Уиронда. Другая темнота (сборник) - Музолино Луиджи

Пока они обнимались, стоя у духовки, Лючия одной рукой помяла его яички, а потом захихикала и деликатно отстранилась.

Мирко долго простоял под теплыми струями, пытаясь смыть прилипший к коже фабричный запах. Выйдя из душа, почувствовал себя заново родившимся. Но увидев в зеркале безволосый живот и дряблую грудь, немного приуныл.

Надо идти в спортзал. Годы берут свое.

Натянув чистую рубашку и новые джинсы, Мирко подошел к жене.

– Все готово, – сказала Лючия, поднося зажженную спичку к свечкам на столе. – Надеюсь, ужин тебе понравится.

В сумерках при мягком свете свечей они с аппетитом ели, смеясь и болтая обо всяких пустяках, и ненадолго обоим показалось, что время повернулось вспять, что им снова тридцать и они полны планов и надежд.

Мирко выпил больше полбутылки просекко, заедая немного пресными закусками, которые жена купила в отделе деликатесов; он немного опьянел и не сразу заметил, что Лючия до вина не дотронулась.

– Ты пить не будешь? – спросил он. – В прошлый раз, когда я принес просекко, ты выпила столько, что не смогла сама дойти до спальни.

– Ммм, – протянула Лючия, пристально глядя на него. В неровном свете свечей были хорошо заметны жирные мазки тонального крема, которыми она пыталась скрыть морщинки вокруг глаз.

– В смысле «Ммм»? Оно такое вкусное! Надеюсь, ты купила две бутылки, – Мирко налил себе еще бокал. Лючия с серьезным лицом смотрела, как он пьет. Только взгляд был все тот же – сияющий, лучистый.

Вдруг Лючия так резко отодвинулась от стола, что ножки стула процарапали по полу.

– Я хотела подождать до конца ужина, но не могу. Скажу сейчас. У меня для тебя сюрприз!

– Сюрприз? – пузырьки просекко на языке сразу начали горчить. Сюрпризы ему не нравились. Совсем не нравились. В них всегда было что-то коварное – то, что он не мог контролировать. Сдерживая отрыжку, Мирко проводил взглядом жену, которая вышла из комнаты в темный коридор. Услышал, как она ищет что-то в спальне. Потом Лючия вернулась, сжимая в руках прямоугольный пакетик сантиметров пятнадцати в длину, перевязанный желтым бантом. Она протянула ему подарок с такой широкой улыбкой, что Мирко немного испугался. С той же самой, как утром, когда он уходил на работу.

Мирко встал, уставившись на нее, плохо соображая от алкоголя.

– Ну, чего ты ждешь? Открывай же! – поторопила Лючия, а потом, словно вспомнив о забытом пустяке, добавила. – Я тебя люблю.

– Да. Конечно. Спасибо.

Мирко показалось, что он смотрит со стороны, как его руки развязывают бантик, как рвут бумагу, как тени танцуют на стенах при свете свечей. В какую-то секунду он вдруг решил, что под картонной крышкой коробки найдет сгоревшего муравья. Мертвого, изуродованного, испепеленного, покоящегося на кусочке белого атласа, как в маленьком роскошном гробу. Издевательская комичность этой сцены снова разбудила в голове Мирко тревожные мысли. Он уже видел, как Лючия встает, отшвыривает стул и, показывая на него пухлым указательным пальцем, спрашивает:

– Зачем ты это сделал? Зачем?

Картинка растаяла так же быстро, как появилась, и Мирко заглянул в коробку.

Он не сразу понял, что там.

Термометр? Какая-то электронная хреновина?

Пришлось поднести пакет к свечам.

Это был тест на беременность. В маленьком белом окошечке, расположенном в центре пластикового корпуса, отчетливо синели две параллельные полоски. Трогать руками он его не стал. Знал, что тест показывает ответ при опускании в мочу. Почему-то это было первое, что пришло ему в голову.

Стоявшая у другого конца стола Лючия крепко схватила его за руку.

– Мирко, я сделала его утром. Не знаю, почувствовала себя какой-то… другой. Я беременна! – голос задрожал от волнения, и она расплакалась. – Я стану мамой. А ты папой. Ты рад?

