Боевой 19-й - Михаил Булавин

Нервно пожевывая папиросу, шевеля густыми, как мох, усами, он так же медленно отошел от карты и опустился в мягкое кресло*

— Воронеж, Воронеж!.. — бормотал он, раздражаясь все больше и больше.

Небрежно приняв от адъютанта последнюю сводку о том, что Елец взят почти без боя, генерал вскочил и выругался.

— Без боя?! Лиски! Воронеж! Вот что нужно было взять с боя и любой ценой. Мы провалили важнейшую директиву главнокомандующего, имеющую первостепенное стратегическое ^значение. Вместо Пятнадцатого августа в Воронеже, мы тридцать первого августа топчемся у Ельца, не очистив путь войскам генерала Сидорина! Бабы! —заорал Мамонтов и зашагал по комнате, вертя головой. Молча стоял, вытянувшись в струнку, растерянный адъютант. Он был крайне смущен, как будто бы во всех неудачах, приводивших генерала в бешенство, чувствовал себя виноватым.

Все смолкло, только монотонно гудел телефон да раздавался бесстрастный голос дежурного телефониста.

Успокоившись, генерал приказал вызвать в штаб полковника Русецкого и обратился к адъютанту:,

— Отдайте приказ.

Молодой темнорусый офицер, сидевший за машинкой, насторожился и поднял десять пальцев так, словно он готовился вцепиться в клавиши и только ждал сигнала.

‘— «К гражданам города Ельца... — продиктовал генерал. — Выполняя директиву главного командования Донской армии, конный казачий корпус под моим командованием... прорвался в тыл Красной Армии, стремительным движением... после непродолжительных* боев последовательно занял города: Тамбов, Козлов, Лебедянь, Раненбург, Елец... В наши руки попала богатая военная добыча... Всюду, где появляются мои лихие донцы...»

Вошел офицер. Он потерянно смотрел на генерала.

— Разрешите...

Мамонтов кивнул головой.

— Полковник Русецкий с сотней казаков, захватив обоз с имуществом, ушел на Дон.

Адъютант побледнел. Мамонтов ударил по столу плетью и придушенным басом прохрипел-

— Мародеры!.. Туды вашу мать!.. Вернуть и отдать. .. — он сделал слабое движение плетью и тихо добавил: — Отставить.

Он знал, что посланные в погоню захватят часть обоза и тоже уйдут на Дон. Это был не первый случай.

— Можете идти, — сказал он офицеру и с заметным усилием продолжал: — «Всюду, где появляются мои лихие донцы... красные войска спасаются паническим бегством...»

Призвав граждан бить коммунистов, комиссаров, евреев и вступать в его корпус для похода на Москву, генерал закончил приказ.

На подоконнике лежит толстая полевая сумка, опутанная ремешком. Тонкий, розовый луч, пробившийся сквозь штору, медленно поднимается, пересекая параллели, к Москве.

«Вот так бы...»

Шевельнув усами, генерал суровым взглядом обвел офицеров и вышел на улицу.

Вокруг штаба ходят часовые. Около телефонного столба стоят две оседланные лошади. В городе грохают орудия, к «ебу вздымаются тучи густого дыма.

Генерал сел на скамью и вынул старинные мозеров-ские часы. Семь. Он беспокойно водит головой по сторонам, словно нюхает или кого-то высматривает. Казак стоит у лошади, ожидая приказания. Раздался взрыв, сотрясая землю. Это рухнул в Сосну взорванный железнодорожный мост. Генерал спрятал часы, запахнул полы шинели и, склонившись низко к земле, сидит дотемна. Под черным небом Ельца носятся стаи огненных птиц. Зловещее зарево пожаров золотит купол собора, далеко освещает землю и окрашивает красным реку Сосну. Генерал, словно очнувшись, встал, и, глядя перед собой, сказал:

— Коня!

Казак подвел коня. Через минуту глухой топот замер вдали. Всю ночь горели дома, товарные составы, пакгаузы, гремели выстрелы. Одержимые дикой страстью разрушения, рыскали по городу мамонтовцы, расстреливали невинных без суда и следствия.

