Убей-городок (СИ) - Шалашов Евгений Васильевич

Только расположился, как Александр Яковлевич грохнул мне в стенку кулаком, что в нашем коде сигналов означало: возьми трубку спаренного телефона. Я взял, дождался щелчка, означавшего, что председатель положил свою трубку и произнёс:

— Воронцов слушает.

— Воронцов, это хорошо, что ты слушаешь, это хорошо, что я тебя застал, Воронцов. Это оч-чень хорошо, Воронцов.

Федя Краснюк — дежурный по отделению всё никак не мог успокоиться и теребил мою фамилию и так, и этак. От радости, видимо. А то, что для дежурного большая радость, для участкового, сразу понятно — почти гарантированные хлопоты. Ну, теперь, однако, деться некуда, раз трубку взял. Давно сказано: хочешь жить спокойно — держись подальше от начальства и телефона. А Краснюк, наконец, преодолел барьер невнятности:

— Вот какое дело Воронцов. Звоночек тут поступил про то, что на Западной в какой-то хибаре трупешник имеется. А это ведь твой участок? Так ты слетай быстренько, одна нога здесь, другая... — тоже здесь. — дежурный заржал, довольный своим остроумием. — Глянь, что к чему, и быстренько отзвонись: сам справишься или опергруппу собирать.

— А кто звонил-то?

— Так он тебе и представится, — хохотнул Федя. — Скажи спасибо, что вообще позвонил, а то был бы тебе подарок. Придешь — а трупешник уже течет. Ты потом форму от запаха замучаешься отстирывать. Так что, ты давай, ноги в руки, все проверь. Давай.

Вообще-то, если подходить к случившемуся событию строго официально, то дежурный нарушил сегодня правила, установленные нормативными документами, потому что в случае поступления в дежурную часть информации об обнаружении трупа, ответственный дежурный обязан немедленно отправить по адресуоперативно-следственную группу.

Все правильно, но имеются обстоятельства. Если на каждое анонимное сообщение отправлять полноценную группу, то вся работа рухнет. Анонимный звонок — еще не стопроцентное доказательство. Может быть и дурацкая шутка, может быть и ошибка. Инспектор уголовного розыска, участковый инспектор, допустим, на месте, а как быть со следователем прокуратуры, с экспертом-криминалистом и судебно-медицинским экспертом? Они-то в своих кабинетах не сидят, находятся дома. Не часто в те годы обнаруживались трупы, поэтому и нужды в постоянных дежурствах не было.

А если собирать группу, а это время, а вызов ложный, то что тогда? Вон, был случай, когда группа приехала на труп, а труп оказался вполне живым, хотя и упившимся мужиком. И этот «труп» пришлось не в медицинский вытрезвитель отправлять, а в больницу, промывание желудка делать. Конечно, благое дело совершили, жизнь спасли, но опергруппы существуют не для оказания помощи пьяницам. А машина в дежурной части всего одна, а если в это время произойдет что-то иное, более опасное?

Так что, в порядке вещей было отправить по адресу «разведчика», а уж тот потом доложит — что и как. А пока оперативно-следственная группа собирается в путь, участковый и место происшествия посторожит, что-нибудь еще выяснит.

Всё ещё пребывая в расслабленном состоянии,я спросил Краснюка:

— Ладно, улица Западная, а дом-то какой?

Было слышно, как дежурный шуршит какими-то бумагами и тихонько матерится себе под нос. Наконец, он нашёл нужную бумажку.

— Двадцать восемь.

И вот тут прошлое наотмашь залепило мне по физиономии, да так, что не только щёки запунцовели, но, кажется, и душа покраснела.

Западная двадцать восемь. Старая хибарка, похожая на деревенскую баньку, вросшую в землю. Одно маленькое окошечко, расхлябанная дверь. И внутри расположение, как в бане. Не сени, а тесный предбанник. Прямо посередине печь, стол и лавки, где и сама хозяйка спит и где сидят ее собутыльники. Может когда-то это баня и была, а то и полуземлянка, уцелевшая со времен польского нашествия.

В этой хибарке и жила моя поднадзорная Римма Коркина, сорока шести лет, особо опасная рецидивистка.

Первый раз села в тюрьму как раз в год моего рождения — в одна тысяча пятьдесят пятом году. А после первой отсидки и понеслось. Всего у дамы шесть «ходок», что не у всякого мужика-рецидивиста.