Положив пакет на стол, Мирко сжал ее руку в ответ. Хотел посмотреть ей в глаза, но взгляд жены блуждал по углам комнаты, куда не добирался свет свечей. Мирко молчал. Внутри живота, за пупком, что-то глухо пульсировало. Он знал, что ведет себя как дурак, но не мог сказать ничего вразумительного.

Мирко не понимал, что чувствует. Уж очень противоречивыми были эмоции: удовлетворение, радость,

ты выполнил свой супружеский долг, ты настоящий мужчина, отвечающий за продолжение рода, ты будешь отцом,

но в то же время тоска и сомнение

готов ли ты к тому, что теперь твоя жизнь изменится самым кардинальным образом, сможешь ли справиться с этим экзистенциальным катаклизмом, станешь ли хорошим отцом?

– Да, – пробормотал он. Голова закружилась. – Это потрясающе.

Лючия с мокрыми от слез щеками подошла и обняла его, а он сидел, все еще не в силах переварить новость, прижавшись головой к ее животу.

В котором, сливаясь воедино и размножаясь, клетки образовывали гранулы, обретали четкие формы и покрывались оболочкой. Невидимые глазу, надежно спрятанные внутри, но живые, пульсирующие, энергичные, они творили чудо новой жизни, формируя крошечный организм в необъятности мира, космоса.

Одни муравьи рождаются, другие умирают, – пронеслось в голове у Мирко, а потом он подумал, что, наверно, это нормально, ведь люди обычно так и делают – разрушают и творят, порой не зная зачем.

После бесконечных объятий, поцелуев и слез они доели ягненка. С таким же удовольствием Мирко мог бы жевать пенопласт. Он выпил больше, чем нужно, и был крайне возбужден – то его охватывал восторг, то глодала тревога. В конце ужина и Лючия позволила себе полбокала, чтобы запить десерт.

Под убаюкивающий стрекот цикад, льющийся из открытого окна, они занимались любовью, и Мирко проникал в Лючию нежно, словно боясь причинить боль ей и ребенку.

Они заснули в обнимку, и лунный свет освещал их потные насытившиеся тела, погрузившиеся в блаженный сон в сладком изнеможении.

В грязи копошились какие-то твари. Головы и животы пульсировали, как налившиеся гноем бубоны, скопившиеся в многовековой толще земли, сквозь которую продирались мясистые и сильные корни покрытосеменных, чтобы высосать питательные вещества из гнилой почвы. И раздавался гул. Несмолкаемый вездесущий гул, вибрировавший в пустотах мироздания, надоедливый, как бесконечные громовые раскаты.

Скопище дрожащих крошечных тел и конечностей исчезло, когда Мирко открыл глаза.

Но гул – нет.

Мирко лежал в постели и не мог пошевелиться, словно что-то давило на грудь. Да, ягненок – не самая легкая пища, особенно если запить его литром просекко, а закусить оливье, анчоусами с зеленью и ветчиной с дыней. Ему было плохо. Слабость, головная боль, ломота в конечностях. Либо ужин не переварился, либо он заболел гриппом. Его знобило, хотя еще вчера вечером ему казалось, что в комнате жарко. На бедре засохла лужица спермы, склеив волосы и больно стянув кожу.

Лючия храпела.

А кроме ее безмятежного храпа Мирко слышал гул. Затаил дыхание, но так и не смог понять, откуда тот доносится.

Сполз с матраса, но стоило ему встать, как в животе словно что-то опрокинулось. Он зажал рот рукой и выбежал из спальни, зная, что если не поторопится, то его вырвет прямо на ходу.

В коридоре он пошатнулся и оперся на комод из «Икеа». Здесь гул стал тише.

Его стошнило в раковину, и Мирко зажмурился, чтобы не видеть плохо переваренных кусков ягненка, которые выскакивали из пищевода, как крысы из затопленных труб.

Тошнота сменилась болезненным состоянием и гнетущим чувством пустоты. Волосы прилипли к покрывшемуся холодным потом лбу. Мирко выпил пару глотков воды, как мог отмыл раковину и вернулся в спальню. Лючия сидела на кровати, голая – на обвисшую грудь и покрытые целлюлитом бедра падал лунный свет.

Она смотрела в никуда широко раскрытыми глазами.

– Эй? – окликнул ее Мирко. – Ты меня слышишь? Я плохо себя чувствую…

Жена не ответила. По крайней мере, ничего не сказала. Она спала, под приоткрытыми веками виднелись остекленевшие глаза.