Живущий в ночи - Дин Кунц

– Ага, я стал до такой степени праведником, что уже не катаюсь по волнам, а просто хожу по ним.

После нескольких минут пребывания в Боббиленде я стал расслабляться и уже испытывал потребность поудобнее, словно в кресле, расположиться в этом мире, пусть даже Анджела была права и он катился к своей гибели. Бобби для меня не просто любимый друг. Он мой транквилизатор.

Внезапно он оттолкнулся от холодильника и наклонил голову набок, прислушиваясь.

– Что там? – спросил я.

– Не что, а кто.

Лично я не слышал ничего, кроме звуков ветра, да и те с каждой минутой становились все тише. Поскольку окна были закрыты, до моего слуха не доносился даже шум моря, но я заметил, что Орсон тоже насторожился.

Бобби направился к выходу из кухни, желая выяснить, кому вздумалось нанести нам визит в столь поздний час.

– Эй, брат! – окликнул я его, протягивая «глок».

Он скептически посмотрел на пистолет, а затем перевел взгляд на меня.

– Остаешься в резерве.

– Помнишь, я сказал тебе о бродяге? Они вырезали у него глаза.

– Зачем?

Я пожал плечами:

– Потому что они на это способны.

Несколько секунд Бобби обдумывал мои слова, а затем вытащил из кармана джинсов ключ и отомкнул стенной шкафчик, где обычно хранились швабры. Насколько я помню, эта дверь никогда не запиралась на замок. Из узкого пространства Бобби извлек укороченное помповое ружье с пистолетной рукояткой.

– Это что-то новенькое, – заметил я.

– Противонегодяйский репеллент, – пояснил мой друг.

Нет, и в Боббиленде что-то изменилось.

Мы с Орсоном проследовали за Бобби через гостиную и вышли на крыльцо. Ветер с океана нес с собой запах водорослей.

Фасад коттеджа выходил на север. Сейчас в заливе не было ни единого судна – по крайней мере по черной поверхности воды не скользил ни один огонек. К востоку от нас – вдоль береговой линии и выше, по холмам, – мигали светлячки городских огней. Коттедж окружали лишь невысокие песчаные дюны да стебли травы, подмороженные лунным светом. И ничего больше. И никого.

Орсон подошел к лестнице крыльца и остановился на верхней ступеньке – напряженный, голова поднята и вытянута вперед. Он настороженно нюхал воздух, видимо, чуя нечто более интересное, нежели запах водорослей.

Бобби, наверное, обладал каким-то шестым чувством. Ему даже не понадобилось смотреть на собаку, чтобы укрепиться в своих подозрениях.

– Оставайся здесь. Если кого увидишь, растолкуй ему, что он не может уехать, пока мы не проверим его талон на парковку.

Как был, босиком, Бобби сошел с крыльца и двинулся к оконечности мыса, через каждые пять шагов оборачиваясь и оглядывая пространство, отделявшее его от крыльца. Держа ружье наготове обеими руками, он проводил эту рекогносцировку с методичностью профессионального военного.

Видимо, ему уже не раз приходилось этим заниматься. Однако Бобби никогда не говорил мне, что ему досаждают какие-то посторонние. А ведь обычно, если у него возникали какие-то проблемы, я был первым, кто о них узнавал.

«Что же за тайны у тебя появились?» – подумал я.

19

Переместившись вбок от крыльца и просунув нос между балясинами перил, Орсон теперь смотрел не на запад, куда направился Бобби, а в противоположном – в сторону города – направлении. Из его глотки послышалось низкое угрожающее ворчание.

Я проследил за взглядом пса. Луна светила в полную силу, и даже рваные тряпки облаков не закрывали ее лик. Но я все равно не видел ровным счетом никого.

И все же сдерживаемый в глотке собачий рык не умолкал, напоминая ровное урчание мотора.

Бобби дошел до крайней точки мыса и теперь продолжал двигаться вдоль обрыва. Сейчас он виделся мне расплывчатым серым силуэтом на фоне абсолютно черного пространства, где сливались ночное небо и океан.

Вполне возможно, что, пока я смотрел в другую сторону, кто-то мог «снять» Бобби – так внезапно и жестоко, что он не успел даже вскрикнуть, а я этого не заметил. В таком случае размытая фигура, которая, обойдя мыс, уже приближалась к дому, могла принадлежать кому угодно.

Обращаясь к рычащему псу, я сказал:

– Ты меня пугаешь.

Как я ни напрягал зрение, мне все же не удавалось разглядеть какой-либо опасности, которая могла бы грозить нам с той стороны, куда смотрел Орсон. Кроме высокой травы, ничто вокруг нас не двигалось. Лишь на это и хватало силы у ослабшего ветра.

