Кружево Парижа - Джорджиа Кауфман

Я покачала головой.

– Он художник. Я как-нибудь тебе покажу, – сказал он. – Его картины вызывают страх и отвращение. Когда люди на них смотрят, они все это чувствуют, потом отворачиваются – и чувство пропадает. Я живу с этим удушающим чувством все время. Оно меня не покидает.

– Что произошло с твоим отцом?

– Война закончилась, и я вернулся в Париж, в старую квартиру. Его там не было. Консьержка рассказала мне, что он покончил с собой на Рождество 1942 года, в тот самый день, когда нас увезли.

Он всхлипнул, и, словно разрушенную плотину, его смыло бурей рыданий.

Я не вымолвила ни слова, только держала его в своих объятиях, пока он не затих и не перестал дрожать.

– Я никогда не смогу привести еще одного ребенка в этот жестокий мир. Никогда. Понимаешь?

Я поцеловала его в плечо, мокрое от пота и слез. Сердце мое разрывалось, я еще лелеяла надежду, что он передумает, но теперь я его понимаю.

– Да, – подтвердила я.

В первый день 1948 года я проснулась раньше его и лежала, наблюдая, как он спит, расслабленно и спокойно. Он открыл глаза и улыбнулся.

– Ты еще здесь.

– Всегда, – с улыбкой ответила я.

– Странно. Я думал, после вчерашнего буду чувствовать себя хуже, но мне легче.

– Как это?

– Последние годы я словно жил с осколком в сердце. С постоянной болью. Но вот прямо сейчас, в эту секунду, она ушла.

– Ты скрывал столько боли, mon amour. Она должна была вырваться наружу.

– Вчера ночью ты слушала… ты была похожа на мою мать, когда она пинцетом доставала занозу. Осторожно так.

Я погладила его по голове.

– Наверное, она тебя очень любила.

Через год, в канун Нового года, мы снова провели вечер на пляже Копакабана. На этот раз мы понимали, что происходит. Кандомблисты, одетые в белое, предлагали цветы Иемандже, морской владычице, богине плодородия. Они зажигали свечи, пели и танцевали, восхваляя ее, некоторые впадали в транс. Несмотря на то что мы уже выучили до определенного уровня разговорный португальский, все равно не понимали, что они поют, потому что слова были из ломаного языка йоруба, поскольку кандомбле – сохранившиеся остатки старых африканских религий, привезенных через Атлантику много лет назад рабами.

После фейерверка, который оказался еще зрелищнее, чем в предыдущем году, мы вернулись по берегу в Леблон, растущий пригород, где сняли небольшой домик на улочке, идущей от берега. С балкона, в конце дороги, был виден простиравшийся вдаль океан.

Сейчас уже этого не найти, на его месте огромный многоэтажный дом.

В тот вечер, вернувшись домой, мы стояли на веранде, глядя на чужое ночное небо. Хотя я знала очень мало названий созвездий в северном небе, только в Бразилии я осознала, насколько они мне родные.

Всякий раз, поднимая глаза к новым южным небесам, я терялась. Не могу даже объяснить, ma chère, что там так отличалось, но факт остается фактом.

Пока я смотрела на странные чужие звезды, Шарль ткнулся носом мне в шею. Он протягивал мне коробочку.

– Рождество закончилось неделю назад, – заметила я.

– Что, не возьмешь? – улыбнулся он.

И сделал вид, что убирает руку.

Я протянула обе руки, и коробочка, завернутая в мягкую бумагу, перевязанная золотистой лентой, оказалась у меня на ладонях. Я развязала бант и открыла подарок.

Внутри на белой салфетке лежал позолоченный пинцет. На одной стороне была выгравирована большая буква Ш, на другой – Р.

Взгляни, ma chère, буквы еще заметны. Некоторые вещи никуда не исчезают.

Глава 11. Лак для ногтей

Тебе всегда нравилась радуга маленьких флакончиков, выстроившихся в этом шкафу. Лак для ногтей – необходимый завершающий штрих любого наряда. По состоянию ногтей можно многое узнать о женщине. Обломанные ногти говорят о работе и мытье посуды, а блестящие безупречные можно неправильно посчитать символом безделья или принять за признак состоятельности. Что касается решения накрасить ногти и не менять цвет целую неделю, это просто смешно.

Когда я работала официанткой в родительском ресторане и швеей в Париже, я считала, что достаточно приводить ногти в порядок раз в неделю, а лак наносить только по особым случаям. С тех пор я узнала, что накрашенные ногти показывают приложенные усилия, и стала делать маникюр чаще. Каждый день, так же, как я выбираю губную помаду, подходящую к наряду, я крашу ногти подходящим лаком.

Когда бы я ни снимала старый лак ацетоном, я погружаю руки в воду, отодвигаю мягкую кожу, чтобы открыть лунки, втираю масла, прежде чем нанести лак. А нанести лак не так-то просто. При хорошем маникюре необходимо высушить и дать отвердеть каждому слою. Спешка неуместна, для маникюра нужно время. Поэтому, как ни странно, я часто решаю, что надеть, заранее, за день перед вечером занимаюсь ногтями, смотрю в это время телевизор, если я дома. Или я делаю маникюр рано утром, между телефонными звонками.

Конечно, сейчас у меня нет времени подготовиться как следует к этой встрече – как говорится, на охоту ехать, собак кормить, – а я еще даже не решила, что надеть. Когда дело касается внешности, спешить нельзя.

Далеко не каждый может посвятить себя искусству красоты в такой степени, но себе я поблажек не делаю. Моя собственная наставница в этом отношении настолько взыскательна, что я не могу ее подвести. Я говорю о Грасе. Забавно подумать, что у меня с ней самые долгие отношения, начиная с тех пор, как она стала моей помощницей. Я, конечно, заметила, что бразильские женщины не считают себя одетыми без губной помады и маникюра, но, только познакомившись с Грасой, я стала понимать их настоящую важность.

Граса стала у нас работать на третий год нашей жизни в Бразилии. Скромная, застенчивая молодая женщина, необычно высокая и гибкая для бразильянки, она неслышно, будто сильфида, ступала босиком по каменным и деревянным полам дома. Каждое утро она приходила до нашего пробуждения, открывала ставни и окна, чтобы впустить в дом морской бриз, прежде чем закрыть их снова в тщетной попытке спастись от жары.

Мы спускались вниз и находили свежий букетик цветов рядом с завтраком из свежевыжатого апельсинового сока с кусочком лайма на твердой оранжевой мякоти разрезанной пополам папайи, из которой Граса уже вынула темные круглые семена. Мы ели фрукты и еще теплый хлеб с джемом из маракуйи, читали газеты, потягивая кофе, пока Граса осторожно двигалась вокруг, убирая кухню. С того дня, как она начала у нас работать, она стала незаменимой для размеренного