Морские гезы (СИ) - Чернобровкин Александр Васильевич

Я в очередной раз беру пеленг на галеон. Пеленг не меняется — идем на сближение вплотную. На галеоне пока не заметно суеты. Мы ведь идем не на них, а в сторону устья Шельды, как и они, только с севера. Наверное, считают, что мы пересечем их курс по носу, а если не успеем, то уступим дорогу. Экипаж джекасса, облаченный в доспехи, у кого они есть, и вооруженный, переводит взгляд с галеона на меня и обратно. Может быть, в душе тайно надеются, что я дам отбой, изменю курс. Рядом со мной стоят Ян ван Баерле и Дирк ван Треслонг. Оба в трофейных испанских шлемах-морионах и кирасах. У юношей глаза горят огнем. Они уверены, что победа будет за нами. Самоуверенность обратно пропорциональна возрасту. Клинические случаи не в счет. На мне тоже надета кираса, но шлем пока висит на утке для крепления гика-шкота. И то, и другое получил в дар от барона Люме. Надел их на всякий случай. Скорее всего, в абордаже нам участвовать не придется, но кроме меня никто на джекассе не знает об этом.

Испанцы осознали свою ошибку, когда между кораблями осталось с полмили. На палубе галеона забегали члены экипажа. На второй палубе ступенчатой кормовой надстройки появилась группа офицеров. Они пока что без доспехов. Ведут себя спокойно. Наверное, тоже не сомневаются, что победа будет за ними. Начали открываться порты, в которых появились стволы пушек. На нижней палубе стоят, если не ошибаюсь, тридцатифунтовые. На верхней шестнадцати- или восемнадцатифунтовые. Скорее всего, итальянские. Итальянцы предпочитают именно такие калибры. В кормовой надстройке — двенадцатифунтовые, скорее всего. Пушки на переходе держат постоянно заряженными. Процесс этот пока что слишком продолжительный, занимает с тяжелой пушкой минут пятнадцать-двадцать, поэтому подготавливаются к бою перед выходом в море.

— Всем в укрытие! — командую я.

Усиленный экипаж марсельной шхуны быстро ныкается по шхерам, подобранным заранее.

— Вас это тоже касается, — говорю я шурину и его другу.

Оба кривятся от обиды, но спускаются в офицерскую каюту.

На палубе остаюсь я и два матроса-рулевые. Дистанция до галеона немного более трех кабельтовых. Я слежу за вражескими офицерами. Один из них, наверное, капитан, машет рукой.

— Ложись! — кричу я рулевым и сам падаю на палубу.

Испанские пушки грохочут вразнобой. Джекасс дергается, будто собрался встать на дыбы. Трещит дерево, сыплются обломки, что-то тяжелое падает на палубу, полощется оборвавшийся парус, рядом кто-то кричит от боли.

Я встаю, осматриваюсь. Один рулевой сидит на палубе возле штурвала, держится за окровавленный обрубок руки. Обрезало ее выше локтя. Наверное, остался стоять или всего лишь присел — и поплатился за любопытство рукой. Второй, целый и невредимый, лежит на животе и тупо смотрит на своего товарища.

— К штурвалу! Лево на борт! — командую я ему, а потом остальным членам экипажа: — Все наверх! Расчеты к пушкам! Мушкетерам открыть огонь!

Черный дым обгоняет галеон, открыв его левый борт. Судя по исчезнувшим пушечным стволам из портов верхней палубы, пушки нижней не стреляли. Жаль!

Все три наших карронады и обе полпушки стоят на правом борту. Повыскакивавшие из разных укромных мест комендоры занимают места возле них. Матросы бросаются к парусам. Испанские ядра оборвали фок и грот, причем последний упал вместе с гиком. Уцелели только марсель на фоке и бизань. Порвана часть такелажа. Полубак превращен в груду обломков. Удивляюсь, почему бушприт до сих пор не отвалился.

Зато следовавшие за нами гукеры почти не пострадали. У переднего дыры в парусе-гроте, но идет резво. Второму гукеру и буйсам из этого залпа вроде бы ничего не досталось. Они продолжают идти прежним курсом.

Выбравшийся из трюма матрос докладывает:

— В корпусе пробоина выше ватерлинии.

— Аварийной партии в трюм! — командую я.

