Бедные (Империя - 2) - Генрих Манн

- Не надо стрелять! Я не виноват!

Потом упал на живот, стал скрести пыль ногами и руками и умер. Это был предатель Яунер.

В лесу закричали:

- Молодец, Гербесдерфер!

И, спотыкаясь, рассыпались между деревьями. Бальрих - с ними. Но вдруг, обессиленный, свалился на кого-то в овраг. Человек застонал, и по его стонам Бальрих тут же узнал Ганса.

- Это ты, мальчик? - Бальрих зажег спичку. - Ты шел вместе с нами? Ты весь в крови... - Но, увидев, что Ганс без сознания, пробормотал: - Пролил за нас кровь, а я остался невредим.

Он взвалил его на спину и стал выбираться из оврага, обходя стволы, чтобы не ушибить Ганса. Из окон виллы "Вершина" лился свет. Она стояла на холме, белая, заброшенная, оцепленная солдатами. "Я отнесу его туда, - решил Бальрих, - пусть меня арестуют". Но не успел он выйти из леса, как Ганс очнулся.

- Что ты делаешь? Беги отсюда! - Подросток из последних сил так схватил за голову Бальриха, что чуть не свихнул ему шею. - К тебе! - потребовал Ганс. - В твой корпус!

Но тут рабочий споткнулся, и Ганс снова потерял сознание.

Бальрих покорился и пошел в обход домой. Это заняло половину ночи. Лес, дорога - все было оцеплено войсками, кроме рабочих корпусов. Да и кого им там искать? Никто еще не возвращался; Даже ворота стояли открытыми настежь. Бальрих бережно опустил мальчика на свою койку и стал перед ним, сложив руки. "Настоящий герой, - думал он. - Кто заставлял его идти с нами, и что ему за дело до нас?.. Так вот каковы они; истинные герои! А нам, бедным, даже это не дано".

Он стоял, глядя на мальчика, как будто сам не тащил его на руках чуть не всю ночь и не уложил на эту постель. Он долго смотрел на него из-под сдвинутых бровей и вдруг, опомнившись, кинулся перевязывать. Покончив с перевязкой, Бальрих, глядя перед собой, сказал:

- Семнадцать лет, богат, а идет с нами, бедными, с нами, кому ничего не осталось, кроме отчаяния.

Мальчик, не открывая глаз, слабым голосом спросил:

- Отчаяния? Разве ты не был счастлив, Карл?

Бальрих отвечал:

- Да, как может быть счастлив самоубийца в час избавления, после долгих страданий.

Юный богач улыбался, не размыкая век.

- Это было прекрасно, точно праздник. И как светло! И эта арка в розах! Победа! - бормотал он в бреду. - И мы плывем по небу!

А Бальрих в ответ:

- Нет, тяжела наша жизнь на земле, и мы знаем, что лечь в эту землю цель нашего пути.

- Все принадлежит нам - свобода, счастье!

- Пустые слова, - ответил Бальрих. - Кто верит им?

Богач открыл глаза. Их горячечный, восторженный блеск вдруг затуманился печалью:

- Вы не верите в счастье даже в такую ночь?

- Пиршество богов не для нас.

- Зачем же вы тогда бунтовали?

- А ты? - спросил Бальрих. Он стоял перед Гансом, укоризненно глядя на него. - Ты уже забыл?

Разгоряченное лицо мальчика побледнело, и он в ужасе прошептал:

- Лени! Я хотел умереть за нее! Как я мог забыть о ней? - Обняв Бальриха, скорбно склонившегося над ним, и прижавшись к его груди, Ганс разрыдался: - Какие мы несчастные, - промолвил он.

Сейчас их ничто не разделяло, и они предались своему горю.

Утро едва забрезжило, когда Ганс в испуге очнулся.

- Беги! Тебя будут искать!

Бальрих равнодушно махнул рукой.

- Куда? Бесполезно.

- Там, в моем пиджаке, деньги. Возьми...

Ганс запнулся. Гримаса на лице друга напомнила ему, что это были за деньги.

- Отдай их отцу. Твой отец тебе друг. - И, увидев, что губы мальчика задрожали, Бальрих спросил: - Ты разве не хочешь домой?

Ганс опустил голову, ему было стыдно признаться в этом желании. Все же он позволил Бальриху одеть себя.

- Пошли кого-нибудь узнать, - шепнул он ему на ухо. - Солдаты, наверно, уже ушли, а Геслинг еще не вернулся.

- Разве его не было? Не было там, в эту ночь! - Бальрих расхохотался. Нам-то, мятежникам, следовало бы это знать!

- Он хитрый, - протянул мальчик, - если встретишься с ним, берегись!

- А теперь он вернется? Ну, что ж, пойду. Твои родные придут за тобой. Прощай, мой милый мальчик, поправляйся и будь здоров!

- И ты будь здоров, - сказал Ганс Бук серьезно и задумчиво. Они обменялись крепким рукопожатием, как мужчины, которые и без слов понимают друг друга.

