Том 68. Чехов - Наталья Александровна Роскина
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
,—
, * I
+ / « » n/'w4 « -и /V -.
M ЛЛЛ.—-6 -»» * »,. "
М-.-н л ' «ur/v»^**^, ■ .J
l*t . *,:. + ** ' 4*4.*'* Лг**.»***
/'«' * *'.■*?+/* (Си ♦ /ч *4 - J-ф* 4? 4,4*.Ss. А Л
I* f 4 * * *4 4. /чм frf .
+ ' .4 4Ш *+/*/.*.■ 4. /t^MCVvW^
-- /««• M. 4**4444/ 4*4+ 1 Л
//+...J J 4t Т*« i *4+4*4+4
^ -
* *»4t, gK * .4^/4*4,У /l ***+i
f* et *S* 4* 4*4*4 .+. J J 4.4.S: * 4. 4*1 M44. Г"**1 +A+ .
Я./ 4/4444 4^*44... 4 4 /*t4/t+.4.J Jf44*4. J «У» 4*/.*44~t4* J *'4fW I SJ jt+T- . +44. 1 Ot^y ' M. n 4, 44*f 2 .4*4 Л 4 Л ' -
/'t £.4 4*./ '//*+ + /*.* /j *4*'+•***' „ y,4**44^44
*4 4+. *./** y4t***f4 _ '.' «/ 44.У /44'*/. /*****.* -4**44* 0 *C*Ut-
.**++*. ,t4T J./. t *, 4 **. /i w -o^ •
^ ' /4/, *,.,*. 4./ 4
/о. ■ '4 /г4, 4 Л / •444-Х4- +4-4S
,-4« Г t JA » * 4/44 44^.*.:
... —
х- , '
1.444
и
r-
s*.
****// /
,4 (4.4 /4, f/44..**4,r 4* **4,*...' 14*4+ —4 Л4
- ** Лл*44* «/■; ' ^ 44 4 л 4 t 4f Ml /i.,1^ £4-44+4*
/ / / X ' ~*r 4 е.у*+.4+4*4Л ^ ' //t /// - *4 4t ***t
j/* 4*4 4.4*4 . t '
РУКОПИСЬ РАССКАЗА А. С. ПИСАРЕВОЙ «СЧАСТЬЕ», ВЫПРАВЛЕННАЯ ЧЕХОВЫМ Листы первый и пятый. Все исправления сделаны руной Чехова Библиотека СССР им. В. И. Ленина. Моснва
Да как же можно! Одно слово— дома! Опять и мальчишки у нас, сама знаешь, Гриша в лавку уйдет, они балуются, не работают. Беспременно проситься стану.
Прощай, Зинушка!
Прощай, тетушка!
Минут десять и в коридоре и в палате было тихо. Жена портного убаюкивала девочку, Елена Ивановна дремала, закрыв глаза. И вдруг среди этой тишины она уловила звуки, которые [с]охватили ее [за сердце] до боли острым, почти невыносимым чувством счастья: по длинному коридору кто-то шел мягкими медленными шагами. Елена Ивановна приподнялась на кровати, коричневые глаза ее засияли, по худому нежному лицу разлился горячий румянец.
Палата [№ 17?] номер семнадцатый? — спросил тихий голос.
Самая последняя направо.
В комнату вошел высокий господин в черном длинном сюртуке и в pince-nez, красивый, бледный, с [о странно неподходящими для такого визита] печальными усталыми глазами.
Сережа! — сказала Елена Ивановна задыхающимся голосом.
Она засмеялась, и в то же время глаза ее заблестели от слез[ами].
Она взяла его руку и потянула к себе доверчивым любящим движением, ожидая, что он поцелу[я]ете ее. Гость отвел ее руку и опустился на стул.
Нет, Лелик, я не могу, тут чужие! — сказал он мягко [,но решительно], и его печальные глаза без слов попросили у нее извинения за этот отказ. —Ну, что же, как ты себя чувствуешь?