Джекасс в полукабельтове от галеона повернулся к нему правым бортом. Я слышу отрывистые, резкие выстрелы наших мушкетов и свист вражеских пуль. Одна попала в переборку рядом со мной, выбив длинную щепку. На темной переборке появилась светлая выемка.

— Батарея, огонь! — командую я.

Три двадцатичетырехфунтовые карронады и две полупушки выплевывают в сторону галеона заряды картечи. Кажется, что и облака черного порохового дыма дотягиваются до вражеского корабля. Когда его относит, замечаю, что на марсельных площадках галеона не осталось уцелевших мушкетеров. Парочка там еще вошкается, но им явно не до стрельбы.

Такая дерзость не может остаться безнаказанной.

— Ложись! — кричу я.

Мой приказ запаздывает. Именно в этот момент галеон дает залп из пушек нижней палубы. Джекасс вздрагивает и клонится на левый борт. Летят обломки досок, щепки, катятся по палубе по отдельности шлем и человеческая голова. Раздается протяжный скрип — и грот-мачта падает верхней частью на квартердек и замирает в таком положении. Нижний конец оборванных вант плюхается на палубу рядом со мной, и я вижу более светлые, срезанные, разлохмаченные каболки.

Я встаю, оцениваю повреждения. На палубе неподвижно лежит с десяток убитых или тяжелораненых. Еще несколько человек в крови, своей или чужой, сидят, приходя в себя от испуга или болевого шока. На правом борту нет половины фальшборта, а на левом три широких пролома. Ял, который был закреплен на крышках трюма, теперь плавает верху килем рядом с джекассом. Срезало и бизань-мачту. Она лежит под грот-мачтой, образуя косой крест. На наше счастье, испанские комендоры, видимо, редко стреляли по близким целям, прицел взяли высоковато.

Из трюма вылезает боцман Лукас Баккер и докладывает:

— Всего пять пробоины. Два ядра прошли насквозь, убив одного матроса, который заделывал пробоину, что получили от первого залпа. То ядро задержали бочки с водой. Переколошматило половину их, весь трюм водой залит. От второго залпа три пробоины высоко, а одна, большая, начинается дюймах в десяти над водой, волны заплескивают.

— Ставьте на нее пластырь, а остальные заглушите пробками, — приказываю я.

Пластырь и деревянные пробки были заготовлены в Сэндвиче. Я провел с экипажем теоретические занятия. Сейчас закрепят материал на практике.

Джекасс продолжает делать поворот фордевинд. Мы выходим из боя. Мавр сделал свое дело — принял на себя бортовой залп галеона. Теперь пусть повоюют другие. Я приказываю убрать марсель и заняться ремонтом шхуны. Матросы начинают выполнять приказ, при этом постоянно поглядывая на галеон. По нему производит залп из пушек правого борта первый гукер, после чего немного опережает галеон и начинают прилипать к нему. В это время палит второй гукер и тоже мостится к левому борту галеона. Передние два буйса идут к гукерам, чтобы ошвартоваться к ним и вместе пойти на абордаж, а задние, постреливая из фальконетов, обходят галеон с носа и кормы, но не подставляются под пушки правого борта. Как только первые буйсы высадят десант на гукеры и отойдут, их сменит следующая пара

Первый гукер под командованием адмирала Вильяма ван дер Марка ударяется правой скулой о левую галеона, проходит немного вперед, пока оконечность его кормы не оказывается примерно посередине межу фок-мачтой и грот-мачтой. При этом стеньга его грота цепляется за фок-парус галеона и обрывает его. В таком положении гукер и замирает, благодаря якорям-кошкам. С его высокой кормы начинают заводить на галеон «ворон» и лестницы.

В это время второй гукер под большим углом врезается в борт вражеского корабля, ломая себе бушприт. Обломок утлегаря подлетает высоко вверх. Гукер проходит вперед и врезается в корму своего собрата, на котором от толчка с трапа падают в воду два человека, после чего останавливается. С его бака пытаются завести «ворон», но у них никак не получается. «Ворон» постоянно соскальзывает по борту. Зато крюки трех лестниц цепляются за фальшборт галеона. Гёзы, вооруженные палашами и топорами, карабкаются по трапам. И все это под треск фальконетов, мушкетов, аркебуз, пистолетов. Но тяжелые пушки не стреляют. И теперь уже вряд ли выстрелят, потому что нижние порты закрыты корпусами гукеров, а в верхние тычут пиками матросы гукеров.