Жестокие игры - Владимир Константинов

— Вы о чем, Виктор Ильич? — Лицо Варданяна сразу замкнулось, стало непроницаемым.

— Ишь ты — о чем... Да ты это... Проходи вот... Садись. Что об этом скажешь?

Варданян прошел к столу, сел в кресло. С ответом не спешил. Он очень боялся промахнуться и прослыть в глазах босса ещё большим дураком. А это было чревато осложнениями. Он и так с этим Снегиревым наломал дров.

— А что вы сами думаете, Виктор Ильич? — спросил осторожно.

— Это ты меня уже того... Допрашивать меня? А может тебе сразу эту... Сразу явку с повинной написать?

— Ну зачем же вы так, Виктор Ильич! — заискивающе проговорил шеф безопасности.

— А чего же зачем... Кто здесь кто? Кто здесь спрашивает ага, а кто, наоборот, — того?

— Извините... Мне он показался слишком несерьезным. Скоморох какой-то.

— Дурак ты, Алик Иванович. Потому и мысли у тебя того... Дурацикие ага... Он тебя как... Как не знаю кого как. А ты — скоморох. Сам ты ага. Кто он такой? Кто? Откуда?

— Так ведь я вам уже докладывал.

— Еще ага... Послушаю. Интересно.

— Особо опасный рецидивист. Последний раз сидел за вооруженный разбой. Вместе со Ступой совершили побег.

— Ступа — это кто? Это у Танина?

— Да. Он. Так вот, этот молодой замочил стражника.

— Как это? — поморщился Сосновский.

— В смысле — убил.

— Герой ага.

— Герой, — усмехнулся Вардянян.

— А почему он того... По латыни почему?

— Говорят, что его с четвертого курса юридического замели.

— Как это?

— В смысле — арестовали.

— А в каком он?... Институте в каком?... Учился ага?

— Я уточню, Виктор Ильич. А что, есть сомнения?

— Сомнения всегда того... Всегда должны. А у тебя в первую ага. Срочно напрявь человека.

— Куда, Виктор Ильич? — не понял шеф безопасности.

— В ниститут, дурак! — отчего-то разошлился Сосновский. — И фотографию. Пусть преподаватели... Посмотрят пусть. Узнают ага.

— Сделаем, Виктор Ильич! — бодро проговорил Варданян и, полагая, что разговор окончен, встал.

— Сиди ага... Я ещё не все того, — усадил его на место Сосновский. — Ты вот ещё что... Ты за этим... Как его?

— Снегирев, — подсказал Варданян.

— Ага. Ты за ним... Что б каждый шаг... Понял?

— Сделам! — заверил босса шеф службы безопасности.

— А с кем он здесь... Из женщин... С кем?

— В смысле — с кем гужуется? — решил уточнить Варданян, чем вновь вызвал у босса раздражение. Поняв, что снова попал впросак, тут же поправился: — В смысле его любовницы?

— Да, — кивнул Сосновский.

— Окунева Майя Павловна.

— Это какая?

— У неё обувной магазин на Комсомольском. Такая красивая, фигуристая. Венера, словом.

— О ней — тоже. Все о ней ага... На кого работает и все такое.

— Хорошо, Виктор Ильич. Все будет в полном порядке. Не сомневайтесь.

— А мне что... Это ты должен ага... Ладно, ступай, дружок. Работай давай.

После ухода Варданяна Виктор Ильич долго соображал, что же ему ещё сделать. Голова была тяжелой. Мысли — вялыми. Глаза — беспокойными. Устал. Совсем того... Совсем расклеился. Усталость эта не та, что отдохнул и все тут. Она долго ага, годы, можно сказать... Копилась долго. Дураки вокруг... Ничего сами... Все он... Тревожно как-то в груди. Ничего не того... Ничего не радует. Такая эта... Апатия такая. Некстати вспомнился ночной гость. А может, правда он того... Существует? И Бог, и все такое?... Нет-нет, не может этого... не должно. Зачем же тогда вдалбливали?... Столько лет вдалбливали. Не дураки же они, эти... Как их? Марксисты-материалисты. Нет, не дураки ага. С другой стороны, Достоевский, к примеру, тоже ни того... А он всему этому верил. А вдруг, правда все? Вдруг, есть там что-то?

Настороение у Виктора Ильича окончательно испортилось, потому как лучше, чем кто-нибудь знал, что Там его не ждет ничего хорошего. Маленькие черные глазки его сузились, стали ещё более тревожными и печальными. А потом загорелись злостью.

«Это инчего ага я ещё здесь того попомнят ещё с кем связываться дураки они ещё умоются кровью умоются я ещё страну эту дурацкую эту на дыбы ага ещё узнают Сосновского!» — подумал он, вставая. Работать совсем расхотелось.

А ночью во сне к нему вновь приходил страшный гость и требовал, чтобы Сосновский пошел с ним. Виктор Ильич горько плакал, умолял его повременить, но тот был непреклонен. Проснулся Сосновский со страшным криком, весь в липком поту, напугав до полусмерти жену.

Когда же все это того?... Измялся совсем ага. Страшно. Холодно. Одиноко. Дураки все! Умереть что ли?... Многие бы того... Обрадовались бы многие. Не дождутся ага... Он ещё того... Еще покажет... Им покажет ага... Еще пожалеют... Очень пожалеют.

А в окне раскачивался тонкий и хилый серпик луны. Нет, это не она того... Это ветки ага... Дерева ветки. Разрослись. Это они... А такое впечатление, что она... луна.

Конец первой книги

Книга вторая: Начало конца.

