Хороший мальчик. Строптивая девочка (СИ) - Евстигнеева Алиса

Дома обнаружились Рома… и Вера. И если наличие брата просто раздражало, то присутствие Веры напрочь выбило присутсвие духа из меня.

Рома в открытую глумился над нами всеми, то прижимаясь к Вере, то объявляя её своей девушкой. Но это ладно, он ведь ещё и не на такое был способен. Хотя желание свернуть его шею от этого не становилось меньше. Но в данной ситуации меня больше пугал взгляд Веры. Острый, болезненный, обвиняющий… Она уже сделала все мыслимые и немыслемые для себя выводы, заперевшись от меня на сотни возможных замков. Эти оба продолжали свой цирк, а мне стало тошно от того, как моё поведение выглядит в её глазах.

Впрочем, потом на смену всему этому пришла очередная порция злости. Мы сидели в гостиной друг напротив друга, и брат самым наглым образом прижимался к ней, она позволяла. И это возмущало меня больше всего, то что она искала поддержки у него, которого видела первый раз в жизни, в то время как мне приходилось из кожи вон лезть, чтобы доказать этой упрямице хоть что-то. И что теперь? Теперь она смотрит на меня волком, мысленно взрывая все мосты, которые мы с таким трудом возводили между нами. Блять. Она уже решила всё, даже не дав мне шанса оправдаться. Получается, что она и не хотела мне доверять, с самого начала ища всевозможные подвохи.

Меня бесит всё. Это Верино презрение, Ромкины вывертки, Соболева, которая настырно льнёт к моему плечу, я сам, допустивший возникновение подобного.

— У меня новости, — издевается надо мной Рома, звоня Соне. — Я влюбился. Её зовут Вера, у неё фиолетовые волосы и тяжёлый характер. Но, несмотря на это, мы решили пожениться и родить десятерых детей.

Брат сверлит меня взглядом, в котором отчётливо читается вопрос: «Ну и кто тут мужик, а?»

— Можешь передать ей мои искренние соболезнования, — Соня подхватывает его игру. Впрочем, ничего другого ждать от неё не приходилось. Эти двое всегда были на одной волне, даже когда ненавидели другого лютой ненавистью. — Это всё?

— Более чем, — заверяет её Рома всё так же уверенно, но я вижу, как меняется его настрой. Что-то цепляет его в Сониной реакции, из-за чего его взгляд темнеет, поглощая в себе всю его напускную самоуверенность.

Отключает громкую связь. Всё понятно, попался в свой же капкан.

— Ну, убедился? — подначивает он меня, вставая с кресла. Он больше не чувствует себя победителем, хотя и держится до последнего. Значит, что-то у них с Соней тоже не ладно. — А теперь прошу меня извинить, срочное дело, — говорит и поспешно выскакивает из комнаты.

Мы остались втроём. Настя жмётся к моему боку, а Вера наконец-то смотрит мне в глаза. Доверься мне. Пожалуйста. Не спеши с выводами. Вера, прошу тебя. Но она не слышит, не понимает. Резко отворачиваюсь от неё, потому что, чёрт возьми, мне тоже может быть обидно.

Ромка буянит на кухне, уже вовсю повышая свой голос. Ругаются. И прежде, чем я окончательно не наделал дел из-за всей этой дурной комедии, ухожу вслед за братом.

Чудовище мечется посреди кухни, бурно размахивая руками. Видно, что Соня ему устроила взбучку и за Веру, и за десятерых детей, за каждого в отдельности. И опять мне почти его жаль.

Рома нервно бросает телефон на стол, Соня прервала их разговор.

— Из-за тебя всё! — кидает он в меня свои обвинения.

— Можно подумать, я тебя звал!

В ответ брат лишь недовольно рычит.

— И вообще, что ты здесь делаешь?! — перехожу я к делу.

— Задницу твою спасаю! Ты какого ху… дожника Соболеву домой притащил, когда здесь Вера?! — отчитывает меня младший.

— Её здесь не должно было сегодня быть.

Рома закатывает глаза.

— Зашибись оправдание. А теперь подумай своей тупой башкой, что было бы с ней, не окажись я здесь.

— Разобрался бы, — упрямо гну своё.

— Три ха-ха, разобрался он. Стас, мне иногда кажется, что…

— Рома, отъебись от меня, а?! — срываюсь, не желая слушать очередную порцию его нотаций.

