Глубина (сборник) - Сергей Лукьяненко

Не знаю. Может быть – и программа. Тогда «Аль-Кабар» и Человек Без Лица ткнули пальцем в небо.

Как хорошо, если я угадал. Как просто разрешается загадка!

Тишина, Стрелок…

Меня пробила дрожь. Я вспомнил ту пустоту, что накатила после его слов.

Программа?

Неудачник, бережно несущий нарисованного мальчишку…

Программа?

– Ничего я не понимаю, Вика, – сказал я. – Совсем ничего. И ты мне помочь не можешь.

– Я могу помочь? – невпопад ответила Вика.

– Нет!

– А кто может?

Я помолчал, прежде чем ответить.

– Настоящая Вика. Глубина!

– Включение дип-программы?

Вместо ответа я нацепил шлем и положил руки на клавиатуру.

deep

Ввод.

Темноту экранов расчертили падающие звезды, радужная спираль закрутилась перед глазами. Стирая реальность, уводя меня к небоскребам Диптауна.

Первый миг – самый трудный. Комната та же самая, но я знаю – это морок, мираж.

– Все в порядке, Леня?

Кручу головой.

Комната в порядке. Я – не тот.

– Личность номер семь, «Стрелок».

– Выполняю…

В этот раз моя внешность меняется томительно долго. Что поделаешь, неизбежная плата за оружие.

– Все в порядке, Леня?

Встаю, смотрю на себя в зеркало.

– Да. Спасибо, Вика.

Подхожу к холодильнику, ищу в нем лимонад. «Спрайта» уже нет, осталась только кока-кола. Пойдет.

– Удачи, Леня.

– Спасибо.

Я жадно пью самый популярный в мире напиток, задуманный – вот смех-то! – как средство от поноса. Урман считал, что у меня есть еще пять часов. Теперь осталось четыре. Почти чувствую, как где-то вдалеке, на других континентах, скрипят мозги чиновников всех мастей, начиная осмысливать феномен Неудачника. Скоро тридцать третий уровень «Лабиринта» прикроют. Скоро за Неудачником устроят охоту. Неважно, кто он – человек или программа. Я его вытащу.

– Вызови мне такси, – говорю я и выхожу из квартиры. Спускаюсь в чистеньком светлом лифте, открываю дверь подъезда.

Меня поджидает старый «форд». Водитель – прилизанный юноша в белой рубашке. Копия того, что я убил два дня назад, проникая в «Аль-Кабар». Мне даже стыдно становится при виде его доброжелательной улыбки.

– Публичный дом «Всякие забавы»! – рявкаю я.

100

Наверное, Вика уговорила Мадам сделать для меня особый статус. Во всяком случае, когда я вхожу в холл, там уже сидят трое мужчин. Все вскидывают головы – у всех в глазах смущение и испуг. Друг друга они не видят, а двое даже частично пересекаются в пространстве, напоминая уродливых сиамских близнецов.

Эти двое – статные голубоглазые брюнеты, стандартные тела из набора «Виндоус-Хоум». Видимо, надеты в целях маскировки. Третий – смуглый здоровяк, выбритый наголо. Сближает их всех лишь взгляд. Словно у человека, пойманного за выдавливанием прыщей.

Видимо, я теперь на правах сотрудника борделя? Вижу сразу всех посетителей, могу проходить в служебные помещения?

– Привет! – говорю я, вяло вскидывая руку. Все трое быстро кивают. Один с деланно-небрежным видом откладывает зеленый альбом, другой отшвыривает фиолетовый.

Лишь бритый здоровяк упрямо продолжает листать черный альбом, с любопытством разглядывая фотографии.

Я подхожу к охраннику. Он послушно распахивает передо мной дверь, и я выхожу из холла, избавляя посетителей от душевных мук.

Провожать меня не собираются, дорогу я помню. Коридор пуст, часть дверей открыта, часть – нет. Из одной доносятся взрывы хохота. За дверью – беседка, окруженная цветущей сакурой. В небе – нежаркое весеннее солнце, вдали – конус Фудзи. В беседке пьют чай две девушки, при виде меня они беззаботно машут руками:

– Стрелок, привет! Чаю хочешь?

– Н-нет, – бормочу я, быстро удаляясь. Еще из одной двери высовывается абсолютно голая девчонка. Но стеснения у нее нет и в помине.

– А Вика занята! – говорит она. – Может, посидишь у меня? А то ску-у-учно!

Никакого намека в словах девчонки нет. И мысль о сексе возбуждает ее не больше, чем процесс вдоха-выдоха. Но что-то такое страшное есть в самой ситуации… в этих веселых, дружелюбных молодых девушках…

Я вдруг понимаю, что напоминают мне эти девочки.

Какую-то старую фантастическую книжку, про веселых молодых людей, занимающихся любимым делом, днюющих и ночующих на работе, дружелюбных, всегда готовых помочь товарищу, неспособных сказать друг о друге плохое слово…

Это как кривое зеркало. Фальшивое отражение. Зло надело одеяния добра – и, странное дело, они оказались впору!