Часть первая: Достойный прием.

Глава первая. Командировка.

Если быть до конца честным, то Владиславу Юрьевичу Леоньеву этот Иванов сразу не показался. Нет, определенный шарм у него конечно есть, кто спорит. Впечатляет. А Светлана... О, Светлана! А Светлана тем более. При воспоминании о девушке большое сердце Владислава Юрьевича стало беспокоится, стучать гулко и призывно, как Герценский колокол. Фу, какая пошлость! Взбрело же в голову подобное дурацкое сравнение! Одним словом, Светлана ему очень понравилась. Этакая Блоковская незнакомка! Хороша! А её голубые по-детски распахнутые глаза! Просто чудо какое-то! Как там: «Пускай ты выпита другим. Но мне осталось, мне осталось. Твоих волос стеклянный дым и глаз осенняя усталость». Нет, это кажется Есенини. И образ совсем другой. Но все равно красиво. Что и говорить, Светлана до того очаровала Леонтьева, что он долго не мог заснуть — образ её так и стоял перед глазами. Повезло этому следователю. Такая девушка! А Иванов... В нем есть шарм. Этот его юмор, простоватая улыбка, хитроватый взгляд. Все это впечатляет. Людмила кажется серьезно им увлеклась. Когда она рассказывала, как они в коридоре, Владислав Юрьевич едва со смеху не помер. Хорошо, если бы у неё с ним получилось. А потом бы об этом узнала Светлана. Хорошо бы. Если честно, то такая девушка не для Иванова. Нет. Ее должна окружать роскошь и красота. Она должно носить вещи от Гордена, в крайнем случае, — от Юдашкина, иметь приличные драгоценности. Разве может ей это дать Иванов? Глупо даже об этом говорить. А вот он, Леонтьев, ей бы все это мог устроить, ничего бы не пожалел. Такая девушка! И все же, Владислав Юрьевич интуитивно чувствовал, что с этим Ивановым не все в порядке. Правда, понял это, когда на следующий день позвонил Крамаренко и доложил о встрече, и когда тот отсчитал его за проявленную инициативу, как... как последнего мальчишку. И вообще... Эти генералы. Грубые они очень. Никакого тебе такта, воспитания. Как чуть не по ихнему, так орать, оскорблять. Солдафоны, одним словом. Возмутительно! Вот и этот Крамаренко... Еще не дослушав до конца Владислава Юрьевича, начал орать:

— Кто тебе, твою мать, разрешил идти на контакт с Ивановым?! Почему со мной не посоветовался, так-перетак?!

— Я пробовал дозво... — хотел было разъяснить ситуацию Леонтьев, но генерал его и слушать не стал.

— Дурак ты, Леонтьев! — рявкнул Крамаренко. — Дурак и пустозвон. Толку от тебя, что от козла этого самого. Ты все дело, можно сказать, под удар подставил.

Владислава Юрьевича даже передернуло всего от возмущения и отвращения к этому солдафону. Как можно с такими общаться?! Это прямо вонствующий коллаборационист!

— Но мне кажется, что вы не правы, Дмитрий Васильевич. Иванов очень даже клюнул. Он, видите ли, женится на молоденькой женщине и очень, так сказать, нуждается.

— Кто на что из вас клюнул, это ещё надо разобраться. Я сам с ним не знаком, но много о нем слышал. Тот ещё гусь!

— С годами люди меняются, Дмитрий Васильевич.

— Только не такие, как этот. Это сучье племя с корнем надо, что б побегов никаких. Тебе вот с кем надо о нем потолковать. Подожди, у меня где-то записано... Ага. Вот. С Поляковым Антоном Сергеевичем. Он этого Иванова, как облупленного. С ним потолкуй. Он тебе подскажет, что надо делать. Понял?

— Ну как же. Антон Сергеевич очень был у нас уважаемым человеком. Я был лично ему представлен. Умнейший человек и воспитания отменного. А где мне его найти?

— Сидит он сейчас с вами по соседству в Кемеровской области в ИТК-3. Запиши, чтобы не забыть.

— Я запомню. Спасибо.

После разговора с этим несносным грубияном Владислав Юрьевич ещё раз проанализировал действия Иванова и его невесты. Вели они себя очень естественно даже в мелочах. Он же сам видел, как этот Иванов со стола вилку. Если бы Иванов был таким, каким его рисует этот хам, то бы сразу стал выяснять — чей это браслет и как он оказался около его стула. А он, вот вам, пожалуйста, — вилку со стола. Нет, здесь что-то не то. Может он и был раньше. А теперь влюбился. Может быть он мечтал о таком подарке своей невесте. Такая девушка! Она и большего достойна! Нимфа! Этакая русская Суламифь! Малина в сметане! Если быть до конца честным, то он откровенно позавидовал Иванову. А чем он, Савельев, хуже? И в смысле внешности и вообще? У Иванова в роду, поди, все «пролетарии всех стран соединяйтесь». Это видно даже по тому, как он держит вилку, не говоря уж об антропологии и всем прочем. А у него, если верить маман, в роду сплошные графы и князья. Да это он и так, без маман, чувствует. Опять же денег вполне достаточно, чтобы его жена ни в чем не нуждалась. Должность пока незавидная? Но это — пока. Очень скоро он займет место шефа службы безопасности в правительстве Сибирской республики. Все к этому идет. Так что по всем статьям он гороздо предпочтительнее для Светланы, чем этот следователь. Такая девушка! Что может ей дать этот жалкий Иванов? А он, Савельев, дал бы ей все.