В глубокой юности мы могли с ним общаться исключительно на одних матах, потому что с братом по-другому порой нельзя было, ну не понимал он иначе. Но потом между нами был заключён пакт, согласно которому, кто первый прибегает к помощи великого и могучего, тот должен будет исполнить одно желание своего оппонента. А поскольку извращённой Ромкиной фантазии просто не было границ, я старался держаться. И вот, сорвался, второй раз почти за шесть лет.

— Вот! — воспряло духом это чудовище. — Вооооот.

— Не сейчас!

— Да! Сейчас.

И чуть ли не пританцовывая, выходит из кухни, мурлыкая себе под нос: «Желание, желаньице…».

Рома счастлив. Сияя как новенький пятак, он садится обратно к Вере под бок. А я опять на диване с Настей. Пытаюсь понять, с какой стати моя выстроенная и чёткая жизнь вдруг дала такой крен.

— Дамы, а вы не находите, какой прекрасный сегодня вечер? — продолжает веселиться брат.

До скрежета зубов сжимаю свою челюсть, чтобы не дать этой скотине в очередной раз за сегодня взять вверх надо мной. Успокаивает только то, что Вера его не слушает, сидит, уткнувшись в телефон. Зато Настя подозрительно интересуется:

— И чем же он прекрасен?

— Тем, что звёзды сошлись, — загадочно отвечают ей. Хорошо, что она не знает подтекста происходящего.

— Какие звёзды?

— Невероятные, — Рома настолько доволен собой, что у него и глаза блестят.

— Уймись, — приказываю ему.

Соболева недоумённо крутит головой, переводя свой взгляд с меня на брата и обратно. За те два года, что мы были с ней вместе, это была моя первая агрессия по отношению к родным. Атмосфера между нами значительно накалена, только протяни руку и ощути.

— Стасик, ты напряжён, — елейным голосом продолжает он.

Понимаю, что ещё слово, и я не сдержусь. Никогда, никогда в жизни я не бил младшего брата. Словами — да, взглядом — тоже, даже чёлку однажды отрезать попытался, но тогда что-то пошло не так… С Дамом дрался, было дело, но Рому вроде как нельзя было. Пусть у него ремиссия туеву кучу лет, но это был Рома. И где-то глубоко в подкорке жила мысль, что его можно слишком легко потерять, от одного неосторожного движения, чиха, прикосновения. Вроде бы этот страх уже давно почти сошёл на нет, но бить его было под железным внутренним запретом.

И вот сейчас, мне не просто хотелось его ударить. Мне хотелось сделать ему больно. Закипаю и сам же понимаю, что так не пойдёт. Из последней выдержки перевожу свой взгляд на Веру.

Сейчас она мне кажется уязвимей обычного. И пусть нацепила на себя очередную маску безразличия, я вижу, как дрожат её пальцы, как сжимаются плечи. И моя ярость начинает перерождать во что-то горькое.

Дождись меня. Верь мне. Пожалуйста.

Но она не слышит, точно так же, как я не в состоянии добраться до её мыслей.

Рома спорит с Настей, а я неудержимо разглядываю Веру, в поисках надежды на то, что ещё не всё потеряно.

В конце концов, она подскакивает с кресла.

— Куда? — спрашивает Рома.

— Курить, на улицу выйду, — отвечает хриплым голосом.

— Давай, ты на кухне это сделаешь? — и впервые за сегодняшний вечер я согласен с братом.

Вера не спорит, лишь послушно кивает головой.

— Она ещё и курит, — высокомерно комментирует произошедшее Настя, как только Вера скрывается из нашего вида. За что тут же получает от нас два осуждающих взгляда.

Без Веры в комнате становится немного легче, но при этом, дико одиноко. Настя решает вспомнить о своей нежности и снова находит моё плечо, но Рома не даёт ей расслабиться, привязываясь с порцией идиотских вопросов. Соболева злится, с силой стискивая пальцы на моей руке, правда, я чувствую это не сразу. Ощущение впившихся в меня ногтей приходит вместе с её капризным требованием:

— Стас, сделай с ним что-нибудь!

Устало смотрю на брата, и тот понимает. Пора остановиться.

— Настюшка, да ладно тебе, — уже более миролюбиво начинает он, протягивая ей свой мизинец. — Мирись-мирись, и больше не дерись…

И только сейчас до меня доходит, какой ценой Роме даётся его представление. Не выносящий прикосновений, особенно от чужих людей, он впускал весь вечер в своё личное пространство то малознакомую Веру, то горячо нелюбимую им Настю. И ради чего? Чтобы дать мне придурку шанс всё исправить.