, объясняя встревоженным зрителям, что ему это помогает. К тому моменту, когда Алиса притащила полицейских, Папа-Папа уже целился в одну из своих покусанных дочерей, обвиняя ее в том, что она спровоцировала бедную тварь. Он умел надираться.

Видимо, Папа-Папа прибыл вечерним паромом с остальной толпой ПАП из Эйака и провел ночь в казино. ПАПы и их сородичи стекались из самых отдаленных и сомнительных мест со всего побережья, привлеченные в Квинак слухами о киношных деньгах и появлением казино. Именно это и заставило его так быстро вернуться. Обычно он исчезал не меньше чем на полгода.

Одна из многочисленных жен Папы-Папы проживала вместе с тремя его дочерьми в коттедже номер 5. А может, дочерей было четверо — Алиса никогда точно не знала этого. Они всегда исправно платили. Девочки время от времени работали на консервном заводе вместе с остальными детьми, а их мать вырезала всякие безделушки из орголита, которые продавала на фабрику художественных промыслов в Ситке. Все ее поделки представляли из себя обычный псевдоэтнографический хлам — медведи, киты, тюлени, но были среди них и по-настоящему трогательные вещицы. Порой в ее резьбе сквозили строгие чистые линии, которые действительно были свойственны искусству ханов. Разве что ханы никогда не работали по орголиту. Их традиционным промыслом считалось плетение из кедровой коры и изготовление коробов, но какой здравомыслящий турист захочет накрываться одеялом, сделанным из луба? Или таскать за собой огромный деревянный короб? Туристам нужны компактные вещи, которые можно было бы продемонстрировать соседу за кофейным столиком — типа «Видишь, это оригинальное местное произведение». Орголитовые фигурки вполне удовлетворяли этому требованию.

Жена Папы-Папы продавала около трех таких фигурок за год. И они были сделаны с достаточным вкусом, чтобы приносить хорошие деньги на художественных аукционах, проводившихся в дни равноденствия. Как правило, Папа-Папа появлялся именно около этого времени, чтобы потребовать свою долю дохода и устроить на нее пьянку, соответствующую званию вождя. После недельного запоя и домашних потасовок его обычно выставляли вон, и он уползал по берегу к своей следующей семье, как краболовное судно ползет, проверяя длинную цепочку расставленных ловушек. Впрочем, Алиса сомневалась, что на этот раз сможет вынести его присутствие в течение недели. На этот раз у нее были дела поважнее.