Реальный социализм - Николай Старилов

Коллективизация отнюдь не подорвала сельского хозяйства сразу, как сейчас утверждается. Это ложь. Она повлияла на животноводство, но земля родить не перестала и это доказывают не эмоции, а факты и цифры: урожай зерновых в миллионах центнеров — 1929 г.- 717, 1930 — 835, 1931 — 695, 1932 699, 1933 — 898; технические культуры: сахарная свекла — 62,5; 140,2; 120,5; 65,6; 90,0; лен — 3,6; 4,4; 5,5; 5,0; 5,6; хлопок — 8,6; 11,1; 12,9; 12,7; 13,2; и так далее.

Во время коллективизации государственные заготовки хлеба подскочили вдвое. Хлеба было больше, чем достаточно, чтобы накормить всю страну, в том числе и крестьян и без всяких карточек, но он был главной статьей экспорта, его меняли на станки, металл и т. д., также как лес, нефть и пр. Но как я уже говорил хлеб был тогда главной статьей экспорта, а кроме того, если человека можно держать впроголодь и даже морить голодом часть народа, то в двигатель воду не зальешь и завод из воздуха не построишь.

На глазах умирающих от голода людей пароходы грузили зерном, мясом (тоже, кстати, не последняя причина убыли поголовья скота вдвое за годы первой пятилетки, вопреки распространенному мнению, что во всем виноваты крестьяне, забивавшие скот, чтобы не вести его в колхозы) и отправляли на растленный Запад, над которым вот-вот должна была заняться заря «мировой революции».

Жестоко? Еще как. Негуманно? Конечно. Но на мировом рынке гуманизм ничего не стоит, а само это понятие «гуманизм» совершенно чуждо новому отрою. А если учесть, что в это же самое время на Западе пшеницу сжигали в паровозных топках и представить себе по каким бросовым ценам продавали наш хлеб за границу и сколько его было нужно, чтобы назад теми же пароходами везти десятки тысяч станков и сотни тысяч тонн стали, то становится ясно последнему дураку, почему был неизбежен голод в 1933 году, о карточках, введенных в 1928 году на Украине, житнице государства и в 1929 году по всей стране я уж не говорю.

Сразу после завершения индустриализации и коллективизации, когда уже не стало классовых противников внутри страны, борьба с которыми поневоле сплачивала весь правящий класс, началась борьба за власть внутри правящего класса. Борьба внутри правящего класса шла и до этого, но ей не давали развернуться в полную силу три обстоятельства — первое и главное: наличие опасных классовых противников, второе — в правящем классе еще не было единого мнения в вопросе о том, как и куда должна идти страна и третье обстоятельство — новое, второе поколение правящего класса в двадцатые годы еще только появилось и оформлялось. Робкие, нерешительные схватки после которых кого-то ссылали, арестовывали, потом выпускали, восстанавливали в партии, а человека, по существу, выступившего открыто с отрицанием социалистического характера нового строя — Троцкого — всего-навсего выслали за границу, да и то после нескольких лет колебаний, хотя простой смертный за такие речи и действия скоро увидел бы по меньшей мере вечную мерзлоту, постепенно уступали место решительным действиям. К 17 съезду (1934 год) в правящем классе кроме старой, основной группировки, сосредоточившей в своих руках всю власть, сформировалась новая, численно во много раз превосходящая старую группировка правящего класса — по существу новое поколение правящего класса. Несмотря на свое превосходство у них было пока мало реальных шансов подняться высоко — не потому что их не пускали, а потому что места уже были заняты «ленинской гвардией», которая не собиралась никуда уходить. Но в начале тридцатых годов старая группировка оказалась расколотой — на Сталина и его ближайшее окружение, сосредоточивших в своих руках верховную власть и на основную массу «стариков», недовольных тем, что им отводится роль безропотных исполнителей — их политическая культура уже безнадежно не отвечала потребностям нового общества. Зато новое поколение такие порядки вполне устраивали — оно выросло и воспиталось на них. Кроме того, «молодые», прошедшие школу раскулачивания, сплошной коллективизации, индустриализации, в которых были непосредственными исполнителями, в результате уже не были обременены вообще никакими моральными устоями. Таким образом «ленинская гвардия» оказалась зажата между молотом и наковальней и не имела никаких шансов на успех. История обрекла их на смерть, также как совсем недавно они обрекли на смерть от голода миллионы людей. «Бой», который эти люди дали Сталину на 17 съезде, рукоплеща ему, а затем опуская бюллетени против его избрания в ЦК, был столь робким, столь трусливым, что не мог вызвать ничего кроме презрения. Убийство Кирова послужило сигналом к началу репрессий. Сталин встал во главе «молодых», что было более, чем естественным — эти люди уже видели в нем своего испытанного вождя, квинтэссенцию их наихудших (с общечеловеческой точки зрения) качеств. Логика исторического развития нового строя неумолимо вела к тому, что именно такой человек как Сталин и должен был встать во главе этого строя, окончательно победившего к 1937 году.

