ПАПА-БУДДА - Энн Донован

— Точно, это любовь.

— Ты о чем?

— Я про тебя с Дэвидом. Серьезно, посмотри на себя - ты вся светишься.

Я покачала головой и открыла папку на своем столе:

— Займись-ка ты делом.

Я хотела сказать Энн Мари, собиралась, но почему-то не могла. Когда мы были с ней вместе – посуду мыли, или смотрели телевизор, - всякий раз, когда я хотела сказать, что-то меня останавливало. Энн Мари казалась такой счастливой - в школе все было хорошо, и каждую свободную минутку она проводила с Нишей, - и мне духу не хватало ее огорчать. Я знала, что она переживает из-за бабушки, но похоже, она примирилась с утратой, и я не хотела ничего ворошить. В своей жизни я словно отвела для Дэвида некий ящичек, в который прятала его на то время, пока мы не были вместе. Я все ждала подходящего момента, и думала, что пойму, когда он придет.

Мне хотелось с кем-то посоветоваться, но знала про нас только Никки, а она не понимала, в чем трудность.

— И почему нельзя просто сказать?

— Не знаю. Боюсь ее расстроить.

— В наше время этим вряд ли кого удивишь. И вы с Джимми давно уже вместе не живете …

— Четыре месяца, Никки. Не так уж и давно.

— Но все равно - он сам ушел, так? В этот свой Центр.

— Да, наверно.

— Значит, у тебя есть право подумать о себе. Послушай, Энн Мари уже взрослая, и она умница. Может, даже обрадуется, что ты кого-то себе нашла.

Я ничего не ответила. Трудность в том, что у Никки нет детей, и ей не понять, на самом-то деле. Я знала, что поступаю неправильно, даже глупо, что будет гораздо хуже, если она сама все узнает, но ничего не могла поделать. Я вовсе не представляла, как она себя поведет, но мне было невыносимо сознавать, что я могу увидеть осуждение, или даже презрение в ее глазах.

Но и с ним я расстаться не могла. Я не знала, что это было - любовь или страсть, или дружба, - что я к нему испытывала, но когда мы были вместе, я ощущала такой покой, которого нигде больше не находила, и все было окрашено этим чувством.

Но долго длиться так не могло.

— Лиз, ну почему ты все время уходишь? Когда, наконец, ты останешься на ночь?

— Не знаю. Я думала, ты рад, что один поспишь в постели. Она не очень-то двуспальная.

— Через неделю можем перебраться к Сюзи и Фрэзеру – их не будет на выходных. А кровать у них широченная. Я даже простыни готов перестелить.

— Спасибо. И чем я это заслужила?

— Значит, согласна?

— Посмотрим.

— Джимми один-то раз переночует, присмотрит за Энн Мари.

— Конечно, он против не будет.

Он нахмурился и почесал затылок. Я надела блузку.

— Лиз, он ведь знает… или нет?

— Пока нет.

— Но Энн Мари-то знает?

Я помотала головой.

— Лиз…

— Я расскажу. Просто… момента не было подходящего.

Он перевернулся на другой бок, лицом к стене.

— Ну, сообщи мне, когда он случится.

— Дэвид, зачем ты так? Это же все непросто.

— А мне тоже непросто. Ты об этом подумала?

— О чем?

— Мы же вместе почти ничего не делаем.

— А мне казалось, очень даже делаем.

— Я для тебя просто игрушка. Ладно, пора уже привыкнуть. Женщинам только тело подавай.

— Именно.

Он сел на кровати и обнял меня.

— Лиз, ты мне нравишься, правда, ты очень мне нравишься. Я думаю, нам было бы хорошо вместе, но мне капельку осточертело быть с тобой лишь наполовину. Я хочу, чтобы мы вместе куда-то ходили, и чтобы ты не озиралась, не боялась, что нас кто-то увидит. Хочу гулять с тобой по улице в обнимку, ходить с тобой в кино. Я хочу, чтобы ты оставалась на ночь. Слушай, я даже хочу познакомиться с Энн Мари – она твоя дочь, значит, часть тебя.

Я не знала, что ответить. Наверно, я и правда не пыталась представить, каково ему - просто думала, что его все устраивает.

— Извини, я с ней поговорю.

— На этой неделе?

— Хорошо.

— Лиз, я знаю, что это непросто, но я так дальше не могу, и если ты ей не скажешь, нам будет лучше расстаться, пока все не зашло слишком далеко, хорошо?

