Гастроль в Вентспилсе - Гунар Цирулис

— Меня интересует только одно — это письмо было опущено в ящик до восемнадцати или после двадцати часов?

Начальник почтового отделения пожал плечами.

— Тут все равно, что на кофейной гуще гадать. Давайте пройдем в отделение, к девушкам, вечером там народу немного, возможно, они что и заметили. Но, по-моему, надежды мало.

Телефонистка, разумеется, ничего не помнила и даже взъелась.

— Все думают, мы тут ничего не делаем. Только подслушиваем чужие разговоры и людей оговариваем. А у меня нету времени даже взглянуть, кто стоит у окошка. Тут работать может только специалист по географическим кроссвордам. Моряки заказывают разговоры с поселками, которых ни на одной нормальной карте нету, номеров абонентов не знают и еще грубят, когда я отказываюсь вызывать тетю Анну, которая живет в третьем доме от магазина...

Начальник привел Яункална в сортировочную, где шесть женщин, согнувшихся над длинными столами, разделяли поток писем и открыток на мелкие ручейки и продвигали в различных направлениях. От их внимательности зависело, попадет ли письмо в Лиепаю прямо или же с «пересадкой», через Ригу.

— Когда все граждане приучатся писать почтовые индексы, — сказал начальник почты, — мы сможем применять автоматы... Сейчас позову бригадира, она работала в тот вечер.

Бригадиром оказалась немолодая, агрессивно настроенная женщина, при всяком удобном случае норовившая пригрозить, что не далее, как сегодня, уйдет на пенсию, срок давно вышел. Вот и сейчас она даже не пыталась вникнуть в суть дела.

— Книга жалоб в отделе доставки. Пишите, только не мешайте мне работать!

— Такая уж она есть, наша Элза Зариня, — постарался сгладить неловкость начальник почты. — Душа нашего отделения. Пошумит, пошумит, но сделает.

— Говорят еще и по-другому: собака, которая лает — не укусит... Ну, что там у вас, мне некогда...

Она повертела письмо в руках, затем, без тени сомнения, сообщила:

— Скажите спасибо, что вообще получили вчера. В последний момент выудила из рижского мешка.

— Вы в самом деле помните это письмо? — не поверил своим ушам Яункалн. — Может, еще сумеете сказать, когда оно было брошено в почтовый ящик?

— Спросите чего-нибудь полегче. Но конверт этот видала, еще подумала, отчего Эмилю Мендерису пишут в магазин, а не домой. Небось, какая-нибудь жалоба? — Бригадир почему-то больше не казалась безумно занятой.

— Говорите, говорите, — подбодрил женщину Яункалн. — Чем запомнился вам этот конверт?

— Проработайте тут двадцать три года, тогда и вам адреса станут по ночам сниться... Есть тут у нас один знаменитый марочник, он переписывается с филателистами во всем мире. Новые марки скупает целыми сериями, лепит на большущие конверты и рассылает во все стороны. И ему такие же присылают. Интересно, письмецо с приветом тоже кладут?... Я теперь на адрес даже не гляжу — отсылаю прямо на Ригу, пускай там раскладывают по разным странам, у нас тут прямой связи ведь нету. Позавчера ночью тоже цельная куча попалась. Схватила, на транспортер кинула, потом гляжу: в середине конвертик поменьше застрял. Тот, что был Эмилю адресован.

— Значит, письмо брошено почти одновременно с корреспонденцией филателиста, — уточнил начальник почтового отделения. — Вам придется сходить к нему, может, вспомнит, во сколько это было.

— Чего это идти к нему? — возразила бригадир. — Он всегда приходит вечером, заодно и собачку прогуливает... — Она раскрыла дверь и позвала: — Скайдрите, твой кавалер во сколько позавчера приходил? Тот, который с коричневым бобиком!

— Когда в вечерней смене работала? — раздался голос телефонистки из соседнего помещения. — Около одиннадцати, как всегда. Я как раз не могла добудиться одного несчастного абонента во Владивостоке. Там а это время солнце только всходит. Если надо, можно по корешкам талонов поглядеть.

— Спасибо, не беспокойтесь, — сказал Яункалн и добавил уже начальнику отделения: — Схожу к филателисту, мне необходимо письменное показание. Вы мне очень помогли.

Перед тем, как отравиться в комиссионный магазин, Янис Селецкис пошел домой. Он снимал комнату на втором этаже у одного рыбака. Это было довольно далеко от центра города, но дальние прогулки как раз входили в физкультурный режим Селецкиса.

