Прабхупада: Человек. Святой. Его жизнь. Его наследие - Сатсварупа дас Госвами

Израэля, как и Кролика, в Хейт-Эшбери знали все. Свои длинные волосы он собирал в хвост на затылке и во время киртанов часто играл на трубе. Однажды после вечерней лекции Израэль поднялся и спросил:

Мне нравится это пение, но что оно может дать миру? Что оно принесет человечеству?

Свамиджи ответил:

— А разве вы не из этого мира? Если вам оно нравится, то почему не может понравиться другим? Так что пойте громче.

Человек с усами, сидевший в глубине комнаты, спросил:

— Это правда, что вы — гуру Аллена Гинзберга?

Многие преданные знали, что вопрос этот с подвохом, и на него одинаково трудно ответить и «да», и «нет». Свамиджи ответил:

— Я не считаю себя ничьим гуру. Я — слуга всех живых существ.

Для преданных ответ Свамиджи сделал этот диалог трансцендентным. Свамиджи дал не просто умный ответ, с честью выйдя из затруднительного положения, в его ответе прозвучало глубокое и неподдельное смирение.

Однажды утром в храм на лекцию пришла супружеская пара. Женщина держала на руках ребенка, а у мужчины за плечами висел рюкзак.

Когда настало время для вопросов и ответов, мужчина спросил:

— Скажите, что мне делать с моим умом?

Свамиджи дал ему подробный философский ответ, но мужчина продолжал твердить:

— Что мне делать с моим умом? Что мне с ним делать?

Обратив на него умоляющий, исполненный сострадания взгляд, Свамиджи сказал:

— У меня нет другого средства. Пожалуйста, повторяйте мантру Харе Кришна. У меня нет другого объяснения. И нет другого ответа.

Но мужчина все никак не мог успокоиться. Наконец, одна из учениц Свамиджи, прервав его, сказала:

— Делайте, что вам говорят. Попробуйте.

А Свамиджи взял в руки караталы и начал киртан.

Как-то вечером во время лекции в храм ворвался парень и объявил, что на Хейт-стрит вот-вот начнется бунт. Свами должен немедленно выйти, обратиться к толпе и всех успокоить. Мукунда вмешался и сказал, что Свамиджи никуда не пойдет, там обойдутся и без него. Но юноша глядел Свамиджи прямо в глаза и словно ставил ему ультиматум: если Свамиджи сейчас же не выйдет, начнется бунт, и вина за это ляжет на Свамиджи. «Да, я готов», — сказал Свамиджи, словно собирался выполнить его требование. Но никто никуда не пошел, и никакого бунта не было.

Обычно во время киртана по крайней мере один из присутствующих начинал танцевать, любуясь собой и не обращая внимания на всех остальных, при этом он порой доходил до такой степени неприличия, что Свамиджи приходилось его останавливать. В один из вечеров, еще до того как Свамиджи спустился вниз, какая-то девушка в мини-юбке во время киртана начала извиваться и кружиться. Кто-то из учеников Свамиджи поднялся к нему и спросил, что с ней делать. Тот ответил: «Не обращайте на нее внимания. Пусть она отдает свою энергию Кришне. Я скоро спущусь и посмотрю сам». Когда Свамиджи пришел в храм и начал новый киртан, девушка, которая была неимоверно худой, снова начала извиваться и кружиться по комнате. Свамиджи открыл глаза и увидел ее; он нахмурился и посмотрел на своих учеников, выказывая неудовольствие. Одна из женщин подошла к девушке и вывела ее на улицу. Через несколько минут девушка вернулась, одетая в мужские брюки, и танцевала уже более сдержанно.

В другой раз Свамиджи сидел на своем месте, читая лекцию в битком набитом храме, когда одна упитанная девица, сидевшая у окна, вдруг вскочила со своего места и начала истошно кричать. «Эй, вы! Долго вы еще собираетесь там сидеть? — вопила она. — Что вы еще намерены делать? Вставайте! Вы хотите еще что-то сказать? Что вы собираетесь делать? Кто вы, вообще, такой?» Ее выходка была настолько неожиданной, а слова такими дерзкими, что все продолжали сидеть в растерянности, не зная, что предпринять. Без тени гнева на лице Свамиджи спокойно сидел на своем месте, не говоря ни слова в ответ. Он казался уязвленным. Только преданные, сидевшие к нему ближе всех, слышали, как он тихо, словно обращаясь к самому себе, пробормотал: «Какая тьма, Боже мой, какая непроглядная тьма!»

Однажды во время вечерней лекции какой-то парень подошел и сел рядом со Свамиджи на возвышение. Он оглядел слушателей и, прервав Свамиджи, заговорил.

— А теперь я хочу вам кое-что сказать.

