Аттила - Уильям Нэйпир

Люций то и дело смотрел на лес, но нападающих все не было. Что их так задержало?

— Используйте и кареты, — произнес рядом чей-то голос.

Люций обернулся. Мальчик.

Люций нахмурился.

— Обычно я не прислушиваюсь к тактическим советам от двенадцатилетних мальчишек, но…

— Четырнадцатилетних.

— Какая разница!

Люций задумался, а потом распорядился втащить обе кареты в оборонительный круг.

Мальчик снова вмешался.

— Набок. Переверни их.

Люций зарычал:

— Ты испытываешь мое терпение, мальчишка.

Но Аттила был невозмутим.

— Оставь их так, как есть, и врагу нет ничего проще, как подобраться к ним под прикрытием, накинуть аркан, прицепить его к паре лошадок и вытащить кареты на их же собственных колесах. И твое кольцо разорвано. Поверни их набок, и тогда никто не стронет их с места.

Люций фыркнул:

— Это не по-римски.

Мальчик ухмыльнулся.

— Конечно, это способ гуннов. А, да, когда будешь переворачивать, не забудь повернуть колеса внутрь круга, чтобы по ним не смогли взобраться наверх!

И Люций, рявкая, отдал еще несколько приказов, так что скоро обе огромные позолоченные кареты привязали к лошадям. Со скрипом, ругательствами и проклятиями, а потом — жутким грохотом, их перевернули, и они рухнули в пыль. Люцию пришлось признать, что из них получился очень подходящий дополнительный барьер на целую треть кольца. А поскольку для защиты периметра у них оставалось всего сорок человек, любая дополнительная подмога была кстати. Коней и украденного мальчиком рахитичного мула ввели с круг сквозь оставленный проход и привязали в центре, а потом закрыли проход кольями. Люций что-то прошептал на ухо Туга Бин, и она опустила голову и заснула.

В оборонительном круге воцарилась тишина.

Они собрали достаточно хвороста, чтобы разжечь два небольших костерка, и сели вокруг них, скрестив ноги, глядя на оранжевые языки пламени, жуя сухари и запивая их экономными глотками воды. Совсем немного еды, но это все, что у них осталось. Никому не хотелось покидать круг, чтобы немного поохотиться в сумерках. Солнце уже почти закатилось за горизонт, и темнота быстро заливала мир. Маленькие летние птички в лесу уснули, и скот внизу, в долине, тоже замолкал.

Люций и Марко стояли бок о бок на земляном валу, пытаясь рассмотреть что-нибудь в лесу.

— Вот они, — тихо произнес Марко.

— Ты их видишь?

— Увидел какую-то вспышку. Они наблюдают и выжидают.

— Почему они не напали раньше? Просто сидели и смотрели, как мы строим заграждение.

Марко буркнул:

— Вот такие они.

— Так что, ждать ночного нападения?

— Обычно темнота помогают обороняющимся, и сумерки тоже. Может, потому они и выжидают?

— Значит, атакуют на заре?

— Мне так кажется.

И тут кровь в жилах Люция похолодела. Последние солнечные лучи косо падали на каменистое плато, а лес в гаснущем свете казался черным. И из этого леса выезжали всадники-готы. Но это еще не нападение. Это парламентеры.

Их было трое. Они ехали на высоких, горячих конях, каждый держал в правой руке длинное копье, на котором сразу за наконечником трепыхался стяг. У них не было щитов, но отполированные стальные нагрудные пластины отражали последние солнечные лучи, а высокие конические шлемы с плюмажем из конских хвостов делали их еще выше.

Оба офицера подумали: против двух сотен вот таких? У нас нет шансов. Но оба тактично промолчали.

Трое всадников бесстрашно подъехали к оборонительному кольцу, и один из них кивнул Люцию:

— Ты командир?

— Да, — бесстрастно ответил Люций.

Конь предводителя, сухопарый мускулистый вороной жеребец, весело приплясывал, ретивый и полный огня. Повадка выдавала в нем испанские или берберийские крови, хотя обычно готы использовали косматых, выносливых равнинных лошадей. Военный предводитель снова заговорил на отличной латыни:

— Отдайте нам мальчика-гунна, и все остальные могут спокойно уходить. Начнете сопротивляться — ни один из вас не доживет до завтрашнего заката.

Люций повернулся к Марко. Марко подозвал Опса, и тот, шаркая, отошел от костра.

— Слышал, декурион?

— Слышал.

— Что говорят солдаты?

Крейтс, крепкий невысокий грек, лекарь центурии, сидевший, скрестив ноги, у костра и точивший кинжал об оселок, ответил за всех:

— Скажи, чтоб катился ко всем чертям.

