Толкование закона и права. Том I - Коллектив авторов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
2. Единство трех ветвей власти, подчиненных руководителю исполнительного органа. Существование единой административной машины обусловлено методикой управления различных структур политической власти. Преемственность советского режима отразилась на практике подчинения законодательных и исполнительных органов власти партийным лидерам. «Широчайший диапазон поля воздействия на общественность обусловлен совместной, отлаженной работой исполнительной и законодательной, также как и исполнительной и судебной властными подразделениями, что по сути, обеспечивает идеальную исполнимость решений центра. Следует отметить, что основная масса сырьевых ресурсов протекцио-нирована ограниченным кругом лиц, осуществляющих публичную власть в органах местного и государственного управления. Исходя из этого, правовой порядок определяется прямым воздействием руководящих позиций исполнительной власти совместно с поддержкой правящей политической партии и различных религиозных конфессий»[302].
3. Развитие идеи доброго царя. Правовой порядок государства обеспечен волевым усилием руководителя исполнительной власти. Толкование закона в российском реализме подчас происходит по формуле «право есть то, что угодно руководителю в идеологически детерминированной структуре государственного аппарата управления». Истоки повелительной силы главы государства ведут свое начало от правителей Древней Руси (Киевские князья, Царь Иван Грозный) и не заканчивают партийными идолами советского режима (образ «отца народов» Иосифа Джугашвили). «Вера в царя, в лидера нации, отца народов и т. п. поддерживалась пропагандистскими институтами государства, навязывая населению идею безальтернативного вождя. Российская история свидетельствует о больших возможностях массовой пропаганды и легкой внушаемости российского населения в условиях информационной ограниченности»[303].
4. Патернализм и социальное рабство. Большинство населения, проживающего в малозаселенных территориальных образованиях, получают средства для существования исключительно из источников бюджетного финансирования. Особенно остро это проявляется в таких сферах, как культура, медицина, спорт, образование. О скудном материальном положении многих граждан можно судить, исходя из статистических данных доклада Министерства труда и социальной защиты Российской Федерации «О положении детей и семей, имеющих детей, в Российской Федерации» за 2012 год: «Число граждан, оказавшиеся за чертой бедности, с каждым годом увеличивается. Основными факторами бедности по-прежнему остаются низкая заработная плата работников, прежде всего в бюджетной сфере, невысокие размеры пенсий и ряда социальных пособий и других социальных выплат, отмечается в докладе за 2012 год. Численность населения с денежными доходами ниже величины прожиточного минимума составила 15,6 млн. человек или 11,0 % от общей численности населения (в 2011 году – 17,9 млн. человек или 12,7 %; в 2010 году – 17,7 млн. человек или 12,5 %)»[304].
Человек, оказавшийся без средств к существованию, не может рассматривать как свободная личность при принятии политически значимого решения. По сути создается положение финансовой «кабалы» и решение при голосовании можно отнести к «кабальной сделке». «Патерналист в той или иной степени исполняет свои социальные обязательства, он требует от подчиненных отдавать свои голоса за него и представленных им лиц, делегируя часть своих полномочий иерархическим структурам на местах… Патерналист, распоряжающийся бюджетом государства, «исключительно в силу своей доброты и мудрости» одаряет граждан вспомоществлениями. Распоряжаясь общенародными деньгами, как своими, он полагает, что граждане не в состоянии принимать политически значимые решения самостоятельно, поэтому обязаны выполнять его команды, либо указания делегированных им лиц. Отдельные «ошибки и просчеты» в действиях конкретных исполнителей демонстративно исправляются верховным правителем, что должно упрочивать веру народа в незаменимость патерналиста»[305].
5. Независимость публичной власти от населения, их взаимная неприязнь и недоверие друг к другу. Правоприменитель и официальный интерпретатор не ставит перед собой задачу увеличить благополучие жизни населения. Высокомерие и честолюбие части правоприменителей влияет на судьбы граждан, не имеющих рычагов влияния на оценку и толкование правоотношения иным способом. «Большая часть гражданского общества рассматривает публичную власть как узкую группу лиц, занятую своим экономическим обогащением через политические институты. В таком дискурсе затрудняется процесс признания населением законов и вариантов официального толкования этих законов, принятых конкретными лицами в своих экономических и политических интересах»[306]. Противостояние между публичной властью и населением декларируют даже ее руководители, – по мнению председателя Правительства Российской Федерации Д. А. Медведева «в самой сути государственной службы заведомо заложено неприятие со стороны граждан». «Вариант того, что на госслужбе можно быть аполитичным», премьер-министр даже не рассматривает[307].
В связи с получением возможности обращения в суды международной юрисдикции российские граждане стали активно оспаривать законность действий и бездействия органов публичной власти. Согласно данным Европейского суда по правам человека общее число ожидающих рассмотрения жалоб против России по состоянию на 31 декабря 2013 года составляет 16813[308].
6. Неспособность гражданского общества к реальной политической конкуренции. В российской действительности правовой нигилизм правоприменителей стал формой правосознания. Он проявляется в корпоративной солидарности и цеховой взаимовыручке, скрывающей часть противоправных действий от населения. «Сосредоточение в руках одной группы лиц всех инструментов контроля корректности избирательных процедур делают практически невозможным для обычного гражданина доказательно убедиться в достоверности результатов голосования»[309].
Можно сделать вывод о том, что российский правовой реализм сформировался как особый феномен в постреволюционной России, укрепился в период «развитого социализма» и продолжат развитие в настоящее время. Соответствующая ему законодательная и правоприменительная концепция характеризуется двойственностью, согласно которой юридическая практика не обязана совпадать с официальной риторикой и декларативными нормами о справедливом порядке.
Заключение
Проведенное исследование различных сторон толкования закона и права позволяет лучше понять существующую в государстве доктрину толкования, использовать ее закономерности в практических целях. Следует обратить внимание на прагматический поворот в праве, на потребность подтверждения научных выводов юридической практикой. Очевидность сложившегося несоответствия между академической наукой и правовой действительностью, между правом в книгах и живым правом требует пересмотра системных понятий, устранения разрыва между интерпретационной практикой и научной концепцией толкования.
Могут сосуществовать несколько интерпретаций текста одного закона, значение которых формируется в зависимости от подходов к толкованию. У судьи всегда есть разные варианты решения, из которых он выберет тот, который сочтет наиболее приемлемым в контексте своей профессиональной перспективы и личного психологического комфорта. Как бы это не звучало парадоксально, но правоприменитель при толковании нормы, факта и правоотношения думает в первую очередь о себе, о том, чтобы выносимое решение не причинило в дальнейшем неприятностей лично для него. Это на практике и называется судейским усмотрением.
Корпоративные интересы интерпретатора, его ценностная установка и социальная среда становятся определяющими при толковании закона. Исходя из этого необходимо учитывать, что в российской правовой действительности укореняются иерархический и психоэмоциональный подходы к толкованию права. Закон и другие нормативные источники не существуют сами по себе, они «оживают» только посредством человеческой деятельности. Интерпретатор наделяет текстуальные нормативные понятия своими представлениями о сущем и должном правопорядке. Неопределенная связь абстрактной нормы закона с конкретным правоотношением приобретает в результате толкования и применения определенность, которую можно материализовать принудительными методами. Правовые нормы могут быть «расколдованы» в первую очередь в интересах самого правоприменителя, который каждым своим решением стремится укрепить или возвысить свою институализацию в иерархии официальных толкователей права.