Бальрих послал какого-то парнишку к отцу раненого Ганса, а сам отправился на пожарище. Над развалинами еще курился дым; Бальрих посмотрел кругом. В этих развалинах, в этом запустении, казалось, еще жила ночь мятежа. Забастовщики попрятались, скрылись и Динкли, и лишь Клинкорум все еще стоял над своим погибшим добром, бормоча и размахивая руками, словно мельница крыльями. Бальрих прошел мимо, выискивая среди придорожных деревьев такое, в ветвях которого можно было бы спрятаться.

Взбираясь на дерево, он тотчас узнал его. Вот и сук, на котором он когда-то хотел повеситься. Все это началось здесь, и события опять привели его сюда. А эти два момента отделяли один от другого борьба, испытания, падение и восстание, схватка не на жизнь, а на смерть, продолжавшаяся до столь печального конца. Ты уже тогда предвидел его, бедняк, предвидел свою гибель. Если бы ты все-таки ушел из жизни еще тогда! Теперь это слишком трудно; все, что ты выстрадал с тех пор, бунтует в тебе и противится самоубийству. Если умирать, так умирать в бою, и пусть враг погибнет вместе с тобою!

Он посмотрел на оголенные ветви. Тогда вершины покачивались на ветру, изливая теплый аромат своих цветов.

"Я уж не услышу их благоухания, - сказал себе Бальрих с горечью. Солнце уже не будет греть меня своим теплом, я уже никогда не испытаю сытости, никогда не буду любить женщину".

Здесь, у последней черты, всего острее возвращались к нему физические ощущения. "Брось все, беги отсюда, спасайся, живи!"

Вдруг послышались шаги.

Далеко внизу, между последними деревьями, показался Геслинг. Он был один. Бальрих приготовился, проверил револьвер. "Внимание! Мужайся! Именно этот человек, и никто другой, стоял на твоем пути. Это он хотел обречь тебя на голод, засадить в сумасшедший дом. Он хотел выставить тебя перед людьми вымогателем и вором, арестовать, утопить в позоре! Но я здесь, внимание, я здесь!" И он прицелился. Однако Геслинг куда-то исчез.

Он, наверное, стоит вон за тем деревом! Бальрих соскочил на землю. Вытянув руку с револьвером, он ринулся вперед. И вдруг как бы прирос к месту. Он решил, что наткнулся на дерево, бросился в сторону, хотел бежать вперед. Но вдруг понял, что двое держат его с обеих сторон. Третий вырвал у него оружие. Теперь он понял: за каждым деревом стоял человек. Это было как во сне. Вдали показались еще какие-то фигуры, и только очутившись в кольце вооруженных людей в штатском с мерзкими физиономиями, Геслинг вышел из своей засады.

Куда девались его дряблые, отвисшие щеки, мутный взгляд? По-прежнему исполненный надменности и силы, прошествовал главный директор между шпалерами своей охраны прямо навстречу обезвреженному врагу. Вот он, этот человек, который лишил его сна, преследовал и довел до болезни, человек, в своем кощунственном дерзновении посягнувший на высшую святыню собственность и власть. Вот он стоит, окруженный сыщиками, кисти его рук крепко зажаты в их руках, и тут уже не помогут насупленные брови, - можно подойти и плюнуть ему в лицо!

Но, пока победитель наслаждался своей победой, побежденный резко сказал:

- Прикажите вернуть мне револьвер! Я убью себя.

Взрыв смеха, мерзкие рожи ликуют.

- А еще кого? - насмешливо спросил главный директор.

- До вас мне больше нет дела! Только себя, - буркнул рабочий.

- Я считал вас умнее, - снисходительно заметил главный директор. Увидеть, что я иду один, пешком, и вообразить, что это так на самом деле. Теперь у вас по крайней мере целый эскорт.

Бальрих смерил его уничтожающим взглядом.

- Вы переоцениваете себя. Вашего сына вы так не охраняли, и я мог бы просто пристрелить его и за это поплатиться жизнью. - Он посмотрел на Геслинга в упор: - Вы на это рассчитывали.

Геслинг отпрянул. Он уже не казался таким самоуверенным; обвел взглядом своих телохранителей и открыл было рот, чтобы приказать им увести его жертву, но вдруг передумал.

- Хотите быть благоразумным? - спросил он, вплотную подойдя к Бальриху.

Побежденный ответил:

- То, что мною сделано, я считаю вполне благоразумным.

- Мне надо поговорить с этим человеком, - властно заявил директор. - Но сначала наденьте на него наручники.

Его приказание было исполнено.

- Мне не о чем говорить с вами, пока вы не освободите мне руки.

Директор упорствовал. Тогда Бальрих снова обратился к нему:

- Зачем мне вас убивать? Вы и без выстрела все равно отправитесь туда же, куда и я.

- Напрасно вы мне угрожаете! - воскликнул главный директор. Но все же велел сыщикам на время снять наручники. Он даже отошел с Бальрихом в сторону, за развалины виллы Клинкорума.

Блюстители общественного порядка и спокойствия были изумлены, увидев, что главный директор Геслинг вступает в секретные переговоры с человеком, только что покушавшимся на его жизнь.