Люций ухмыльнулся и повернулся к готу:

— Ответ такой: катитесь ко всем чертям.

Всадник остался невозмутимым и спокойно произнес:

— Вы об этом пожалеете.

Люций не отрывал взгляда от глаз врага.

— Может быть. А может быть, и нет.

Трое высоких всадников повернули коней и направились к лесу.

Люций подсел к своим людям. Аттила сидел рядом.

Грек Крейтс что-то рисовал кинжалом в пыли. Он заговорил, и его обычно язвительный голос был полон недоумения:

— Готы не сдирают с живых людей кожу. Из всех варварских народов у них самое высокое понятие о чести. Они не вырезают деревни под корень и не приносят человеческих жертвоприношений. — Он тряхнул головой.

Люций взглянул на Аттилу, но тот сидел молча, с непроницаемым взглядом.

Марко, служивший раньше на Дунае и неплохо знавший готов, согласно кивнул.

— Один из наших парней, когда я служил с Legio X Gemina в Норике… Помнится, тогда высокие, красавцы-всадники с длинными светлыми волосами вышибли из нас семь разных видов дерьма…

Остальные громко захохотали.

— В общем, один из наших парней попал в лапы к готам, когда охотился за рекой. И вернулся обратно живым. Но знаете, что случилось?

Все с интересом придвинулись поближе, временно позабыв о завтрашней угрозе. Марко умел рассказывать.

— У этого парня, молодого optio, вообще не было здравого смысла. Зато он прочитал полно книжек, и даже сидя в лагере у реки, он вечно толковал о поэзии и философии и всяком таком. Остальные пока набивали брюхо чечевичной похлебкой да пердели на него время от времени, а он знай себе болтает. Ну и вот, пошел он в одиночку на охоту, уточку ему захотелось, потому что чечевица на его кишки паршиво действовала, ну, его и готы и сцапали. И вот они встали вокруг него кольцом на свой манер и направили копья ему на глотку. А он нам как-то рассказывал, что читал про греческого философа, которому угрожал казнью какой-то тиран, не помню, как его звали. И вот этот греческий философ, в истинно философском стиле, давай насмехаться над тираном: «Как замечательно, должно быть, обладать такой же властью, как ядовитый паук».

Тиран, правда, его все равно казнил. Но надо признать, что философ отправился в ад с определенным шиком.

— Да, и вот эти готы окружили нашего парня, и стоит он там один-одинешенек. И предводитель говорит, что, дескать, он забрел в его королевство, и наказанием за это будет смерть. А этот книжный червь, весь из себя гордый, сидит верхом и давай вслед за философом: «Как замечательно, должно быть, обладать такой же властью, как ядовитый паук». Прямо им в глаза. Наступила мертвая тишина, все двадцать всадников вытаращились на этого нахала, так надерзившего вождю, а потом — будь я проклят! — как начнут хохотать! Они так хохотали, что чуть с коней не попадали. Потом вождь поднимает копье, и остальные тоже, и подъезжает к молодому полоумному optio, и хлопает его по спине, и требует, чтобы тот поехал к их палаткам и напился там с ними какого-то сомнительного готического меда. Что он должным образом и выполняет, потому что выбора большого у него все равно нет. На следующее утро ему кажется, что он всю ночь бился головой о стенку, но зато он и этот отряд стали на всю жизнь кровными братьями.

Марко помолчал, а потом добавил уже серьезно:

— Смысл в том, что вот такой народ эти готы. Они воины, и они придерживаются старинного германского героического кодекса. Понимаете? Они не сдирают с пленников живьем шкуру, как и сказал наш малыш-грек, и они не вырезают целые деревни женщин и детей. И я не говорю, что они не делают этого, потому что мягкосердечные. Просто они, как подобает воинам, обнажают мечи только против достойного противника — другими словами, против мужчины с мечом в руке. И вы никогда не услышите о зверствах готов, как это случается с другими племенами.

Наступило неловкое молчание. Солдаты старались не смотреть на Аттилу. Но он оставался бесстрастным и, глядя в оранжевые языки пламени, ловил каждое сказанное слово.

Люций поднялся.

— Ладно, дамочки. Хватит болтать. Пора немного поспать. Рассвет наступит через несколько часов, а день завтра будет долгим и трудным.

Марко и Люций еще немного постояли на земляном валу, вглядываясь в безмолвную тьму.

— Как по-твоему, центурион, у нас есть шансы?

Марко глубоко вздохнул, но ответил неожиданно уклончиво: