#Бояръ-Аниме. Кодекс Агента. Том 1 - Андрей Снегов

— От любви до ненависти один шаг, — я пожимаю плечами и отхлебываю горячий бульон.

— Прошла любовь, завяли помидоры? — внимательный, пристальный взгляд Ольги, вычисляющей, лгу я или нет, резко контрастирует с ее участливым тоном.

— Расстались врагами, — нехотя киваю я, спустя несколько мгновений.

— Значит, теперь ты свободен?

— Ага, и в первую очередь от себя! — смотрю на Трубецкую масленым взглядом, как перекачанный тестостероном кот на кошку, и с удовлетворением отмечаю, что девушка мне верит.

Меня научили контролировать мимические мышцы лица, частоту дыхания и даже потоотделение, поэтому я смог бы обмануть Ольгу, рассказав любую историю, но делать этого не пришлось. Слова о расставании с Мией и моих чувствах были правдой за исключением факта встречи с ней. Почти правдой. Где-то в темных глубинах своей грешной души я все же лелеял надежду на свидание с бывшей.

На второе подают семгу под клюквенным соусом, и я, пребывая в раздумьях о нашем с Миной прошлом, совершаю фатальную ошибку: безошибочно выбираю нож и вилку для рыбы. Неторопливо разделываю нежное филе, изящным жестом отправляю в рот небольшой кусочек, промакиваю губы салфеткой и наталкиваюсь на подозрительный взгляд моей прекрасной визави.

Трубецкая понимает, что я ее разыграл. Прищурив глаза и поджав губы, она хватает со стола нож и без колебаний бросает его в меня. Уклоняюсь от острого лезвия, закрываясь баранчиком — металлической крышкой от блюда с горячим.

Ольга продолжает упражняться в метании всего, что попадается под руку, а слуги невозмутимо смотрят куда-то поверх наших голов, делая вид, что не происходит ровным счетом ничего необычного. Сталь звенит от врезающихся в нее столовых приборов, бокалов и тарелок, на скатерть сыплются осколки стекла и фарфора, а я благодарю Разделенного за то, что Ольга не видит моего лица: на нем застыла довольная улыбка.

Атака стихает, я вздыхаю с облегчением, опускаю импровизированный щит и вижу на лице княжны желчную мстительную улыбку. От летящего прямо в лоб железного подноса уклоняюсь в последнее мгновение, падая спиной назад вместе со стулом.

Ольга разъяренной фурией запрыгивает мне на грудь, хватает за волосы левой рукой, а правой прижимает к горлу вилку. Рыбная, автоматически отмечаю я. Пара ее острых, раздвоенных зубцов могут превратить мою яремную вену в кровавое месиво.

— Никогда, слышишь, никогда не проделывай со мной подобные штуки! — яростно шипит девушка, сузив глаза.

Хватаю Ольгу за талию, сбрасываю с себя влево и мгновенно оказываюсь сверху, прижимая к полу оба тонких запястья.

— Значит, притвориться девственником в постели с тобой — опасная идея? — игриво шепчу я, почти касаясь губами ее губ.

— Самоубийственная! — Трубецкая фыркает и бьет мне между ног, не отводя взгляд.

От верной импотенции меня спасают лишь тесно сведенные бедра, но частично удар достигает цели, и я падаю на Ольгу, мысленно поминая Тьму во всех известных мне позах.

Двери открываются, и на пороге появляется седой бородатый старик в пенсне и поношенном костюме. Он удивленно смотрит на нас, затем на разгромленный стол и на застывших двумя неподвижными статуями слуг.

— Что здесь происходит? — вежливо интересуется дед. — Я вам не помешал?

— Нет, что вы! Мы отрабатываем ближний бой с помощью подручных предметов, — сообщаю я, кривясь от боли в паху, затем отстраняюсь от Трубецкой и стряхиваю с ее плеча несуществующую пылинку. — А вы, видимо, Хранитель Рода?

— Никифор Григорьевич Ариманов, — с достоинством представляется старик, не обратив внимания на грохот закрывшейся двери, едва не слетевшей с петель от удара выскочившей из гостиной Ольги.

Глава 16 —

Темное прошлое и радужное настоящее

— Перейдем к изучению истории Шуваловых, — предлагает седой как лунь Хранитель Рода и выводит на экран уже знакомую мне родословную.

Разница с изученной мной в Приюте состоит в том, что она простирается во глубину веков — вплоть до появления в исторических летописях и былинах безымянного основателя Руси и первого мага по совместительству. Его имя было вымарано из всех источников еще во времена правления Ивана Темного, известно лишь, что Основатель был Светлым.

— Великий Род берет свое начало непосредственно от Основателя, — сообщает Хранитель Рода с придыханием, а я силюсь вспомнить отчество бородатого старца. — Один из семи сыновей Основателя, Ярослав, был заслуженно прозван Великим, потому что объединил под своим началом пятую часть европейской территории современной Российской Империи и основал династию, впоследствии получившую фамилию Шуваловы. Его многочисленные потомки…

Хранитель тихо бубнит, транслируя хорошо знакомые прописные истины, и я начинаю скучать. Прервать его не позволяет уважение к сединам и наказы Великого Князя, и я делаю вид, что внимаю каждому слову ученого мужа.

Последняя тысяча лет истории Российской Империи, времени, когда в мир пришла магия, больше напоминает сказку для наивных детей, нежели правдивую летопись. Суть ее сводится к противостоянию Светлых аристо, впоследствии разделившихся на Цветных — радетелей блага народного, и Темных аристо — отщепенцев, предателей и наймитов. Маги соперничают, сражаются друг с другом и внешними врагами и периодически ставят само существование России на грань. Добро несут в мир, естественно, Цветные, ведь летописи, как известно, пишут победители.

Светлейший князь Ярослав Великий получил от Разделенного бесценный Дар фиолетовой магии и родил множество сыновей и дочерей, которые продолжили род. Именно из-за прозвища родоначальника Шуваловых семь магических Родов и начали называть «Великими».

Шуваловы сыграли ведущую роль в отражении набегов Темных кочевников в тринадцатом веке, а впоследствии — в свержении пришедших к власти Темных в семнадцатом. Сегодня же Великий Род наряду с остальными шестью противостоит практически всему миру, которым правят Темные.

Я рассматриваю портреты Шуваловых на экране проектора и отмечаю идеальные черты их лиц, весьма схожие с моими. В детстве я думал, что красота древних аристо — это лизоблюдство художников и авторов легенд, но сейчас осознаю свою ошибку — она вполне аутентична.

— А откуда взялся Иван Темный и другие Темные, ставшие его опричниками? — задаю провокационный вопрос вкрадчивым голосом, прерывая пустые разглагольствования учителя.

Невинно смотрю в глаза Никифору Григорьевичу и часто моргаю, как недалекая девица на смотринах. Старик замолкает на полуслове, и выражение его лица меняется. Благодушие уступает место растерянности, которая быстро сменяется менторской надменностью.

— Вырожденцы! — выдыхает он. — В древние времена Темных не уничтожали, как сейчас: они были