Вердикт: невиновен! - Ева Львова

Юля испытующе смотрела прокурору в лицо, ожидая ответа, пока судья не прикрикнула:

– Вопросы задаёт суд, а вы, свидетель, на них отвечаете.

– Да, ваша честь, – смиренно ответила свидетельница.

– Расскажите суду, как вы спланировали и осуществили убийство Черненко Петра Михайловича? – скучным голосом осведомилась судья.

– Я не хотела убивать светлого ангела! Я не знала, что он не тот аспирант, который обесчестил мою мать! – с отчаянием в голосе выкрикнула Юля. – Это всё бабуля виновата! От неё я часто слышала, что у мамы во всей этой истории был один-единственный друг, спасший ей жизнь. Бабуля всегда называла его «светлый ангел» и «наш благодетель». Если бы она хоть раз назвала его имя!

Я тут же вспомнила замечательный фильм «Таинственный лес». Финал просто потрясающий, но я не об этом. Там есть «те, чьё имя не называют». Ходят какие-то тени, а кто это – никто толком не знает. Так же и Юля. Несчастная запуталась и вместо убийцы своей матери прикончила её единственного друга, который, кроме всего прочего, давным-давно отомстил её обидчику.

– Откуда я могла знать, что Черненко не тот, кто мне нужен, если всё указывало на него? – срывающимся голосом кричала Юля. – Бабуля же ни разу не назвала маминого друга по имени! Всё время только «светлый ангел»! Если бы я знала! Пётр Михайлович был так добр ко мне! Подарил машину, возил отдыхать на юг! У Черненко тоже был шрам, и я думала, что он и есть насильник!

Юля захлебнулась словами и замолчала, закрыв руками глаза.

– Свидетель, вы не ответили на вопрос, – окликнул Юлю прокурор.

Девушка убрала руки от лица, вытерев ладонью слёзы, глотнула из стакана воды и, немного успокоившись, продолжала:

– Прежде всего я выяснила, что в Столичном гуманитарном университете до сих пор работает преподаватель истории, который по возрасту как раз подходит под того насильника. Я стала осторожно наводить справки и узнала, что профессор Черненко действительно заканчивал аспирантуру в том же году, когда осудили мою мать. Тогда я пошла на отчаянный шаг и закрутила с профессором роман. Когда я увидела шрам на животе Петра Михайловича, у меня отпали последние сомнения. Но в мои планы не входило сидеть в тюрьме за убийство. Во время вступительных экзаменов я познакомилась с Лизой Исаевой. Лиза – сирота, воспитывалась в детском доме и ничего не знала о своих родителях. Если бы всплыла моя история, то можно было бы подумать, что именно Исаева – дочь Эммы Глаголевой. Лиза стала встречаться с Вовкой Мызиным, а вскоре он бросил Исаеву и обратил внимание на меня. Это было просто замечательно – теперь у Лизы был мотив, чтобы нас с Вовой ненавидеть. Для большей уверенности я включила в число возможных убийц ещё и Гарика Миносяна, потому что бабуля говорила, что в тюрьме моя мать родила двойню – мальчика и девочку, но выжила я одна. Вот, собственно, и всё. Остальное – дело техники. Я подарила Лизе жёлтую шапку, броскую и запоминающуюся, – я уже знала, что она обожает всё необычное. Вторую такую же купила себе и надевала её, когда приходила к профессору. Невидимки с красными камушками и ночнушку Лизы я принесла в день убийства к Черненко и оставила на видных местах. Дождавшись на улице, когда Мызин покинет квартиру профессора, я вернулась обратно, открыла дверь своим ключом, сняла со стены кинжал, прошла в ванную, где Пётр Михайлович умывал лицо, и ударила его кинжалом в спину. Вышла, не захлопывая дверь, чтобы было похоже, будто убийца в панике бежал с места преступления – у него же не могло быть ключей от квартиры профессора, и он не смог бы закрыть дверь. Кинжал я отдала Лизе Исаевой, которая позже подложила орудие убийства в сумку пьяного Мызина. Вот, собственно, и всё.

– Скажите, Юля, вам не жалко своих друзей? – задала я вопрос, который давно вертелся у меня на языке. – Лиза и Володя вас искренне любили.

– Слабость должна быть наказана, – жестко оборвала меня Щеглова. – Уважения достойны только сильные личности. Такие, как моя мать. Она не побоялась расправиться с насильником, хотя могла просто поплакать в подушку, как многие обесчещенные дуры.

Судья ударила молотком по столу и сухо сказала:

– В связи со вновь открывшимися обстоятельствами суд постановляет освободить подсудимого Мызина Владимира Александровича из-под стражи в зале суда и задержать свидетельницу Щеглову Юлию Игоревну до выяснения обстоятельств.