– Спасибо, я все-таки у нее подожду! – отчаянно улыбаясь, отвечаю я. – Спасибо!

Девушка корчит жалобную гримаску и исчезает в своей комнате. А я иду дальше.

Пока не встречаюсь взглядом с черным котенком на фотографии.

– Мяу! – тихонько шепчу я, толкая дверь. Котенок открывает рот, тихо мяукает в ответ и вновь замирает.

Горная хижина пуста, лишь ветер из открытого окна треплет короткие занавески. Облокотившись на подоконник, долго смотрю на горы.

Нет, это невероятно. Создать целый мир, в полном одиночестве! И не ради денег и славы, не на заказ – просто для себя. Не для того, чтобы войти в этот мир.

Лишь знать, что он есть. Рядом, за окном. Искрящийся снег вершин, бескрайняя синь неба, камни на склонах, черный мох под соснами, парящие в небе птицы и снующие по деревьям белки. Мир тишины, чистоты и покоя. Мир, в котором не придумано слово «грязь».

Мне кажется, что Неудачнику он мог бы понравиться.

Очень надеюсь, что понравится…

– Леня?

Вика входит неслышно и застает меня врасплох.

– Извини… тебя не предупредили?

Она качает головой.

– Мне захотелось с тобой посидеть. Чуть-чуть. – Я невольно начинаю оправдываться. – У тебя… все в порядке?

Вика кивает.

– Не стоит так часто нырять в глубину, – говорю я, подходя. – Ты хоть перекусила?

– Немножко. Клиентов сегодня – море.

Она не отводит взгляд. Она привыкла считать это работой.

А со мной что-то не так. В груди – холодный ком, сыпучий и колкий, как снег на морозе. Я глотаю воздух и говорю:

– Неужели тебе необходимо так много работать… Мадам?

Вика отходит к окну. Спрашивает, не оборачиваясь:

– Как ты узнал?

– Почувствовал.

– Уходи, Леонид. Уходи навсегда, ладно?

– Нет.

– Какого дьявола ты ко мне привязался? – кричит Вика, поворачиваясь. – Зачем тебе подруга-проститутка? Проваливай! Мне это все нравится, ясно? Трахаться по сто раз в день, менять тела, командовать девчонками и делать вид, что я одна из них! Ясно? Ясно тебе?

Я просто стою и жду, когда она выкричится. Потом подхожу и становлюсь рядом у окна.

Говорить сейчас нельзя, и касаться Вики тоже не стоит, а молчать опасно, но выхода нет, и я жду. Сам не зная чего.

Горы вздрагивают, и пол под ногами начинает трястись. Вика вскрикивает, хватаясь за подоконник, я хватаю ее за плечо и упираюсь свободной рукой в стену. Земля трясется. Снежные шапки оплывают белым дымком, вытягивают вниз щупальца лавин. Мимо окна с грохотом проносится огромный валун.

– Мамочка… – шепчет Вика, садясь на пол. Она скорее возбуждена, чем напугана. – Пригнись, Леня!

Я падаю рядом с ней, и вовремя – в окно бьет хороший заряд каменной шрапнели.

– Баллов пять! – кричит Вика. – Семь!

– Восемь! – поддерживаю я. Вряд ли она видела настоящие землетрясения, иначе бы не веселилась.

Пол хижины еще трясется, но уже слабее, мелкой конвульсивной дрожью.

– Круто, – шепчет Вика, вытягиваясь на полу. Ловлю ее взгляд, касаюсь рукой щеки. – Не сердись на меня, Леня.

– Я не сержусь.

– Клиенты порой… заводят.

– Кепочка? – вспоминаю я.

– Он самый.

– Кто он такой?

Вика дергает плечами:

– Не знаю. Он в разных телах ходит и ничего про себя не говорит. Только… – Она усмехается: – Всегда появляется в кепочке. Отсюда и прозвище.

– Он – садист?

– Да, наверное. Только особого плана.

Ее губы беззвучно шепчут короткое ругательство.

– Вы что, принимаете любых клиентов? Даже таких, от которых на стенку лезете?

Вика молчит.

– Я думал, что самых больших идиотов вы отсеиваете. Если Кепочку можно заранее опознать…

– Мы – не отсеиваем никого.

– Это что, честь фирмы? «Любая причуда»?

– Можешь считать и так.

Землетрясение вроде бы кончилось. Поднимаюсь, выглядываю в окно. По склонам еще сходят лавины, речушка внизу перегорожена оползнем и медленно разливается, отыскивая новое русло.

– Стихло… – шепчу я, невольно понижая голос. Будто мои слова могут вновь пробудить стихию. – Вика, зачем ты сделала землетрясение?

– При чем тут я? Этот мир живет сам по себе. У меня больше нет возможности им управлять.

– Совсем?

Вика бросает на меня короткий взгляд, встает, разглядывает изменившийся пейзаж.

– Абсолютно. Мир становится настоящим, только когда обретает свободу.

– Как человек.

– Конечно.