Полное собрание сочинений. Том 13. Запечатленная тайна - Василий Песков
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Поезда из Кобоны приходили всегда побитые – немцы всеми средствами старались разорвать ниточку, шедшую к Ленинграду. Но, несмотря на бомбежки, линия действовала.
«Из Москвы состав, уходивший в Кобону, провожали со страхом и восхищением. И не всегда поездные бригады целиком возвращались в Москву. Однажды узнали: бомба попала прямо в почтовый вагон. «В тот день я с подругами попросилась ездить в Кобону».
Сегодня поезд Москва – Ленинград идет шесть часов. Тогда до Кобоны почтовый поезд ходил трое суток. Трое суток – туда, трое – обратно. Это по расписанию. Бомбежки, особенно сильные на участке Тихвин – Волхов, расписание это ломали, и поезд Москва – Кобона, случалось, в пути находился до трех недель.
«В почтовом вагоне нас было шестеро: трое моих ровесниц, наставница тетя Катя Сокольская и проводник дядя Паша Суханов, ему тогда было под шестьдесят. Брали в дорогу мы старенький самовар – варили в нем свеклу, картошку, а после кипятили чай. Давали нам на неделю свечей. Но их всегда не хватало. Дядя Паша на остановках находил сосновые чурбачки и щепал сухую лучину. При лучине мы письма и разбирали. У Кати-наставницы был пистолет: мы принимали на станциях вместе с почтой и деньги».
Первый же рейс в Кобону был для подруг-почтарей большим испытанием. Под Тихвином поезд атаковали немецкие самолеты. «Я помню, как побежали все из вагонов. Помню, лежали у полотна, не зная, кто жив, кто мертв. Помню лицо летчика – мессершмит несколько раз проносился над самой землей… Вагоны остались целы. А люди во множестве не поднялись. Я считала своих: Шура, Тося, Клава, тетя Катя Сокольская, дядя Паша. Чудо – все целы! Собирали в вагоны раненых и убитых. Странное дело, не было страха. Была ненависть. И было желание: отомстить!.. В Москве Клава Страхова, Тося Белова, Шура Червякова и я пошли в военкомат проситься на фронт медицинскими сестрами».
Немолодой военком со шрамом на правой щеке и палочкой-костылем внимательно выслушал четырех добровольцев, спросил, сколько им лет, где работают. При слове «Кобона» он вдруг особо внимательно посмотрел на подруг.
– Кобона… Идите работать. И считайте, дочки, что вы на фронте…
В Кобону из Волхова шло обычно всего три вагона. Багажный вагон, с продуктами главным образом; потом почтовый вагон с целевою почтой для Ленинграда – газеты, письма, бандероли, посылки; и третий – с трактовой почтой, в нем в Ленинград уходило то, что собрано было на станциях по пути из Москвы. В конце состава из паровоза и трех вагонов цеплялась платформа с двумя зенитками. «Тихо, без единого огонька ночью из Волхова мы двигались на Кобону. Недлинный путь, но очень опасный. Помню землянки по сторонам, стволы зениток, воронки от бомб. В конце пути была полусожженная деревенька. Но обычным жильем тут не пахло. Помню запах соленой рыбы, квашеных овощей, каких-то других продуктовых припасов. В Кобоне были штаб и склад всего, что с огромными трудностями и потерями перевозили по Ладоге в Ленинград».
Почтовый поезд привозил в Кобону много посылок, главным образом из Средней Азии, и больше всего из Ташкента. От полотняных мешков и ящиков шел запах сушеных фруктов и дынь. В бандеролях ленинградцам посылали тоже еду, кто что мог, – «однажды из треснувшей бандероли посыпались ломтики сушеной свеклы».
Посылки на склад в Кобоне сдавались в стандартной почтовой таре – в больших старинных баулах из свиной кожи. Назад баулы не возвращались. И однажды подруги узнали: там, за Ладогой, кожу баулов вымачивали и варили. С того дня в тару поверх посылок они клали украдкой пакеты без адреса – с хлебом, картошкой, кусочками сахара – для почтарей, разбиравших драгоценную почту там, в Ленинграде.