В штабе на походной койке прикорнул генерал. Он часто просыпался, вскакивал и, заложив назад руки, то беспокойно ходил из угла в угол, то садился на край койки и предавался размышлениям.

Донесения, получаемые штабом, были малоутеши-тельныхми и повергали генерала в уныние. Легкий и подвижный в начале похода, корпус оброс огромным обозом награбленного и утратил маневренность. Некоторые отряды выходили из подчинения, откалывались, действовали на свой стред и риск и уходили на Дон. Корпус заметно таял и терял свою силу. Он напоминал теперь наглотавшегося удава, ползущего лениво и сонно. Кулацкие восстания, на которые так рассчитывал генерал, ,были успешно ликвидированы советской властью. Крестьяне, заслышав о мобилизации, уводили лошадей и уходили либо к красным, пополняя регулярные части Красной Армии, либо, объединившись в небольшие самостоятельные отряды, внезапно нападали на части корпуса, отбивая оружие, продовольствие и снаряжение.

Корпус двигался по инерции, но она может иссякнуть внезапно, и тогда угроза окружения станет вполне реальной.

И вновь генерала мучает мысль о Воронеже. Она не покидала его во все время рейда. И если, не прорвавшись через Таловую на Лиски, он оставил Воронеж в стороне, направляясь на Москву, то сейчас движение на Воронеж диктовалось прямой необходимостью. Этой же ночью Мамонтов подтвердил приказ — о наступлении дивизии генерала Постовского на город Ефремов, имея основное направление на Москву, а через три часа отменил его и издал секретный:

«Четвертого сентября правой колонне генерала Постовского двигаться на станцию Касторная и далее на Воронеж, средней колонне — на Задонск—Землянск— Воронеж, и левой колонне — севернее Задонска, на Грязи и дальше — Усмань—Воронеж».

Оба, сотник Быльников и хорунжий Назаров, зорко следили друг за другом и присматривались к отряду.

Два казака, Додонов и Кучумов, проводили скрытую работу и тайно друг от друга ходили к сотнику.

Из конспирации Быльников вел с каждым отдельно секретные разговоры. Не подозревая об этом, они выполняли одну и ту же работу, взаимно проверяя друг друга. Быльников сверял донесения и контролировал обоих.

Накануне выступления из Ельца Кучумов зашел к Быльникову. Сотник сидел, откинувшись на спинку стула, и дремал. При входе Кучумова он приоткрыл глаза.

— Что скажешь?

— Дозвольте донести.. „

— Садись, Кучумов.

Сотник был хмур и слушал Кучумова, ‘опустив голову.

— Сегодня в ночь... — начал Кучумов.

— Хорунжий уходит с казаками на Дон, — кончил Быльников.

— Да, — подтвердил удивленный Кучумов.

— Кто с нами?

— Восемнадцать казаков.

— Мало.

— Но верных.

— Хорошо. В девять часов хорунжий построит сотню. Я вызову охотников в разъезд. Это сигнал.

— Слушаюсь. • Разрешите, узнать, — замялся Кучумов, — а отколь вам ведомо, что хорунжий...

— Ты вот о чем? — улыбнулся Быльников. — Потом сам узнаешь.

Кучумов ушел. Перед Быльниковым лежали часы. Он сидел, глубоко погрузившись в думы. Это было такое состояние, когда человек, решившись на что-то важное для него, с нетерпением ожидает назначенной минуты, торопит время и боится, чтобы не опоздать, иначе все задуманное рухнет..

Легкий стук прервал его мысли. Незаметно и тихо вошел Додонов.

— Девять, — сообщил он вполголоса.

Быльников встрепенулся и сказал твердо и решительно:

— Передай хорунжему, что я приказал построить сотню. .

Когда Быльников вышел к казакам, его встретил Назаров.

— Сотня построена, господин сотник. Какие будут приказания?

— Еду на Москву, — иронически ответил Быльников, — не желаете ли со мной?

— Нет, верно? — смутился Назаров.

— Ей-богу, на Москву. Вы, кажется, разочароват лись в ней, а напрасно. Хороший город.

Назаров растерялся и ничего не ответил. Он чувствовал, что Быльников издевается над ним, но не знал истинных намерений сотника. Быльников вскочил на лошадь.