Свамиджи вежливо ответил:

— Подождите, пожалуйста, пока закончится лекция. Тогда вы сможете задать свои вопросы.

Парень подождал еще несколько минут, по-прежнему оставаясь на помосте, а Свамиджи продолжал лекцию.

Вдруг парень опять прервал его:

— Сейчас буду говорить я. Я хочу сказать то, что должен сказать.

Ученики Свамиджи, которые сидели среди слушателей, молча следили за происходящим, надеясь, что Свамиджи сам как-нибудь выйдет из этого неловкого положения. Никто из них ничего не предпринимал, все сидели и ждали, что будет дальше, а парень стал бормотать что-то бессвязное.

Тогда Свамиджи взял свои караталы:

— Ну что ж, начнем киртан.

В течение всего киртана парень продолжал сидеть рядом со Свамиджи, то безумно, то угрожающе глядя на него. Через полчаса киртан закончился.

Свамиджи, по своему обыкновению, взял яблоко и разрезал его на ломтики. Затем, взяв нож и ломтик яблока в правую руку, он протянул ее парню. Тот посмотрел на Свамиджи, на нож и на яблоко. В комнате повисла мертвая тишина. Свамиджи сидел, не двигаясь, и с улыбкой глядел на юношу. Прошла долгая, напряженная минута, прежде чем парень протянул руку. Все присутствовавшие облегченно вздохнули, когда он взял с ладони Свамиджи кусочек яблока.

Харидас: Я всегда наблюдал за тем, как Свамиджи выходит из подобных ситуаций. Можете поверить мне, это было совсем не просто. Это было настоящей проверкой его силы и ума — как вести себя с этими людьми, чтобы не вызвать в них отчуждения или враждебности, не распалить их еще сильнее и не вызвать каких-нибудь осложнений. Он умел так направить их энергию, что они мгновенно успокаивались, подобно младенцу, которого достаточно немного покачать, чтобы он перестал плакать. Свамиджи обладал способностью добиваться этого словами, интонацией и своим терпением; он позволял людям в течение какого-то времени продолжать, давая им возможность выговориться, излить душу. Думаю, он сознавал, что его ученики не могли просто так сказать: «Эй, послушай-ка, дружище, в храме себя так вести нельзя!» Положение было довольно деликатным.

То и дело кто-нибудь заявлял: «Я — Бог». Они принимали наркотики, и временами на них нисходило «озарение» или у них начинались галлюцинации. В такие моменты они старались привлечь к себе всеобщее внимание. Они хотели, чтобы их слушали, и чувствовалось, что у таких людей Свами вызывал озлобление. Временами они могли говорить вдохновенно и поэтично, но надолго их не хватало, и вскоре их речь превращалась в бессвязное бормотание. Но Свами был не из тех, кто просто успокаивает слушателей. Он не собирался нянчиться с ними. Обычно он говорил: « Что вы имеете в виду? Если вы — Бог, то должны быть всеведущим. Вы должны обладать качествами Бога. Вы и в самом деле всеведущии и всесильный?» Затем он перечислял качества, которыми должен обладать человек, чтобы быть аватарой, Богом. С помощью аргументов и логики он доказывал человеку, что тот заблуждается. Он обладал высшим знанием и втолковывал людям: «Если вы Бог, то должны суметь сделать то-то и то-то. Способны вы на это?»

Иногда люди воспринимали это как вызов и пытались втянуть Свами в полемику, внимание слушателей сразу же переключалось на нарушителя спокойствия, а ему только этого и надо было. Порою возникали очень трудные ситуации. Я только сидел и удивлялся: "" Интересно, как он справится с этим типом? Это крепкий орешек". Но Свамиджи было не так-то легко одолеть. Даже если ему не увивалось убедить своего оппонента, он убеждал слушателей, располагая их к себе, и это вынуждало человека замолчать. Свамиджи снова овладевал вниманием слушателей, показывай им, что этот человек не знает, о чем говорит. И тот чувствовал, что настроение в аудитории меняется, что его уже никто не желает слушать, никто не верит его болтовне, поэтому он быстро умолкал.

Таким образом, Свамиджи переубеждал скорее слушателей, чем спорщика. И при этом он никогда не уязвлял человека. Ему удавалось это не только потому, что он превосходил всех по интеллекту. Главное было то, что в нем всегда жило сострадание к людям. Наблюдая за ним в подобных ситуациях, я сознавал, что он — великий учитель и великий человек. Свамиджи обладал удивительной способностью не задевать самолюбия человека, не причинять ему боли — ни физической, ни моральной, — так что, когда его оппоненты умолкали и садились на свое место, в них не было ни гнева, ни раздражения, и они не чувствовали себя задетыми. Каким-то чудом Свами удавалось их перехитрить.