Грозовой сумрак - Елена Самойлова

Отчаянный танец на остром лезвии ножа, на самом краешке глубочайшей пропасти, имя которой - безумие. Холодное, как воды омута, затягивающее, как болотная трясина, опасное, как бешеный, загнанный в угол зверь. Оно манит, как лживый блуждающий огонек, притягивает, как бездна, зовет тысячами ушедших и никогда не существующих голосов, обещает покой, которого не может дать, свободу, которой нет.

Тонкая золотая спица, протянувшаяся над бездной, сверкающая нить, пронизывающая мрак, хрупкая и одновременно нерушимая опора - зов о помощи, пришедший издалека. Повеяло хмельным осенним медом, теплым ветром и запахом ночного костра, в котором вместе с палой листвой сгорают беды и несчастья. Металлический привкус меди на кончике языка, гладкий окатыш янтаря в судорожно сжатой ладони, тонкие пальцы-веточки, удержавшие на самом краю - и потянувшие назад, подальше от ядовито ухмыляющейся бездны…

Рейалл пришел в себя на коленях посреди поляны, по которой словно ураган прошелся, - обломанные ветки, усеявшие землю, несколько срезанных начисто молодых березок, изрубленные стволы деревьев постарше и покрепче, истекающие душистой смолой, прозрачной кровью, тягучими слезами.

Маленькая осенняя ши-дани все еще ощущалась, как птица, прильнувшая к самому сердцу, как крошечная искорка, разогнавшая мрак, как рука, приоткрывшая дверцу аметистовой клетки. Чувствовался ее страх, не дающий покоя, ранящее, тревожное беспокойство, которое стало его беспокойством, его страхом.

Почудилось, что еще немного - и случится нечто непоправимое, и тонкий мост, удерживающий его над бездной, разрушится, погаснет ревниво оберегаемый огонек, оставив во мраке безумия, которое страшнее окружающих каменных стен, хуже давящего могильной плитой заклятия.

Черным крылом взвился в воздухе наброшенный на плечи шелковый плащ, блеском молнии сверкнуло изогнутое лезвие сабли, костяная рукоять с тонким узором кажется теплой, почти горячей. Запел-засвистел ветер в волосах, кратчайшая дорога к пугливо дрожащему золотисто-рыжему огоньку осенней шидани развернулась под ногами широким ровным полотном.

Фаэриэ - всегда фаэриэ, живая стихия, даже запертая, никогда не станет человеком, потому и бег Рейалла сквозь ночь напоминал больше полет ветра, течение стремительной горной реки, несущееся в небесах грозовое облако, которое вот-вот прольется ливнем или ударит в землю ослепительной стрелой молнии. Момент «почти свободы», когда кажется, что ноги не касаются земли, а препятствия огибаются легко и быстро - либо уничтожаются клинком из холодного железа…

Рокот надвигающейся с юга грозы в ставшем густым и тяжелым воздухе, редкие взблески молний где-то высоко в небе выхватывали из темноты деревья, узкую звериную тропу, а потом - и полянку недалеко от дороги, кое-как освещенную наспех разведенным костерком.

Появление Рейалла ознаменовалось громовым раскатом, который практически заглушил испуганный вскрик осенней ши-дани, когда один из находящихся на поляне людей грубо рванул тонкий лен платья - и толкнул девушку к приятелю, который ухватил слабо сопротивляющуюся ши-дани под грудью, запуская руку в разорванный ворот.

Отчаянный крик осенницы - как осколком стекла по сердцу, радостно трепещущему в преддверии близкой грозы. Ринуться вперед, мимо теплящегося костра, у которого сидел кто-то, с интересом пересчитывающий золото, найденное в перевернутой сумке Фиорэ, ненавязчиво, почти лениво отмахнуться саблей, нарисовав широкую кровавую ухмылку на горле разбойника, которого и человеком-то назвать трудно, - просто одичавшее бешеное зверье. Гроза очищает землю, смывая с ее лица всяческий сор. Расчистить дорогу - и можно будет безбоязненно отпустить на волю ши-дани, давшую обещание быть рядом с Грозовым Сумраком, не боясь, что ее обидит зверь в человечьей шкуре.

Перехватить маленькую, запуганную осенницу с глазами, полными непролитых слез, скользнуть с ней в сторону, прижимая к себе, как в причудливом стремительно-плавном танце, чувствуя, как по разгоряченному бегом лицу стекают первые капли прохладного дождя. Встряхнуть Фиорэ, провести кончиками пальцев по ее щеке - только чтобы она поняла, кто перед ней. Улыбнуться, не обращая внимания на возмущенно-испуганные крики двуногих зверей, которые вместо того, чтобы благоразумно убежать, решили схватиться за грубое подобие оружия, да к тому же еще и плохо заточенное.

- Тебе лучше закрыть глаза, милая.

Счастье - скользить под теплым летним дождем, чувствуя, как отдельные капли разбиваются о пляшущее лезвие сабли, будто хрустальные льдинки, как глухо рокочет гром, сопровождая быстро уходящую в сторону короткую летнюю грозу. Состояние, когда душа рвется из тисков аметистовой клетки, почти высвобождаясь, трепеща на грани свободы-вседозволенности. Так близко - надо сделать лишь шаг, пока гроза не ушла в сторону, чтобы не пришлось догонять дождь и ветер, но нельзя, не сейчас, когда за спиной, тяжело привалившись к старому, раздвоенному молнией клену, стоит его маленькая ши-дани, послушно закрывшая глаза узкими хрупкими ладошками.

А звери - всего лишь звери. Помеха, убрать которую так же легко, как скосить острым лезвием упругую луговую траву.

Разве что трава не брызжет алым горячим соком, не оседает с глухим предсмертным хрипом на землю и не пытается проклясть напоследок, впрочем, все равно впустую.

И сразу становится тихо-тихо. Только гром приглушенно рокочет вслед удаляющейся на север грозе…

- Я принес твои вещи.

Порядком разворошенная сумка шлепнулась передо мной на землю, а фаэриэ, не задерживаясь ни на секунду у едва теплящегося костра, вновь скользнул в густую ночную тьму, оставляя после себя острый запах железа и свежесть ушедшей грозы. Я молчала, поначалу не решаясь дотронуться до сумки, ремешок которой был испачкан чем-то липким и темным, но потом все же слезла с импровизированной лежанки - охапки еловых лап, укрытых плотным плащом Рейалла, - и принялась разбирать нехитрое имущество. Флейта, моток прочных ниток с воткнутой в него толстой штопальной иглой, смена одежды, зеркальце, костяной гребешок…

Бесполезные, ненужные вещи!

Я перевернула сумку вверх дном, вываливая содержимое на лежанку, лихорадочно водя ладонями по предметам в густых сумерках, с которыми никак не мог справиться робкий костерок.

Самого ценного, самого дорогого - не было!

Пропал дар осеннего Холма, рубиновый лист древа королей, росчерк пламенеющего заката, мой нож, кусочек моей осени, без которого я ощутила себя оторванной от привычного мира, который защищал и оберегал меня надежней человеческого колдовства!