Коркина, ввиду того, что признана судом особой и опасной, «поднадзорница», что означает, что она обязана являться на регистрацию в отделение милиции трижды в месяц, находиться дома с двадцати ноль-ноль и до семи утра. А еще она обязана работать, ну и там ещё несколько ограничений по мелочи.

Как водится, работать старой уголовнице «западло», но и деваться некуда, поэтому устроилась уборщицей в ближайший магазин, где по утрам намывала полы. Директорша магазина, да и продавщицы, восторга от присутствия такой работницы не испытывали, но им тоже деваться некуда — милиция попросила, а отказывать, вроде бы, повода нет. Надеялись, что Коркина начнет прогуливать, тогда можно и уволить, но та пока службу несла исправно. Правильно, обратно в тюрьму никому не хочется.

Ходили слухи, что Коркина и краденым приторговывает, и кроме водки травку употребляет, но слухи, как известно, к делу не пришьешь. А сама Римма — волчица стреляная, жизнью битая. Даже такой неказистый дом лучше, нежели тюремная камера. И собутыльники, тоже имеющие опыт отсидок, приходили не раньше семи утра, а после двадцати часов их словно ветром сдувало. В восемь вечера и я мог с проверкой нагрянуть, и дружинники заглянуть по моей просьбе. От дружинников-то гостям ничего плохого не светило, но они ведь могли и сообщить в отделение. Так что всё равно собутыльникам и друзьям сердца приходилось сматываться во избежание, так сказать.

А днем, в установленное время, пить не запрещено. А коли работает человек — так тут и придраться не к чему.

А убийство Коркиной я помню. Только вот мне почему-то думалось, что было оно ближе к осени, в конце августа. Эх, сюда бы мои архивные записи за все годы службы, вот тогда бы я был кум королю и многие вещи знал наперед во всех деталях, а не так, как их сохранила коварная изменщица — память.

С этим убийством у меня связаны очень досадные и неприятные воспоминания. Из-за этого дела я не спал несколько ночей. А еще — угрызения совести, которые меня мучают вот уже сорок пять лет. Я же убийцу тогда в руках держал, почти расколол, но сорвалось.

Э, кому я вру? Не расколол я его, а только напугал и дал возможность замести следы.

Впрочем, об этом убийстве, о своей мятущейся совести поговорим чуть позже.

— Александр Яковлевич, — спросил я у председателя. — Из ваших архаровцев пораньше никто не обещал подойти?

— Так вроде и нет, — пожал плечами Котиков, потом озабоченно спросил. — А что такое? Понятые нужны?

— Сигнал поступил, вроде бы труп. Надо сходить глянуть, что и как. Думал, если кто из парней подойдет, то с собой взять.

Александр Яковлевич мгновенно «просек» ситуацию. Идти одному на труп — не с руки. Участковому придется охранять место происшествия, чтобы любопытные не лазали, не затоптали, а кто в дежурку звонить станет? Не факт, что ближайший телефон-автомат исправен, разумнее на опорный вернуться, а то и напрямую — в отделение милиции.

— Я сам и схожу, — принял решение Котиков. — Вера Ивановна заседает, раньше восьми не будет, а парни немного подождут. Вон, я им даже записку оставлю.

Котиков накарябал записку — дескать, скоро будет, ждите, запер дверь и мы отправились выяснять — жива ли гражданка Коркина или нет?

Впрочем, я уже не сомневался, что моей поднадзорной надзор уже никогда не потребуется.

Перезвонить дежурному, сообщить, что Коркина мертва, потому как два ножевых ранения — одно в область сердца, другое в горло, и оба смертельные? И скажу, что я это видел в своем будущем, которое для меня стало прошлым. Или наоборот? Ладно, не стоит маяться ерундой, а надо честно сходить «в разведку», второй раз в своей жизни убедиться, что моя поднадзорная рецидивистка мертва, а потом позвонить.

​Глава девятнадцатая. Место происшествия

Ходу до «апартаментов» Коркиной минут десять. Мы шли с Александром Яковлевичем и говорили о пустяках. Бывший кандидат в мастера спорта вещал о зимней Олимпиаде в Инсбруке, с гордостью говоря о том, что Советский Союз набрал больше всех золотых медалей, а мог бы еще больше, если бы Сметанина в гонке на пять километров не уступила финке. Серебра и бронзы тоже в достатке, но серебро и бронза — это фи, не медали. Для Александра Яковлевича иных мест, кроме первого, не существовало.