Девилз-Крик - Тодд Кейслинг

Райан вставил новостную статью в рамку и повесил возле студии. К стеклу была приклеена розовая записка с каракулями Стефани: «НАШЕ КРЕДО!!!»

«Чертовски правильно», – подумала Синди. Она чувствовала прилив сил всякий раз, когда проходила мимо статьи. Именно эти силы и удерживали ее в этом дерьмовом городишке. Осознание, что она участвует в чем-то важном, в чем-то, что могло бы помочь молодежи этого закрытого городка освободиться от религиозных надежд и найти в себе мужество быть собой.

Синди Фаррис вернулась в свое кресло на колесиках и поправила микрофон. Когда последние аккорды «Дырочек в ткани» затихли, она надела наушники и вышла в прямой эфир.

– Я очень люблю эту песню, – сказала она. – Для тех из вас, кто только что настроился на нас, я – Синди Лу и это – «Ведьмин час». Сейчас играли стауфордские Yellow Kings, по специальному запросу Мэнди, посвятившей эту песню Томми. Эти брат и сестра ведут доблестную борьбу в войне, которую мы называем рок-н-роллом. Я буду вашим проводником сквозь туман, пока мы рука об руку идем к рассвету. Следующий дозвонившийся, ты в эфире.

На том конце трубки молчали. Палец Синди завис на панелью, готовый нажать кнопку следующего звонка.

– Дозвонившийся, ты – в прямом эфире «Ведьминого часа». Какая у тебя просьба?

Пронзительный смешок вырвался из тишины, словно змея из воды, быстрый и проворный, покрытый слизью тревоги. От этого звука у Синди перехватило дыхание, в горле образовался воздушный пузырь. Она отвернулась от микрофона, чтобы продышаться. Смех нарастал волнами, и голоса накладывались друг на друга. Синди почувствовала острый укол паники, когда осознала, что на другом конце линии – дети.

– Мы просим, – сказал один.

– Мы просим, – сказал другой.

– Мы просим, – сказали голоса хором, – ваших молодых. Ваши семена, чтобы вырастить рай из костей и пепла. Мы требуем крови и огня. Крови проклятых, огня для очищения, ибо он жив. Возрадуйтесь, ибо он жив. Он жив. ОН ЖИВ!

Хор детских голосов хлынул в ее наушники, перегружая динамики и превращаясь в статический шум. Синди ткнула пальцем в панель, отменив звонок, и дала себе минуту передохнуть, прежде чем сообразила, что в эфире царит мертвая тишина. Затем взяла себя в руки и откашлялась.

– И спасибо за это прекрасное сообщение, жуткие детишки. Здесь, в «Ведьмин час», мы не уклоняемся от темной стороны. Следующий дозвонившийся, какая у тебя просьба?

Она нажала на мигающую лампочку на консоли и затаила дыхание.

– Привет, Синди Лу. Кто-нибудь когда-нибудь говорил тебе, что у тебя красивый ротик?

«Слава богу», – подумал она.

– Ммм, уверена, что да, дорогой. У тебя есть ко мне просьба?

– Да, у меня есть просьба. Как насчет того, чтобы ты засунула мой…

Синди отключила связь и выдохнула. Взяла ручку и поставила в своем блокноте очередную галочку. Рука у нее дрожала.

5

– …следующий дозвонившийся, ты – в прямом эфире «Ведьминого часа». Какая у тебя просьба?

Рут Маккормик отложила в сторону свою записную книжку и отхлебнула чай, лениво покачиваясь в кресле покойного мужа. Сегодня эта дьявольская радиостанция работала чисто. В другие ночи Рут слышала лишь отдельные слова и статический шум, но не в эту. Сегодня у нее была аудиенция с последователями Сатаны, и как преданный служитель Господа она записывала их проступки для представления женской церковной группе в воскресенье утром. «Скоро, – подумала она, – все узнают, какие грубые, ужасные вещи продвигают эти люди на своей радиостанции. Служение Великому Искусителю, ведьмины часы, языческое неповиновение, призывы к бунтарству и эта страшная музыка».

Из динамиков крошечного радио несся шквал скрежещущих гитар и пулеметные очереди барабанов. Мгновение спустя какой-то мужчина принялся верещать на языках, которые она не понимала и не хотела понимать. Рут поставила свою чашку с блюдцем, ее искривленные артритом руки дрожали. Она пересекла гостиную и выключила радио.

– Извини, Господь, но сегодня моя душа не сможет больше выносить это. Прости меня.

Рут уставилась на радиоприемник, будто ожидая, что Бог ответит из него, но Он не ответил. Да и с чего бы? Он вел Свой промысел ее руками, и то были хорошие руки. Господь доверял Рут Маккормик. Она была богобоязненной грешницей, женщиной-солдатом, несущей христианское знамя на бранное поле Армагеддона. Она верила в это всем сердцем, и так было с тех пор, как она вновь посвятила свою жизнь Богу после кончины Эда.

– Я знаю, что ты там, наверху, Эд, – сказала она, собирая пустую посуду и направляясь в кухню. – Знаю, что ты наблюдаешь за мной. Скажи нашему Небесному Отцу, что я делаю все, что в моих силах, но даже Его солдатам нужно когда-нибудь спать.

Сон. Да, ей необходим сон. И ранее в тот вечер она постаралась выкроить себе пару часиков, но сны не дали ей отдохнуть. Она пыталась вспомнить, что ей снилось, пока ополаскивала чашку в раковине. Нет, это были не просто сны, это были кошмары. Очень страшные вещи. Там были дети и запах дыма, там, в глубинах бездонной тьмы. Тьмы настолько густой, что она казалась жидкой, как нефть. А голос, Боже милостивый, тот голос, звучащий из мглы, от него ее сердце превратилось в лед.

Руки Рут дрожали, когда она думала о кошмаре, чашка с блюдцем гремели в пальцах. Она закрыла кран, поставила посуду на сушку и вытерла руки.

Что именно та тьма сказала ей? Что-то про «старые обычаи»? Про воскрешение? Иисус воскрес, восстал прямо из огненных адских бездн. Ибо Он имел все ключи и выпустил осужденных на вечные муки в райское царство Своего отца. Но тьма в ее снах была другой. В них не было Иисуса, Его не было в той тьме. Были лишь странные надписи на стенах пещеры, запах ладана и дыма. И где-то в темноте дети, взявшись за руки, плясали вокруг небольшого каменного изваяния. Рут попыталась вспомнить, как оно выглядело, но память подвела ее. Она помнила лишь голубой цвет, и пара слов, словно мантра, снова и снова звучали у нее в голове: Он жив, он жив, он жив…

– Он жив, – прошептала она. Звук собственного голоса испугал ее. От этих слов в кухне потемнело, а бледный ночник над кухонной стойкой почему-то потускнел. Холод охватил ее, и Рут потерла руки, чтобы согреться. «Он жив, – мысленно повторила она. – Конечно же, жив. Он умер на том кресте и появился через три дня, аллилуйя».

Аллилуйя, – произнес голос. Шепот шел из гостиной. Рут наклонила голову и