«Штурмфогель» без свастики - Евгений Федоровский

Осень уже собрала свою жатву. Леса и рощи стали светлей, прозрачней. Опустели поля. Лес неподалеку от Лехфельда съежился и потемнел; обнаружилось кладбище, где рядом с крестами и памятниками стояли погнутые винты самолетных моторов — здесь мокли под моросящим дождем мертвые пилоты.

Коссовски сразу же проехал к Флике. Шарообразная голова с уныло повисшим носом и маленькими глазами освещалась крошечной лампочкой от бортового аккумулятора, которая висела над крупномасштабной картой района Аугсбурга и Лехфельда. Сверху опускались шнурки с грузиками, при помощи которых можно по пеленгам засечь подпольного радиста.

- Ничего утешительного, — развел руками Флике, увидев входящего в автофургон Коссовски.

- Станция должна заработать, — сказал Коссовски. — От вас можно соединиться с Зейцем?

- Разумеется. — Флике нажал на коммутаторе кнопку и набрал номер телефона оберштурмфюрера.

- Говорит Коссовски… Вальтер, вам известно о новых телеграммах?

- Да.

- Как вы думаете, радист отзовется?

- Конечно. Только я еще не знаю, что это за объект «Б».

- Я тоже не знаю… Но радист должен рано или поздно ответить Директору, — помолчав, сказал Коссовски. — Поэтому в мое распоряжение дайте взвод солдат. Мы должны сразу же определить местонахождение рации и взять радиста.

- Хорошо, я дам вам взвод солдат из охраны аэродрома, — поколебавшись, согласился Зейц.

- И еще одна просьба… О том, что я в Лехфельде, никто, кроме вас, знать не должен.

- Понятно, — отозвался Зейц и положил трубку.

…Рация заработала в одиннадцать ночи, когда на город опустилась холодная, звездная ночь.

«КПТЦ 6521. 9006. 5647…»

  — понеслись в эфир торопливые точки-тире. Сразу же в динамик ворвались голоса функабверовцев, которые дежурили на мониторах.

- Я «Хенке», сто семьдесят три градуса…

- «Бове», сорок семь…

- Говорит «Пульц», двести шестьдесят…

- Я «Кук», сто двенадцать…

Флике стремительно передвигал на карте Лехфель-да красные шнурки с тяжелыми грузиками. В перекрестке этих шнурков Коссовски увидел район авиагородка. Кровь ударила в виски. «Все точно!» Он бросился к выходу, к своей машине.

- Тревога!

- Куда? — вынырнул из темноты лейтенант Мацки.

- Оцепить дома Зандлера, Хайдте, Венделя, Бука!

Шофера поблизости не оказалось, и Коссовски сам погнал «оппель». Хорошо, что никто не шатался по шоссе. «Скорей, скорей!» Он нажимал на газ. Машина летела на предельной скорости. Коссовски, обычно предусмотрительный, осторожный, на этот раз не думал, сможет ли он один справиться с Мартом или радистом. Он хотел лишь застать разведчиков за рацией, у работающего ключа.

Коссовски всего на мгновение оторвал взгляд от дороги, но в память уже цепко вошла увиденная картина: приземистый особняк Зандлера, бордовые шторы гостиной — там кто-то есть. Нога соскользнула с рычага газа на большой рычаг тормоза. Коссовски качнулся на баранку, больно ударившись грудью. Пинком он отшвырнул дверцу и выскочил из машины, выхватывая из кобуры пистолет.

Дверь заперта. Коссовски показалось, что машины с солдатами идут слишком медленно, хотя они неслись на предельной скорости. Наконец солдаты высыпали из кузовов. Коссовски приказал ломать дверь. Застучали приклады. Дверь, сорвавшись с петель, рухнула. В гостиной никого не было.

В три прыжка Коссовски взбежал к антресолям.

С грохотом распахивает дверь. В углу на тумбочке горит крошечная лампочка под голубым абажуром. На столе стоит чемодан с зеленым глазком индикатора, рычажки настройки, ключ, полоска бумаги…

- Руки! — Коссовски успевает заметить отступившую в темноту Ютту.

«Почему поднимается одна рука?» — мелькает мысль.

Что-то тяжелое падает на пол. Глаза ослепляет яростная вспышка. Чудовищная сила бросает Коссовски вниз. Падая, он ударяется затылком, скребет по ковру, встает и, шатаясь, опаленный, почти без сознания, вываливается в коридор. Оттуда, где была комната Ютты, бьет огонь. Затухающее сознание ловит еще какой-то резкий звук. Боли нет, только что-то мягкое, сильное ударяет в грудь и опрокидывает навзничь.