Сегодня же инспектор поехал на автобусе — хотел успеть на производственную гимнастику, которую в одиннадцать ноль-ноль передавало рижское радио. Правда, упражнения эти были сущей забавой, но музыка и утрированно бодрый голос диктора дисциплинировали, не давали мыслям переключиться на другое. Он даже ни капельки не вспотел и мог сразу надеть китель. Почему-то Селецкис решил, что сегодня в магазин ему следует прийти в милицейской форме. Возможно, на него повлиял пример полковника Кашиса.

В помещении, где принимали вещи, сидела старшая продавщица, обычно работавшая в отделе готовой одежды. Кричаще накрашенная девица при виде инспектора не выказала удивления, но и не проявила ни малейшего расположения. Было видно, что она испытывает глубочайшее безразличие ко всему, что не относится к ее внешнему виду или не сулит ощутимую материальную выгоду.

— Мне нужны оттиски шрифтов всех ваших пишущих машинок, — сказал Селецкис. — Достаточно будет нескольких строчек.

— По мне, хоть цельный роман настукайте, Я пишу только пером, мне ногтей жалко.

— Скажите, у директора есть машинка, кроме этой? — поинтересовался Селецкис, отпечатав на листке шрифт «Оптимы».

— Он вроде вас — двумя пальцами печатает... А как же те, которые в продаже? Сказать, чтобы принесли, или сами пойдете к Майге?

Машинок было довольно много. Рядом с «Ремингтоном» выпуска начала века стояла новейшая электрическая модель с кареткой почти метровой ширины. У одной были только заглавные буквы, очевидно, она предназначалась для телеграфистов. Шире всего было представлено семейство «Эрик» с русским и латинским шрифтами; затесавшийся среди них «Гермес-Бэби» выглядел просто карликом.

— Наш Эмиль все еще в. каталажке? — полюбопытствовала продавщица. — Из-за этой несчастной «Сикуры» или за левый товар?

— А за ним такое водится?

— Вы не меня, вы директора лучше спросите. Он уже третий день ходит как в воду опущенный. Каждый час звонит в свой бывший магазин — уж не собрался ли обратно?.. Я-то плакать по нему не стану, сколько можно жить на зарплату и квартальную премию? Ведь он — ни себе, ни людям, каждое утро проверяет, не осталось ли что припрятано под прилавком... Может, вы тоже хотите глянуть, не зажала ли какую-нибудь дефицитную пишущую машинку...

Выйдя из магазина, Селецкис увидел Ренату Зандбург, отчаянно сражавшуюся с мужским складным зонтиком.

— Слава богу, дождя нет и не скоро пойдет, — пошутил инспектор и показал на безоблачное небо. — Надо нажать вот эту кнопочку.

— Да я и солнца не боюсь, — сказала тетушка Зандбург, спрятавшись под черный зонт. — Это на всякий случай, чтобы зять меня не увидел. Он думает, я лежу больная.

— Может, вам и впрямь не стоит выходить из дому, в ваши годы со здоровьем шутки плохи.

— А кто же будет брать Чипа, если милиция не справляется? Моя команда и так не в полном составе. Морозовы испугались и отправили своих мальчишек в деревню, чтобы за лето заработали себе на школьную форму... Остальных прогнала в порт, а сама решила покараулить возле лавки — должен же этот жулик в конце концов выплыть на чистую воду.

— Желаю успеха! — откланялся Селецкис.

«Ты бы лучше пожелал мне терпения», — сердито подумала тетушка Зандбург, Она не имела ни малейшего представления о том, как разыскивать в городе человека, решившего, надо полагать, скрыться из виду. Она, например, скорей всего поехала бы прятаться к одной из своих дочерей. Гениальный ход: схорониться от милиции в юрмалской квартире полковника Кашиса; никому не пришло бы в голову искать там. Настроение Ренаты Зандбург дало резкий скачок вверх, однако вскоре упало. К Чипу не подойдешь с меркой нормального человека. Тот, кто может хладнокровно отравить своего компаньона, скорей всего не страдает от угрызений совести. Такой негодяй, вполне возможно, загорает себе на пляже... Вероятность, конечно, невелика, тем не менее она решила пройтись до взморья. Играть роль часового у самого оживленного перекрестка в городе было совсем уж глупо.

Предложение пришлось по вкусу также и Мексиканцу Джо, который полностью завладел мопедом Кобры и, как и положено моторизованному авангарду, первым возвратился из рекогносцировки в районе порта. Остальные тоже не возражали, и часом позже всемогущие «бизнесмены» уже брызгались, плавали и ныряли в волнах, поднятых западным ветром. Удовольствие было еще больше от сознания, что все это они проделывают по заданию милиции, в интересах народа и государства. А тетушка Зандбург, караулившая одежду, тем временем с ужасом думала о том, что морские купания способствуют усилению аппетита.