Ничто в истории не проходит безнаказанно — жестокость к противникам, особенно во время Гражданской войны и коллективизации (часто вынужденная, но не всегда) — в конце концов была перенесена на своих. Привыкшие к одной мере воздействия на классовых противников — ставить к стенке, в соответствии с заветами «дедушки Ленина», они точно также расправились со своими «братьями по классу».

Ожесточенная борьба за власть и последовавшее затем уничтожение побежденных, не могли не затронуть и низы. Террор необходим для существования государственного капитализма, он присущ ему органически просто открытый террор на первой фазе развития в дальнейшем переходит из физического в духовный, но потенциально он всегда готов к жестокой расправе — достаточно вспомнить расстрелы польских рабочих на Балтийском побережье и, видимо, последний акт, последняя попытка этого террора произойдет непосредственно перед социалистической революцией. Кроме объективной потребности нового строя в подавлении, запугивании масс, «средние», «маленькие» и «совсем крошечные» Сталины справляли кровавый бал и, пользуясь благоприятной обстановкой, посылали на смерть простых людей, не имеющих вообще никакого отношения к происходящему, кроме самого факта своего существования — посылали ради повышения по службе, ордена, путевки в санаторий и т. д.

Укрепившей, как ей кажется, окончательно и навсегда свое положение группировке, ставшей представительницей всего класса, так как соперники были физически уничтожены и их места заняты, уже ни к чему такие вакханалии насилия против самой себя и поэтому в таких масштабах их больше не будет. Ленинградское дело не идет ни в какое сравнение с 1937-38 годом — так, дружеское выяснение отношений.

Страна не могла выбирать, но представляя чисто умозрительно «альтернативы», приходится признать, что встретить 1941 год со Сталиным, промышленностью и репрессиями было предпочтительней, чем с Бухариным, без промышленности и (весьма проблематично) без репрессий.

Здесь не место подробно обсуждать почему Гитлер пришел к власти в Германии, хотя главные черты режимов в Германии и СССР своим подозрительным сходством невольно наталкивают на мысль, что при определенных условиях буржуазия, частный капитализм могут отказаться от значительной части атрибутов (существенных атрибутов) частного капитализма в пользу государственного капитализма. Они-то, естественно, делают это временно, с конечной целью спасения частного капитализма, другое дело, чем бы это закончилось в действительности — к концу войны по существу сформировавшийся новый правящий класс в лице нацистов перешел к репрессиям против тех, кто в свое время привел их к власти.

Как бы там ни было, в 1933 году Гитлер пришел к власти в Германии, занимавшей по уровню развития первое место в Европе и второе в мире. И сразу же начал на этой основе развивать военную промышленность. Мы догнали Германию только в 1937 году. Эти 3–4 года — стратегическая разница наших положений перед войной. В 1944 году никакой Гитлер просто не посмел бы на нас напасть. И Гитлер, кстати, это отлично понимал. Репрессии против командного состава армии сыграли определенную роль в наших неудачах, но не решающую. Здесь снова нужно сказать о том, что неподготовленность к войне зависела еще и принципиально от природы строя, разделившего страну на кучку олигархов и весь народ. До тех пор, пока шла война олигархий, менее подготовленная олигархия проигрывала, но когда началась война национальная, дело пошло по-другому. И дело тут не в приказе № 227 или «руководящей и организующей» роли партии, а в народе. Медленное перевооружение армии было следствием нашего отставания в промышленности. Стратегической ошибкой Сталина была отнюдь не его ошибка в сроке начала войны, тем более не неверие в то, что она начнется со дня на день, действительной стратегической ошибкой Сталина и всей правящей верхушки (но его в первую очередь) было то, что в 1939-41 гг. он тратил на оборону 30–40 % бюджета, а надо было 80 %, не считаясь ни с кем и ни с чем. Ему же хотелось продемонстрировать народу успехи своей политики — на этот раз ему не хватило ни ума, ни воли, чтобы понять действительные, глубинные потребности страны. Это его ошибка, но не просто ошибка, а ошибка корыстная — он поставил свои личные интересы выше национальных, и это его единственное действительно историческое, а не моральное преступление перед народом и страной, за которое ему не может быть прощения даже с точки зрения объективного хода истории.