Глава двенадцатая

 Год, переломленный надвое

Гитлер молча выслушал доклад генерал-полковника Паулюса. Ударом с флангов русские прорвали фронт и окружили крупнейшую группировку у Волги. Паулюс советовал отходить, чтобы сохранить свою армию.

- Ни в коем случае! — закричал вдруг Гитлер. — Запомните, генерал, я не собираюсь уходить с Волги.

- Тогда мне нужна помощь, — сказал Паулюс.

- Помощь вам придет. Кейтель, сформируйте группу армий «Дон». Перебросьте танковые дивизии из Воронежа, Орла, с Кавказа, из Франции, с Балкан.

- Кто будет снабжать меня боеприпасами? — спросил Паулюс.

- Герман, сможешь ли ты по воздуху обеспечить Паулюса?

- Да, мой фюрер! — ответил Геринг.

- Мне до зарезу нужны сейчас транспортные самолеты, тысячи бомбардировщиков. — Гитлер подошел к огромному глобусу на массивной подставке и с силой крутнул его. — Тогда я смету с лица земли всех сопротивляющихся! — Внезапно Гитлер остановился перед Герингом. — Вчера мне докладывал Галланд о том, что новый самолет «Штурмфогель» прошел испытания.

- Это будет превосходный перехватчик, мой фюрер.

- Мне нужен бомбардировщик! Скоростной дальний бомбардировщик, способный уничтожать!

- Хорошо, мой фюрер.

- Испытательный аэродром спрячьте в горы, заройте под землю. Но сделайте так, чтобы об этих бомбардировщиках враг ничего не знал до тех пор, пока они не появятся в небе!

А у Волги в это время продолжались бои. Армия Паулюса отказалась от капитуляции. Она сопротивлялась, она ждала помощи. Но Геринг дал заведомо нереальное обещание. Несмотря на то, что к Сталинграду были стянуты все наличные силы транспортной авиации, армия не получала и десятой доли требуемых ей боеприпасов.

Советские истребители перехватывали и уничтожали самолеты люфтваффе. Но самой ощутимой потерей было то, что гибли вместе с самолетами лучшие кадры Германии, так как к пилотированию транспортных самолетов привлекались инструкторы авиационных училищ. Почти все они не вернулись с фронта.

Испытания «Штурмфогеля» вступили в решающую стадию, но неожиданно из штаба люфтваффе Мессершмитту пришел приказ сформировать из летчиков, занятых в работе фирмы, боевой отряд и направить в район станции Морозовской, северо-восточнее Ростова. Мессершмитт понял, что воздушные силы на Восточном фронте основательно поистрепались, летные школы не в состоянии восполнить потери, и поэтому командованию пришлось собирать в Германии резервы и бросать их на фронт. Летчики Мессершмитта назначались в действующую истребительную эскадру асов «Генерал Удет». К машинам, помимо крестов и номерных цифр, полагался отличительный знак эскадры — красный туз, обрамленный венком, сверху корона.

Техники выкрасили самолеты в маскировочные пятнистые цвета, намалевали на бортах знаки, поставили новые моторы. Скрепя сердце Мессершмитт утвердил список личного состава отряда. Командиром назначался Вайдеман. Вместе с ним вылетали на русский фронт второй испытатель Вендель, пилоты воздушного обеспечения Пихт, Шмидт, Штефер, Привин, Эйспер, Нинбург, механик Гехорсман.

Вайдеман и Пихт поехали проститься к Эрике и Зандлеру. После невероятного случая с Юттой профессор и Эрика долго не могли прийти в себя. Ютта, секретарша самого конструктора, оказалась красной радисткой. Она взорвала себя и рацию гранатой, которую, очевидно, берегла на тот случай, если ее попытаются схватить гестаповцы. Огонь, несмотря на все усилия пожарных, успел сожрать все, что могло бы оказаться важной уликой. Весь пепел был собран и отправлен экспертам, но они нашли в нем только несколько попорченных деталей. Эти детали позволили установить, что радиостанция была немецкого производства, из тех, что монтировались обычно на транспортных трехмоторных самолетах «Юнкерс-52».

Дом отремонтировали, стену, отделявшую комнату Ютты от спальни Эрики, завесили алым крепом. Зейц, который в последнее время особенно часто навещал профессора, говорил, что в ту же злопамятную ночь скрылся и брат Ютты — Эрих Хайдте. Коссовски, по счастливой случайности, выжил. Опытный хирург сделал отчаянно смелую операцию, и теперь Коссовски лежит в лучшем военном госпитале в Бернхорне.

Когда Пихт и Вайдеман вошли к Зандлеру, они обратили внимание на то, как изменился профессор: опустившиеся плечи, бледное, даже голубоватое лицо, резкие морщины. Эрика была обеспокоена здоровьем отца.

Пихт крепко обнял девушку.