Ковен озера Шамплейн - Анастасия Гор
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Эмиральда сказала, что Диего ищет правду «на дне могилы названого отца». Интересно, где в Санта-Муэрте находится кладбище?
«Оставь мертвецов в покое. Ступай туда, где двери ведут в океан. Ступай домой».
– Что-то ты больно разговорчивым стал, дружок, – пробубнила я себе под нос, но, усмирив тревогу и гордость, послушалась. В конце концов, даже если это Глас моего сумасшествия, он еще ни разу не посоветовал мне дурного.
«Изумруд с трещиной все еще изумруд…»
– Да, ты это уже говорил.
Я взобралась на холм, где стоял особняк, и взглянула с мраморного крыльца на низину: ее усеяли макушки жителей Санта-Муэрте, бредущих в сторону разноцветных огней туда, где находился собор. Он уже сиял, расплываясь в сумерках и мешая мне разглядеть что-то, кроме далеких факелов и гирлянд. Где-то там же играл трубный оркестр – церемония была на подходе. Юркнув за колонну особняка, я мельком оглядела его: все окна темные и безжизненные, словно туда давно никто не заглядывал. Но входная дверь при этом оказалась открыта: мне показалось, замок сам щелкнул и отворился для меня от дуновения ветра. Списав это на воображение и везение, я прошмыгнула внутрь.
Тяжелая, из темно-орехового дерева дверь закрылась за мной с неприлично громким хлопком. В прошлый раз у меня не было возможности осмотреться, поэтому я принялась наверстывать упущенное, изучая вестибюль. Панели на стенах, скамьи, стулья, комоды и даже люстра – все из кедра или тиса. Коричнево-зеленые оттенки и жесткий ковер из прутьев на полу добавляли интерьеру аскетичности. Стараясь передвигаться бесшумно и на всякий случай держа в уме заклятие невидимости, я двинулась по центральному коридору с резными дверями.
И что же именно мне здесь искать? Может, попробовать заглянуть в одну из комнат?
Я остановилась перед случайно выбранной дверью. Круглая бронзовая ручка охотно поддалась, но стоило мне отворить ее, как в лицо ударила соленая вода Тихого океана.
«Не туда».
Я захлопнула дверь, и шторм, к которому вел еще один телепорт Санта-Муэрте, остался за ней. Мне потребовалась целая минута, чтобы, привалившись спиной к стене, восстановить дыхание и вспомнить слова Адель о том, что здесь столько же телепортов, сколько городов в Мексике. Как же узнать, какая дверь ведет в обычную спальню, а какая в бушующий океан?
– Ладно, еще раз, – шепнула я и, подойдя к следующей двери, робко потянулась к ручке.
«Не туда».
– Черт! – Я испуганно отдернула руку. – А куда тогда?
«Вперед».
Закатив глаза, я неохотно послушалась. Снова.
Удивительно, как ловко Адель ориентировалась в хитросплетении коридоров, ведь я успела заблудиться в них всего за пять минут. Вправо, влево, вправо… Я была уже близка к истерике, когда наконец-то увидела что-то знакомое – скульптуру Венеры Милосской, за которой должна была располагаться комната Микаэлла.
«Чик-чик, чик-чик», – вдруг раздалось в голове.
А затем еще раз и еще.
«Чик-чик…»
Да заткнись ты уже!
«Чик-чик…»
Спустя две минуты я дошла до той самой спальни – единственной, что стояла сразу раскрытая нараспашку. Обои с флер-де-лис, заваленный стол, ворох платьев на кровати в алькове… Комната Микаэлла была пуста, но я все равно чувствовала чужое присутствие.
Чик-чик!
На этот раз звук был реальным и доносился из конца коридора. Вместо ожидаемого тупика там оказалась еще одна развилка – короткая, всего в два шага, и ведущая к маленькому закутку метр на метр. На его полу сгорбилась тень, и блестящий предмет в ее руках, отражающий свет, издавал тот самый звук.
Чик-чик!
– Опять ты, – раздраженно заметила я, шепнув заклятие светлячков, чтобы осветить закуток и разглядеть лицо Эмиральды в зеленоватых бархатных всполохах. – Что… Господи, что ты делаешь?!
– Чик-чик, – ответила она, улыбаясь, и снова щелкнула ножницами, разрезая свои запястья до сухожилий.
Кровь бежала по худым рукам – темная и вязкая, почти дегтярная, как ее пульсирующие вены, отравленные тьмой Шепота. Судя по закушенной губе и полуприкрытым глазам, Эмиральде нравилось это. Она то щелкала ножницами, просовывая запястья между лезвий, то с размаху полосовала себя ими, как бритвой – словом, пыталась отрезать себе руки и так и эдак.
Оцепеневшая, я смотрела, как завораживающе мерцает ее кровь в моем магическом свете. Просачиваясь в швы каменной кладки, пропитывая подол ее полупрозрачной нижней юбки, натянутой на согнутые колени… Это было ужасно. И грустно, ведь что бы Эмиральда ни пыталась сделать с собой, у нее это не получалось: спустя две секунды все раны срастались. «Эмиральда должна была стать Верховной вместо меня», – вспомнила я слова Луны. Потенциальная Верховная… Дар исцеления. Он работал против ее воли – она регенерировала, и с каждым щелчком ножниц это подталкивало ее к бешенству. Вскоре блаженное выражение ушло с лица Эмиральды, губы скривились, а ножницы защелкали чаще. Я видела белые ниточки сухожилий, настолько глубоко она вонзала лезвия в себя, и пучки вен, выплевывающие фонтанчики крови.
– Почему не выходит? – Эмиральда захныкала, как ребенок, и спутанные клубничные локоны упали ей на лицо, прилипнув к залитым слезами щекам. – Выходи, выходи!
Она снова щелкнула ножницами, и кровь потекла с удвоенной силой, пачкая кончики ее волос. Я подалась вперед, не зная, что именно должна делать, но кто-то с силой оттолкнул меня, припечатав к стене.
– Эмиральда!
Хоакин даже не посмотрел в мою сторону. Его трость, брошенная, покатилась по коридору. Он просунулся в темный закуток и выбил из рук Эмиральды швейные ножницы, прежде чем обхватить ее за плечи и хорошенько встряхнуть.
– Qué estás haciendo?! Haces daño a la bebe! – воскликнул он. – Эми! Me oyes? Если о себе не думаешь, то о нем подумай!
При нашей первой встрече мне показалось, что Хоакин не способен на человеческие эмоции. Жесткое лицо и такой же жесткий взгляд оказались обманчивы. Он действовал решительно, говорил вычурными фразами и никогда не колебался… Но сейчас Хоакин был напуган. Глаза, такие черные, что сливались с темнотой коридора, блестели, судорожно осматривая Эмиральду. Он растер ее зажившие запястья, соскребая с них застывшую кровь, и цокнул языком. Голос Хоакина – сухой, как осенние листья, крошащиеся под сапогом, – вдруг стал ласковым и мягким, стоило Эмиральде прижаться к его груди и скрутить в кулаке ворот рубашки под белым кителем.
– Mi dulce tontita, – прошептал Хоакин ей на ухо, осторожно поднимая на руки. Его большой палец с таким же перстнем, как у Диего, принялся гладить и выводить успокаивающие круги на ее дрожащей спине. – Ven, mi amor… А ты что тут забыла?
Я уже пятилась обратно в центр коридора, надеясь сбежать раньше, чем Хоакин вспомнит обо мне, но не