Мы поцеловались, он провел рукой по моим волосам, и все было так же, как и всегда - он остался в темной комнате, а я вышла в тусклый свет подъезда. Но что-то было не то – в том, как он отвернулся, когда я ушла. Едва уловимо – наверно, он и сам не сознавал - но он себя выдал. Я поняла: он готовится к тому, что я не скажу, и ему придется со мной расстаться. Разумеется, этого еще не случилось, но я понимала, что он на это способен: если мы разойдемся, он пойдет напьется, несколько вечеров проваляется в постели, глядя, как наступают сумерки, под музыку «Beta Band»; а потом однажды увидит девочку - в библиотеке или в кафе, или в «Исландии» среди покупателей, - и все. Конец. И я понимала, что мне надо решить: не будет ли мне пережить это проще, чем тот взгляд, который я увижу в глазах Энн Мари, когда она обо всем узнает.

Но решать мне так и не пришлось.

Так странно бывает оглянуться на свою жизнь и попытаться увидеть ее будто со стороны – как смотрит, может, Бог с высоты небес. Когда я была маленькой, я всегда представляла, как Бог смотрит на меня с неба и видит, что я делаю: вот, сейчас ем печенье, сейчас учусь прыгать, не наступая на резиночку. Когда ты ребенок, и это и есть твоя жизнь - цепочка мгновений. А потом, когда вырастаешь, что-то меняется, это «сейчас» расширяется.

Помню, как Энн Мари в детстве меня спрашивала: «Этот день у нас –сегодня?» А я отвечала: «У нас все время сегодня». Вот Джимми – он в этом весь, меня это просто изводит: как можно не помнить, что мы куда-то идем, или что надо платить налог на машину? Я полная ему противоположность, никогда не живу сегодня, у меня всегда завтра. Каждый вечер я гляжу на календарь и соображаю, что нужно приготовить назавтра или на всю неделю. Надо вещи погладить, или продуктов купить, или вынуть что-то из морозилки, чтобы приготовить на обед?

Когда я выросла, я перестала жить от одного мгновения к другому, не до того – постоянно стремишься куда-то. Жаль, не увидишь свою жизнь как на карте, не посмотришь с небес - будто космонавт, который смотрит на речку, и видит сразу исток, и среднее течение, и устье, где река впадает в море. Если бы я могла посмотреть вот так, со стороны, наверно, то, что случилось, показалось бы неизбежным, - хотя тогда я была потрясена, понять не могла, как это случилось.

Ведь я обо всем думала: проверяла, достаточно ли макарон, какой срок годности на упаковке йогурта и можно ли им завтракать всю неделю, отмечала в календаре, когда надо вернуть книжки в библиотеку.

И что же, я сделала это сознательно? Нарочно все устроила? Нет, я ничего не замышляла, не делала дырок в резинке и не говорила ему, что опасности нет, когда опасность была. На самом деле, мне это и в голову не пришло бы. Но с другой стороны – при чем тут голова?

ЭНН МАРИ

Мистер Хендерсон повел нас вверх по лестнице к желтой двери. Народ столпился в узком коридоре. Я нарочно всех пропустила вперед. Надеялась, что лам там не будет, или, по крайней мере, что меня не узнают. И думала: только бы не сказали ничего перед классом про моего папу. Когда мистер Хендерсон объявил, что мы посетим буддийский Центр, что это входит в программу по религиоведению, я чуть не умерла. Даже подумала, не притвориться ли больной, но мама ни за что не позволит прогулять школу, если у тебя температура не под сорок, и ты не покрылся пятнами величиной с десять пенсов. Я представляла, как мы зайдем, а там напротив Будды - мой папа в позе лотоса. Хотя, конечно, во вторник с утра его точно не будет - у него работа, и мне вряд ли что-то грозит.

И все-таки, когда мы ввалились в комнату, где рядами стояли стулья, мне очень хотелось стать невидимкой. Будь Ниша рядом, мне было бы легче, но по религиоведению она в другой группе. Мистер Хендерсон начал рассказывать про Центр – когда он был открыт, для чего, и так далее. Рядом с ним стоял ринпоче Сэмми.

— Лама покажет нам комнату для медитаций и проведет сеанс медитации. Что это такое, мы с вами уже проходили. У кого-нибудь есть вопросы? — Он посмотрел на Кевина. — Только осмысленные. Сейчас можно спрашивать.

Энджела подняла руку:

— А вы медитируете все время?

— Нет, не все время. Так же, как и вы, мы едим, спим, смотрим телевизор.

— A y вас есть канал «Sky»? — спросил Кевин.

— Я же сказал, вопросы осмысленные, — повторил мистер Хендерсон. — Кто-нибудь еще?

— А когда вы приехали из Тибета? — спросил Питер.

— Не из Тибета, — ответил лама, — мы приехали из Индии.

— Сэр, а вы нам говорили, что ламы из Тибета.

— Мы родились в Тибете, но еще в детстве нам пришлось покинуть родину. Вернуться домой нам так и не довелось. Китайцы, когда захватили власть, начали закрывать монастыри, и многие бежали в Индию. Там мы и получили образование и стали монахами.

— Халиль, ты что ль оттуда? — спросил Кевин.