Орсон перестал рычать и сбежал вниз по ступенькам крыльца, словно бросившись в погоню за дичью, но, пробежав по песку менее метра, остановился возле столба, поддерживавшего крыльцо, задрал заднюю ногу и опорожнил мочевой пузырь. Затем пес вернулся к ступеням. Он волновался, да так сильно, что по его телу пробегала явственная дрожь. Вновь повернув голову на восток, он, вместо того чтобы возобновить свое ворчание, вдруг жалобно завыл. Эта перемена в его поведении встревожила меня больше, чем если бы он бешено залаял.

Я боком перебрался к западному углу дома, чтобы наблюдать за песчаным пространством двора и вместе с тем не выпускать из поля зрения Бобби… Если, конечно, это все еще был Бобби. Впрочем, вскоре фигура, продолжавшая двигаться вдоль южного берега залива, скрылась за углом дома.

Тут до моего сознания дошло, что Орсон больше не воет. Я обернулся и увидел, что собака исчезла.

Может быть, пес все же погнался за какой-то ночной дичью? Но как ему удалось убежать, не произведя ни малейшего шума? Я торопливо двинулся обратно – вдоль перил террасы, – по направлению к крыльцу, но нигде среди залитых лунным светом дюн собаки тоже не было видно.

И тут, обернувшись назад, я увидел Орсона. Он ретировался в гостиную и теперь стоял прямо за порогом, боязливо выглядывая наружу. Уши его были плотно прижаты к низко опущенной голове, шерсть на загривке стояла дыбом, будто его ударило током. Он уже не рычал и не выл, но тело его сотрясала неудержимая дрожь.

Орсон – необычный пес, и ему присущи многие качества, но глупость и трусость в их число не входят. А значит, того, что заставило его дрожать, следовало бояться.

– В чем дело, парень?

Не удостоив меня даже мимолетным взглядом, Орсон продолжал трястись, вглядываясь в бесплодный ландшафт за крыльцом. Он задрал нос, обнажив верхнюю десну и острые клыки, но не рычал. Видимо, у него уже не было никаких агрессивных намерений, а оскаленные зубы означали лишь крайнюю степень отвращения и гадливости.

Повернув голову, чтобы еще раз оглядеть ночное пространство, я вдруг краем глаза уловил какое-то движение. Мне почудилось, будто кто-то, наполовину согнувшись, пробежал от восточной стороны коттеджа к западной, передвигаясь длинными плавными прыжками через последнюю гряду дюн, возвышавшихся вдоль линии обрыва примерно в пятнадцати метрах от того места, где находился я.

Я резко развернулся и выхватил «глок», но на фоне береговой линии уже никого не было. Бегущий человек либо распластался на песке, либо просто привиделся.

«Может, это Пинн? – подумалось мне. – Нет, Орсон не испугался бы ни Джесси Пинна, ни кого-то другого из подонков его породы».

Спустившись по трем ступенькам крыльца, я остановился на песке и стал пристально вглядываться в окружавшие меня дюны. На фоне холмистого пейзажа волнами колыхались на ветру высокие стебли травы. В темных волнах залива трепещущими светлячками отражались городские огни. И – ничего больше.

Может, бегущий человек был всего лишь скользнувшей по земле тенью от облака? Возможно, но я в это почему-то не верил.

Я бросил взгляд назад, в сторону открытой двери коттеджа. Орсон отодвинулся от порога еще дальше в глубь гостиной. Видимо, в ночи, вне дома, он чувствовал себя неуютно. Мне тоже было не по себе.

Звезды. Луна. Песок. Трава. И неотвязное чувство, что за тобой наблюдают.

То ли со склона, спускавшегося к океану, то ли из углубления между двумя дюнами, но за мной определенно следили. Взгляд тоже может иметь вес, и сейчас чей-то взгляд давил на меня подобно морской волне. Не как мягкая волна прибоя, а огромная водяная стена, махина, готовая обрушиться на меня с чудовищной силой.

Теперь волосы стояли дыбом не только у собаки, но и у меня.

Отсутствие Бобби уже начинало казаться мне смертельно долгим, но тут он появился из-за восточного угла коттеджа. Он приближался, утопая босыми ногами в песке, но ни разу не посмотрел на меня, неустанно обшаривая взглядом окрестности.

– У Орсона вся шерсть дыбом, – сказал я ему.

– Не обращай внимания.

– Честное слово! Раньше с ним такого никогда не бывало. Ты же знаешь, у него крепкие нервы.

– Ну и что с того? – пожал плечами Бобби. – Я его не осуждаю. У меня у самого шерсть дыбом.

– Там кто-то есть.

– И не один.

– Кто?

Бобби не ответил. Он немного расслабился, но продолжал держать ружье наготове, всматриваясь в окружавшую нас темноту.

– Они уже досаждали тебе раньше? – предположил я.