Сережа, посмотри ее! Ма-аленькая! Посмотри, она там спит. Ах, Сережа, Сережа! Как много надо бы сказать тебе!..
Он подошел к маленькой кроватке, поднял полог и все с тем же печальным выражением долго смотрел на маленькое серьезно-спокойное личико, повязанное белым платочком и от этого казавшееся совсем стареньким. Что думал он — неизвестно! Елена Ивановна с кровати тоже смотрела на ребенка, но ее глаза сияли одной только ясной радостью. Потом он опустил полог и сел на стул около кровати. [Он сидел в позе усталого человека, подперев голову рукой.]
Что же, Лелик, ты очень страдала?
Представь, Сережа, не очень,— с оживлением заговорила Елена Ивановна, — я не поверила, когда все кончилось, все время можно было терпеть... И потом все это произошло так быстро!
Да, разумеется! Рассказы об этих муках преувеличены. Нормальные женщины почти не страдают.
Елена Ивановна посмотрела на него пристальным слегка потухшим взглядом и опустила глаза. Она много готова была перенести для ребенка и действительно ожидала худшего [чем это было на самом деле], но слова Сергея [задели ее.] почему-то не понравились ей.
Помолчали.
Сережа, а как мы ее назовем? Что ты так смотришь на меня? [— перебила она себя.]
Ничего.
Елена Ивановна была хороша и миловидна в эту минуту; глаза ее, щеки, рот — все горело возбуждением, [точно] какой-то внутренний огонь зажегся за этим лицом и освещал его своим светом. Но он своим мужским взглядом уже [видел] приметил ту перемену, [котор]какую налагают на женщину первые роды: [что-то] молодое, чувственно[е] - задорное исчезло с[о знакомого] ее милого лица, [и] появилось взамен этого [нечто] что-то новое, духовное, что в эту минуту красило лицо, но в то же время и старило его.
Елена Ивановна почувствовала значение этого взгляда.
Нет, скажи мне, отчего ты так странно посмотрел на меня? — покраснев повторила она *.
•— Я сказал, что ничего, и оставим это.
Они опять замолчали, но на этот раз в молчанье почувствовалось что-то жесткое, недоброе, точно замолчали они для того, чтобы не сказать друг другу неприятного.
Что же, скоро домой? — начал он.— Здесь так неприятно, точно в тюрьме. И потом, отчего ты не одна?
Нет, уверяю тебя, Сережа, здесь хорошо. Так все внимательны, добры, и за нее я спокойна. А соседка мне нисколько не мешает, она такая интересная, типичная!
Ну, меня бы это страшно стесняло... [на твоем месте. Мне и теперь неприятно.]
Отчего? Она очень славная, так мучилась, бедная! Ребенок вдвое больше нашей, зовут ее Лелей. А как же мы нашу назовем, Сережа?
Да не все ли равно?
Елена Ивановна мечтательно посмотрела на маленькую кроватку. Тут, за белым пологом лежало [то] существо, которое пробуждало в ней какие-то новые надежды, новые ожидания; и от этих ожиданий жизнь, начавшая одно время казаться ей изжитой, слишком понятной, состоящей из отдельных мелочей,— опять стала представляться загадочной, цельной, новой — одним словом, такой, какой она всегда кажется в своем начале.
Ты будешь ее любить,— тихонько сказала она, и нельзя было понять, задавала ли она вопрос или просто мечтала вслух.
Я вообще люблю детей,— ответил он,— что за несправедливость любить своих детей больше чужих.
Елене Ивановне хотелось сказать, что тогда и любовь к взрослому — несправедливость; [но это возражение замерло в ней:] несколько минут она смотрела на его бледное лицо с устало прищуренными глазами, стараясь видом этого дорогого лица усмирить протест в своей душе; она знала, что для этого ей нужно было посмотреть на его висок с вьющимися седеющими волосами,