В Кобоне же принималась почта с той стороны. Ее привозили по Ладоге. «Забирая мешки, мы все хорошо понимали: дорога по озеру была адом. Мешки навылет прошиты осколками. Часто осколки мы извлекали из массы порванных писем. Почтовый груз попадал в воду, и мы сразу же спешно сушили письма, восстанавливая расплывшиеся адреса на конвертах и треугольниках. Однажды из мешка мы вытряхнули письма вперемешку с кровавым снегом и льдом. Как видно, взрывом их разметало, и кто-то, будучи раненым, торопливо сгребал их в мешок. Мы плакали, прислоняя конверты к горячему самовару, – на них оставались следы чьей-то крови. Такая это была дорога…»
* * *Напомню, Лиле и подругам ее было в ту пору по шестнадцать годков. Вся мера взрослой ответственности и сурового долга лежала на хрупких плечах девчушек. Лиле, когда наставница тяжело заболела, доверили пистолет. И она по тракту Москва – Кобона – Москва принимала не только письма, но и почтовые деньги. А когда блокада была разорвана и уже не в Кобону, а прямо в сам Ленинград пошли поезда, юные почтари стали ездить на Мурманск. Тут бомбежки еще бывали. И не один раз залегшие у полотна люди видели взрывы, опрокинутые вагоны, скрюченные рельсы. Кто-то на тех путях уцелел, о ком-то сохранилась лишь память…
Такой была юность у нашей Лили. После войны уже много лет работает она в «Комсомолке». Поездами, автомобилями и самолетами идут сейчас письма. Пути почтовые их собирают в конце концов в большой бумажный мешок, который привозят на улицу «Правды» в Москве. Этот мешок открывает Лилия Ивановна.
– Из множества обратных адресов какой адрес мог бы тебя взволновать? – спросил я Лилю вчера, сдавая эту заметку в набор.
Она ответила сразу:
– Кобона!
Из Кобоны в редакцию письма, насколько помню, ни разу не приходили. Затерялось то место. А было ведь знаменитым, на стратегической карте обозначено было. И поезд ходил, как в какую-нибудь столицу: Москва – Кобона! Очень интересно узнать – что там и как? Помнят ли год 41-й, 42-й? Хотя бы небольшое письмо, хотя бы страничку. Такие письма очень дороги человеку.
Фото автора. 8 марта 1981 г.
В день, когда ты родился…
Письмо в редакцию
«Уважаемый Василий Михайлович. 12 апреля все мы вспомним первый полет человека в космическое пространство. Мне этот день особенно дорог – я родился 12 апреля 1961 года. Мама рассказывает: Юрием меня назвали в честь первого космонавта. Она говорила еще, что так тогда называли многих мальчишек. Значит, всем нам скоро исполнится двадцать. Не знаю, понятна ли моя просьба, но очень хочется знать: каким был этот день? Лично к Вам обращаюсь потому, что мама сказала: в роддоме все тогда читали «Комсомолку» и Ваш рассказ о Гагарине…»
Рядовой Юрий Павлов. Краснознаменный Дальневосточный военный округ.Письмо из редакции
Дорогой Юра, просьба твоя понятна. Я и сам когда-то в подшивке старых газет нашел нужный номер и с любопытством прочел его целиком. Каждому человеку хочется знать: а что было, когда я родился?
Юрий Гагарин – первые минуты после приземления.
Твой день, конечно, особый. Но вполне могло бы случиться: ты родился, а в ракете или в самом историческом теперь корабле замудрила какая-то «гайка». Полет был бы, конечно, отложен. Но в мире, полном случайностей, в тот замечательный день никакая «гайка» не подвела. И теперь уже навсегда двенадцатый день апреля окрашен радостью очень большой победы людей.
Определен ли судьбою тот день заранее, задолго? Нет, конечно. Но существуют все же цепи закономерностей, определившие: в 1961-м весною должно было случиться то, что случилось.
Прокрутим катушку времени от замечательной даты на три с половиной года назад. 4 октября 1957 года запущен был первый спутник. Тебе, Юра, с детства привыкшему к слову «спутник» (кафе «Спутник», игрушка «Спутник», пионерский лагерь, электробритва, приемник, часы – все «Спутник»), трудно представить, какой новизною вдруг тогда зазвучало доброе русское слово и немедленно, сразу вошло во все языки во всем мире. Сегодня, глянув погожей ночью на небо, непременно увидишь летящую быстро звезду – спутник. Сколько их вертится! А до осени 1957 года лишь математики да механики твердо знали, что какое-то тело может лететь подобно Луне и не падать на Землю. Большинство же людей пожимали плечами: как это так, лететь и не падать? И вдруг сообщенье: Запущен! Летит!..
Будешь, Юра, в хорошей библиотеке – попроси подшивку газеты за памятный год. Увидишь: как сводку погоды, ежедневно в газетах печатали время пролета спутника над городами Земли. Рейкьявик, Париж, Москва… И всюду – в Канаде, Австралии, Соединенных Штатах, в городах Европы и, конечно, дома у нас люди вечерами толпами выходили увидеть летящую быстро звезду. Звезда имела радиоголос. Был он, правда, младенческий, но задорный и громкий: бип… бип… бип…
Одним из ярких доказательств могущества науки, Юра, является возможность ученых за тысячи лет с точностью до минуты предсказать затменье Луны или Солнца. Полет спутника был тоже сильным и убедительным доказательством мощи науки и техники. Но мир ошеломило и то, что «83-килограммовое тело» запущено в небо Советским Союзом. Такого тогда не ждали. Думали: разоренной войною «аграрной» стране далеко до космических дел.
