Очаг вины, или Любовь, диагноз и ошибка одного нейрофизиолога - Татьяна Огородникова

– Как это «нету»? – возмущенно передразнила мама. – Куча дел на сегодня: деньги спрятать нужно? Нужно! С юристом встретиться нужно? Нужно! В конце концов, ты возьмешься за ум? Где свидетельство о рождении? Его нет!! В графе «мать» у твоей дочери стоит прочерк! Понимаешь, о чем я?

– Нет, – обхватив голову руками, ответила Маша.

– Еще раз для слабоумных повторяю: у тебя нет больного ребенка. У ребенка нет матери. Вы друг для друга не существуете! Но зато тебе оплачены страдания по облизыванию пузатого извращенца и выращиванию огромного живота с разрезанием вместо родо´в, – в слове «родов» ударение было поставлено на последний слог, что сделало ситуацию еще более непривлекательной.

Маша вновь разрыдалась.

Взгляд матери вдруг стал свинцово-серым, тяжелым и безразличным.

– Значит так, – тихо сказала она, – если сейчас же ты не прекратишь истерику, я займусь всем сама, мне твой совет не нужен.

Она резко развернулась и направилась к выходу. Маша Почин осознала в одно мгновение, что не может одновременно потерять всех близких людей в своей жизни вместе с деньгами и счастьем, которое они сулили.

– Постой, мам. Я иду...

Дела

Важно здесь то, что наш мозг обладает потенциальной гибкостью и богатством возможностей обеспечения потенциального мышления и эмоций.

Титанические усилия алчной мамаши и подневольной дочери увенчались ожидаемым результатом: юрист, глядя с сочувствием на плачущую Машу, сообщил, что не знает прецедентов, когда в графе свидетельства о рождении «Мать» стоит прочерк. После того как Маша сообщила о финансовой состоятельности Миши, юрист спросил, «не Заблудный ли», а затем трусливо посоветовал «не влезать в это дело», потому что она ведь получила все, что хотела получить. И, конечно, завершающим аргументом был мамин злобный короткий взгляд на непокорную дочь: – Я же тебе сказала: забудь обо всем, что было. У тебя теперь новая жизнь. Вот и господин юрист того же мнения. – Господин юрист послушно закивал головой, засовывая гонорар в две тысячи рублей в кошелек. Очевидно, отвлекая внимание клиентов от невыданной квинтанции на обслуживание, юрист бормотал:

– Если вы действительно хотите начать новую жизнь, купите квартиру, а оставшиеся деньги положите в банк под проценты. Или купите две квартиры, вторую сдавайте, тоже постоянный доход... Как я понимаю, на работу вы устраиваться не собираетесь?

– Спасибо, уважаемый, – отрезала мать, – нам было важно узнать от вас о ребенке. Все остальное мы сами как-нибудь решим.

Через несколько недель Маша стала собственницей двухкомнатной квартиры на юго-западе столицы, вторая по соседству была приобретена на имя матери. После того как две ивановские женщины – мать и дочь – обрели статус московских, их пути резко разошлись. Старшая решила поселиться в своей квартире и заняться устройством личной жизни. Дочка, кажется, отработала свой долг – сделала для матери все, что могла. Какой от нее теперь толк? Пускай пробивается дальше.

Мария не обижалась на мамашу – прежняя Мисс Почин вообще сильно изменилась в связи с последними событиями. Можно сказать, той, старой, больше не существовало. Вместо нее появилась уставшая худенькая молодая женщина с какой-то невероятной печалью в глазах. Печалью, которая может быть уделом только пожилых или много испытавших людей.

Жизнь бывшей продажной девки превратилась в болото черной непроходящей депрессии. Мысль о ребенке не давала покоя. Мария пыталась устроиться на работу, но почему-то никто не рассматривал ее как добросовестного и многообещающего труженика. Да и не до работы ей было – она просто искала способ вырваться из трясины душевных переживаний. Иногда в душу приходила такая тоска, которая вонзалась как острый нож, не давая ни дышать, ни думать, ни говорить. Помогала водка. Но от нее, проклятой, только ярче становились видения и ощущения малюсеньких ручек, ножек, детского тельца, тепленького комочка, прижатого к груди. А иногда ребеночек так явственно стучал ножками внутри живота, что Маша вздрагивала и, казалось, возвращалась в то время. Проклятое время.

Маша подружилась с соседкой Милой, которая оказалась не только преданной, но и честной подругой.

– Знаешь, дорогая, хватит горе заливать, превратишься скоро в свою мамочку. Не можешь жить без своего ребенка – ищи, не верю я, что нельзя ничего сделать. Впрочем, если не делать – точно нельзя! Попробуй. По крайней мере, у тебя будут основания сказать, что ты сделала все, что могла.

