И телом, и душой - Владимирова Екатерина
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Кофе остыл, — проговорила она, поморщившись. — Нужно заказать другой.
Лена бросила на нее быстрый взгляд, молча кивнула, соглашаясь, и вновь посмотрела в окно.
Ощущая, как дрожь прокатилась вдоль позвоночника холодной противной волной, а потом обдала жаром каждую клеточку тела, Лена сжала руки в кулаки и прикусила губу. Сотни иголочек вонзились в плоть, покалывая, удушая, острием ножа вонзаясь в обнаженную плоть, парализуя и обездвиживая.
Сердце замерло, а потом учащенно забилось. Дыхание перехватило.
Невозможно, нереально, противоестественно…
Но глаза не могли ее обмануть.
В паре десятков метров от кафе стремительно тронулся с места, мелькнул молнией черный бампер такого же автомобиля, какой был у Максима, а затем исчез за поворотом, словно растворился в воздухе.
Лена задержала дыхание. Замерло даже сердце, колотившееся в грудь.
Галлюцинация? Мираж? Видение?
Лена покачала головой, прикрывая глаза, и, тяжело выдохнув, опустилась на спинку стула.
Отвернулась от окна, глядя теперь на подругу.
Черный кофе, вот что ей сейчас нужно.
Черный кофе… со сливками.
Она не пила его уже целых девять лет…
Да, это было глупо, неправильно, иррационально.
Это было безумием, сумасшествием, начальной степенью какого-то психического отклонения.
Он следил за собственной женой!
Кто бы мог подумать, что он, вполне здоровый, как физически, так и морально, человек (по крайней мере он никогда не замечал за собой каких-то отклонений) может совершить подобное?!
Кто бы мог подумать, что когда-либо он сможет опуститься до такой низости?! Слежки за собственной женой?!
Максим тяжело выдохнул, стискивая зубы.
Он прекрасно понимал, что поступает глупо и бессмысленно, когда ринулся из кабинета со скоростью ветра, чем несказанно удивил Марину. Поступает, как психопат, заподозривший верную жену в измене, которую сам же и придумал. Поступает вопреки здравому смыслу, который упрямо и настойчиво твердил, чтобы он оставил все это и не вмешивался.
Но он послал к черту весь свой здравый смысл, на который всегда полагался, запрыгивая в машину и резко давя на педаль газа, и все же поступил, как идиот!
Как маньяк. Как параноик. Как свихнувшийся и полетевший с катушек человек.
Как человек, которому давно уже было заказано персональное место в психушке!
И это Максим тоже понимал, удерживая руль так сильно, что побелели костяшки пальцев, и решительно мчась вперед с такой скоростью, словно за ним гнались адские псы.
Дьявол, он все прекрасно понимал!
Чертыхнулся в голос, поджал губы.
Но как справиться с удушающим чувством, сдавившим горло горячими тисками?! С чувством, которое разрывало грудь и заставляло сердце бешено биться каждый раз, когда он, глядя на телефон, хотел набрать номер Лены и позвонить ей?! С чувством, которое стучало пульсирующей болью в висках, оглушая его?!
Как справиться с чувством, названия которому он так и не смог найти?! Потому что название ему было — ревность. Жгучая, ослепляющая, острая, как бритва, ревность. Бессмысленная и неконтролируемая.
И он неотвратимо падал в бездну, охваченный неожиданно острым, сдавливающим сердце ощущением того, что не может справиться с ней. Ревность ослепляла и уничтожала его, натягивая оголенные нервы. И он не мог противиться порабощающей силе ее воздействия. Он в мгновение ока превратился в беззащитное животное, захваченное в плен древними инстинктами сохранения. Того, что принадлежит ему.
И плевать, прав он или нет, ему нужно было доказать, что его — остается его навсегда!
Даже если для того, чтобы сомневаться, не было ни единой причины.
И это крайне раздражало. Это сводило с ума. И он бесился от осознания того, что сходит с ума. Хотел бы не ревновать, хотел бы уверить себя в том, что ошибся… Но ослепляющая и порабощающая, ревность уже проникла в каждую клеточку его существа наркотиком. Подавляла и уничтожала здравые мысли, преграждала безопасные к отступлению пути, сводила с ума и дурманила разум…
И Максим поддавался ее воздействию, не контролируя свои поступки, выходившие за ту красную черту, за которой еще можно было остановиться. Но он и ее перешагнул… Ступил за край и… сорвался…
Если бы кто-то пришел к нему и сказал, что — подумайте только! — его жена, разговаривая с кем-то по телефону, договорилась о встрече, а тот взял да и проследил за ней, как параноик, Макс посоветовал бы этому человеку немедленно обратиться к психотерапевту, искренне полагая, что был бы.
Но… Этим человеком сейчас был он, а не кто-то другой…
И он сейчас медленно сходил с ума, гадая над тем, кому Лена назначила встречу, с кем разговаривала по телефону, и почему, черт побери, скрыла от него все это?!
Множество разнообразных мыслей кружились в его голове. Они раздирали его на части кусочками противоречий и осколками воспоминаний, засевших в памяти на самой ее глубине. И терзали, и гноились, и болели… и нестерпимо, нещадно напоминали о себе. Эти гнилые, сумасшедшие мысли, которые твердили ему, уверяли его так слепо и так уверенно…
Что-то произошло.
Максим прикрыл глаза, откидываясь на спинку сидения в своем автомобиле.
Да… произошло. Девять лет назад.
Тяжелый вздох вырывается из груди сквозь плотно сжатые губы.
Проклятие какое-то!
Не забыть, не вычеркнуть из памяти, как ненужные исписанные листки из блокнота, не вернуть того, что было… Пошлое не вернуть…
Потому что прошлого у них с Леной никогда и не было?…
Девять лет. Девять лет ада на грешной земле.
Куда делись эти годы? Как пролетели? Что изменили? Или не изменили ничего?!
Даже при желании Максим не смог бы вспомнить, как они прошли.
Пролетели, словно птицы, и исчезли в неизвестности.
Однообразные, серые, пустые, бесполезные годы…
Девять лет пустоты и одиночества.
Одиночества вдвоем?!
Каждый день, как по замкнутому кругу, стрелкой пробегает от начала до конца все девять лет, описывает боль, застывшую на острие ножа, и вонзает ее в податливую и неспособную к сопротивлению плоть уже никому не нужным раскаянием и осознанием собственного бессилия.
Каждый новый день, похожий на следующий, как предыдущий. Серый, пустой, бесполезный, наполненный горечью и гнилым осадком от сожженной любви. Жизнь, как река, текущая вперед…
Жизнь в аду, который они устроили на земле…
Острыми иголками вонзились дождевые капли в стекло машины, заставив Макса вздрогнуть и нахмуриться от этого звука, и заструились вниз извилистыми дорожками.