Высокий конвойный открыл решётчатую дверь, отделявшую скамью подсудимых от остального зала, и выпустил совершенно потерянного Владимира Мызина на волю. Бывший подсудимый тут же направился к Юле, но его остановил конвоир, переместившийся к Щегловой.

Юля мельком взглянула на бывшего жениха, потупилась и чуть слышно произнесла:

– Мне нужно в туалет.

– Конвой вас проводит, – распорядилась судья.

Щеглова вышла из-за кафедры, где только что давала показания, и в сопровождении конвоира двинулась к выходу из зала суда.

Первым ко мне устремился Борис, однако, оттолкнув с дороги кудрявого друга, его опередила Лидия Сергеевна. Опекунша подсудимого оделась для судебного процесса так ярко, что её наряд весь процесс резал мне глаза.

– Примите мои поздравления и благодарность от фонда, – протягивая руку для рукопожатия, сказала последовательница Бажена Соло. – Я очень рада, что вы, госпожа Рудь, выиграли процесс и в качестве гонорара готова предложить вам годовое членство в нашем обществе.

Борис нахально оттёр плечом мою собеседницу и безапелляционно заявил:

– Гонорары госпожа Рудь принимает исключительно наличными.

– Может быть, возьмёте картину преподобного? – не теряла надежды обойтись без финансовых затрат опекунша Мызина.

Подоспевший Володя взял тётку за руку и с досадой проговорил:

– Лида, перестань позориться! Я сам заплачу Агате!

И, повернувшись ко мне, с благодарностью в голосе проговорил:

– Ты меня здорово выручила! Ну и дурак же я был, когда связался с Юлькой! Я решил: завтра же забираю документы из университета и еду служить по контракту в Дагестан.

– Но, Володенька, – растерянно проговорила Лидия Сергеевна, взглядом ища поддержки у Бориса. – Ты не можешь так с нами поступить.

– Что вы на меня смотрите? – удивился Джуниор. – Ваш племянник принимает мужское решение, это его право. А ваша Мона Роз ещё хоть куда, проскрипит лет тридцать, за это время вы как раз подыщите ей замену.

– Я узнала этот голос! – вдруг встрепенулась Кира Ивановна, всё ещё сидевшая на первом ряду. – Я всё заседание ломала себе голову – голос Юли Щегловой сразу показался мне знакомым. И вот теперь я вспомнила – она звонила в нашу контору и спрашивала, какой адвокат у нас самый слабый. Чтобы, дескать, случайно на него не нарваться. Я сказала, что имён называть не могу из соображений профессиональной этики, но категорически не советовала приходить в субботу, имея в виду дежурство Маши Ветровой. А ты, Агата, вышла вместо Маши и сорвала планы Щегловой.

– Ну, ничего. Зато теперь мы знаем, что Агата Рудь распутает дело любой сложности, – весело произнёс Борис. – Ну что, поехали в контору отмечать твоё первое серьёзное дело?

В принципе я не имела ничего против праздника в мою честь, однако дамская комната, у двери которой переминался с ноги на ногу конвоир, не давала мне покоя.

– Слушай, Борь, сдаётся мне, неспроста Юля сказала, что слабость должна быть наказана, – чуть слышно проговорила я. – Юля проиграла, значит, она проявила слабость. Боря, быстро пойдём со мной!

Стремительно шагнув к туалету, я отстранила охранника и рванула на себя дверь. Три кабинки были распахнуты настежь, дверка четвёртой заперта на замок. Я дёрнула на себя ручку, убедилась, что дверь заперта изнутри, и вбежала в соседнюю кабинку. Встав ногами на унитаз, поднялась на цыпочки и заглянула через перегородку. Первое, что я увидела, была маленькая, скорчившаяся на полу фигурка, в которой я сразу же узнала Юлю Щеглову. Левая рука девушки была опущена в унитаз, и там, в белой фаянсовой чаше, алело что-то густое и страшное.

– Боря, ломай дверь! – закричала я.

Но на мой крик прибежал не кудрявый друг, а конвойный. Он с разбегу врезался плечом в дверь и снёс её с петель, после чего схватил рулон бумаги и оторванным куском обмотал запястье своей подопечной. Пощупав пульс на здоровой руке Щегловой, служивый оглядел собравшихся и неуверенно произнёс:

– Кажется, будет жить.

В адвокатской конторе в Кривоколенном переулке была в разгаре семейная ссора. Эд Георгиевич Устинович не находил себе места, бегая по приёмной и опрокидывая столы и стулья. Маша Ветрова тихо плакала за стойкой Киры Ивановны, чтобы не попадаться ему под горячую руку.

– Это невозможно! – кричал владелец конторы. – Как это так – моя жена и вдруг выходит замуж! Фира и какой-то дантист! С ума сойти!

– Но, котик, она теперь свободная женщина, – робко возражала Ветрова.