Так началась новая полоса Машиных страданий. Появилась новая, другая жизнь, в течение которой бывшая Мисс Почин, казалось, искупает грехи молодости. Она пыталась найти дочь, чтобы хотя бы один разок взглянуть, какая она, что с ней стало, на кого похожа, и вообще – она ли это? Мысль о том, что Миша забрал девочку, выходил ее, и теперь она, бедняжка, не зная слова «мама», воспитывается чужими тетками или девками, была невыносима. Девочке должно быть уже три...

Все попытки Марии встретиться с дочкой оказывались тщетными, а то и опасными.

Один раз, правда, издалека, Маше удалось увидеть маленького ребенка через отверстие в заборе Мишиного особняка. Она долго наблюдала за играющей девочкой, а потом тихонько позвала:

– Эй, малышка, слышишь, иди сюда!

Вместо девочки вышел огромный охранник с прилепленными к черепу ушами и, грубо оттолкнув Машу, предупредил:

– Слышь, проститня, еще раз увижу, наваляю не по шутке. Чего людям жить мешаешь? Вызовут – приходи!

Маша неожиданно упала на колени:

– Там – дочка моя, ребенок! Хоть посмотреть, умоляю!

Охранник на секунду задумался:

– А, значит, это ты, та самая Почин, что ли? Так на тебя отдельное указание! Так что дуй скорее, пока цела. Хозяину пойду докладывать, что ты, наконец, появилась. Пошла вон отсюда, сука!

Закрывая за собой ворота, охранник добавил:

– Кстати, велено сказать, что ребенка своего ты не найдешь, – он задумался на мгновение, – и это – не она! Поняла? Это не твоя дочка!

Маша, хлюпая носом, поднялась с колен, она точно знала, что видела только что свою доченьку, свою малышку! Сердце не обманешь!

Неприкаянность

Кстати, одно из самых субъективно тяжелых переживаний, свойственных людям с активным нравственным настроем, феномен раскаяния, глубочайшего сожаления о своих действиях, принесших вред себе или своим близким, может быть понят на основе функционирования, и в данном случае доминирования, детектора ошибок, его взаимодействия с матрицей соответствующего поведения.

Дни потянулись бесконечной чередой бессмысленного и печального существования. Еще несколько неудачных пыток увидеть ребенка привели Машу сначала в Склиф (тот самый охранник с прилепленными ушами с удовольствием выполнил обещание и избил до полусмерти Машу Почин), потом в психоневрологический диспансер. Выйдя оттуда, Мария носилась по всему миру в поисках уже не ребенка, но хотя бы покоя. Она жила в монастырях, медитировала на Гоа и Бали, поднималась на тибетские вершины, пила антидепрессанты, курила траву, но все равно видела в каждой маленькой девочке свою – ту, единственную. Зовут ли ее попрежнему Ксюша, хорошо ли она разговаривает, называет ли кого-нибудь мамой, любит ли отца?.. В день, когда малышке должно было исполниться шесть лет, Миша еще раз передал Марии приветик в виде письма. Там четко и ясно было сказано: «Почин, выбирай: тюрьма или дурка. Везде прекрасные, специально оборудованные комнаты для тех, кто не может успокоиться». Маша знала, что это не шутка.

Маша утихомирилась внезапно, но вовсе не по совету Миши. Подруга Мила как-то заметила, что, вместо того чтобы гоняться за прошлым, надо заняться настоящим. Неплохо бы для начала посетить врачей, пройти полное медицинское обследование и понять, может ли Мария в принципе рассчитывать на то, чтобы создать в конце концов семью.

– Только это тебя сможет успокоить!!! Понимаешь? Есть еще и нормальные мужики, и семьи еще не перевелись. Сто процентов – ходит по этой земле твоя половинка, ходит где-то. Слушать тебе больше некого, мы с тобой уже столько лет знакомы, я тебе добра желаю, и возможность убедиться в этом у тебя была. Мать твоя сдулась – не прошла испытания деньгами и мужиками...

Милка была права. Мать, действительно, давно утратила человеческое обличье и даже за деньгами уже не приходила – не могла. Маша передавала ей деньги на пропитание и проживание через соседей, которые добровольно взялись контролировать наличие продуктов в холодильнике у соседки-забулдыги.

Через неделю после резкого вмешательства Милы Маша легла в диагностический центр, чтобы привести себя в порядок. Она решила начать новую жизнь.

Прошло довольно много времени, прежде чем депрессия осторожно начала отступать: Мария потихоньку стала мечтать о будущем. «У меня все еще впереди. Милка права – жизнь в тридцать лет не заканчивается. У меня наверняка будет семья, и много-много детей. Я рожу столько, сколько пошлет Бог, я буду самой лучшей матерью в мире и очень хорошей женой. Маша стала с увлечением читать кулинарные книги, пытаясь запомнить наизусть рецепты бухарского плова, борща с пампушками, пельменей с телятиной, теста для домашней лапши... Мария почти воспряла. Пребывание в клинике пошло ей на пользу. Если бы не анализ... Если бы не этот чертов анализ, который ее заставили пересдавать три раза. Когда былая прыть и напористость почти вернулись к Маше, она стала требовательной и бескомпромиссной: