Спецслужбы Белого движения. 1918—1922. Разведка - Николай Кирмель

Понятно, что «новаторские» суждения В.А. Сухомлинова отказаться от ОКЖ можно не принимать всерьез. Однако следует согласиться с тем, что Отдельный корпус жандармов являлся «несовершенным инструментом», чего не хотели признавать жандармы. Вместо того чтобы его совершенствовать, либерально мыслящий товарищ министра внутренних дел генерал-майор В.Ф. Джунковский помог военным «не выносить сор из избы» — 13 марта 1913 года запретил внутреннюю агентуру в воинских частях. К чему это привело, красноречиво свидетельствует революционный 1917 год.

Несмотря на то что в ОКЖ служило немало сотрудников, кто правильно понимал назначение этого учреждения и заслуживал уважения, генерал А.И. Деникин смотрел на офицеров Отдельного корпуса жандармов однобоко, лишь как на доносчиков, не понимая истинного назначения органов безопасности. В своих мемуарах он убежденно пишет, что «система сыска создавала нездоровую атмосферу в армии»{401}.

Но ведь А.И. Деникин, будучи в годы Первой мировой войны армейским генерал-квартирмейстером, т.е. руководивший разведкой и контрразведкой, должен был понимать сущность спецслужб, видеть разницу между политической полицией и контрразведкой{402}. Однако такого не случилось по вполне банальной причине. Генерал С.А. Щепихин, служивший вместе с будущим главкомом ВСЮР в штабе 8-й армии, пишет, что генерал А.И. Деникин тяготился должностью генкварарма (генерал-квартирмейстера армии. — Авт.) «рвался из штаба, хотя бы на бригаду»{403}.

Негативное отношение к спецслужбам и их сотрудникам сохранилась у генерала и в годы Гражданской войны: «Генерал-квартирмейстер штаба, ведавший в порядке надзора контрразведывательными органами армий, настоятельно советовал привлечь на эту службу бывший жандармский корпус. Я на это не пошел и решил оздоровить больной институт, влив в него новую струю в лице чинов судебного ведомства. К сожалению, практически это можно было осуществить только тогда, когда отступление армий подняло волны беженства и вызвало наплыв “безработных” юристов. Тогда, когда было уже поздно…»{404}

Такое однобокое и предвзятое отношение к органам безопасности может быть простительно поручику или штабс-капитану, но никак не боевому генералу и крупному военачальнику. В том-то и беда русских генералов, что они вступали в сражения, не овладев всеми современными средствами ведения войны, к числу которых относились разведка и контрразведка.

В белогвардейских штабах Юга России не признавали не только жандармов, но даже некоторых высококлассных контрразведчиков. Так, бежавший из Петрограда в Новочеркасск генерал-майор Генштаба Н.С. Батюшин не получил назначения, соответствующего своей специальности и квалификации. Высококлассный разведчик и контрразведчик занимал второстепенную должность управляющего делами комитета снабжения Крымско-Азовской армии.

В эмиграции генерал в отместку за свое унижение писал: «Образцом отрицательной постановки контрразведки является ее работа в Добровольческой армии. Причиной тому было нежелание использовать опыт сведущих лиц императорского режима в лице хотя бы уцелевших чинов жандармского корпуса»{405}.

Исключением из существовавшего правила, как уже было сказано выше, явилось назначение начальником КРО статского советника В.Г. Орлова.

Мы не можем однозначно сказать, что во главе всех армейских контрразведывательных отделений стояли офицеры Генерального штаба. Согласно алфавитному списку генералов, штаб- и обер-офицеров Генштаба ВСЮР, к 15 июня 1919 года начальником КРО штаба главкома являлся полковник Б.И. Бучинский, начальником КРО штаба Донской армии—подполковник В.П. Кадыкин. Автор-составитель справочника «Корпус офицеров Генерального штаба в годы Гражданской войны 1917—1922 гг». А.В. Ганин допускает существование и других списков, которые, возможно, находятся за пределами России{406}. Иными документальными данными автор настоящего труда не располагает. Поэтому можно допустить, что КРО, подчиненные штабу главкома ВСЮР, возглавляли как генштабисты, так и армейские офицеры.

Не знакомые с практикой оперативно-розыскной деятельности начальники отделений, по всей видимости, в большинстве своем не представлявшие, какими личными качествами, знаниями и умениями должны обладать сотрудники контрразведки[8], назначали своими помощниками юристов, ранее служивпшх юрисконсультами акционерных обществ или на таможне, оперативными сотрудниками — строевых офицеров, наблюдательными агентами — нижних чинов. Например, личный состав севастопольского КРП комплектовался из армейских обер-офицеров комендантского батальона. Севастопольский и керченский пункты особого отделения Морского управления (морская контрразведка) формировались из мичманов военного времени и прапорщиков по Адмиралтейству. Само Особое отделение, созданное в октябре 1919 года, формировалась из флотских офицеров и гардемаринов. Среди них были три профессионала оперативно-розыскной деятельности — старший лейтенант А.П. Автономов, прапорщик по адмиралтейству В.П. Бравчинский и чиновник Н.К. Герцфельд{407}.

По данным архивных документов, КРО комплектовались людьми случайными, зачастую совершенно некомпетентными, не имевшими соответствующей квалификации для правильной организации работы агентуры и проведения дознания, не могущими понять ни задач контрразведки, ни способов их решения{408}.

Комиссия генерал-майора Васильева и полковника В.А. Прокоповича, проверявшая в середине августа 1919 года комендантские управления и связанные с ними структуры в Крыму, пришла к следующему выводу о личном составе местной контрразведки: «Личный состав в большинстве случаев был совершенно несоответствующий, теперь начинает улучшаться, но и сейчас имеет много совершенно неподготовленных к работе в контрразведке…»{409}

Дилетантский подход к организации контрразведки начальника КРО Добровольческой армии полковника Л.Д. Щучкина (по всей видимости, ставшего прообразом полковника Щукина в киноромане «Адъютант его превосходительства») негативно отразился на деятельности спецслужбы. Так, из КРП, который возглавлял штабс-капитан Полиевктов, согласно инструкции Л.Д. Щучкина, 9 наблюдательных агентов были уволены, секретные сотрудники отчислены. Вся работа пункта базировалась на сведениях «заявителей». В результате такой «системы» лишь 13—15% заявлений проверка признала справедливыми, остальные оказались ложными доносами лиц, сводивших личные счеты, либо большевиков, желающих подорвать авторитет власти{410}.

По мнению В.В. Шульгина, контрразведка, возглавляемая полковником Л.Д. Щучкиным, «представляла из себя банду убийц и грабителей», среди которых большевистские агенты «плавали, как у себя дома». Идеологу Белого движения с помощью командующего войсками Киевской области генерала A.M. Драгомирова удалось заменить «злосчастного» полковника неким Сульжиковым, ранее служившим в судебном ведомстве. Правда, ставка на юриста также оказалась неудачной, поскольку тот, «так же как и Щучкин, но в несколько меньших масштабах, чинил расправы и беззакония, но, опасаясь снятия с должности, регулярно делал мне доклады о деятельности контрразведки». В.В. Шульгин вынужден был примириться с существовавшими беззакониями, поскольку в случае снятия Сульжикова сомневался в том, что удастся найти ему достойную замену{411}.

Отсутствие системы подбора кадров, коррупция во всех эшелонах власти способствовали проникновению в белогвардейские органы безопасности авантюристов, мошенников, жуликов, промышлявших шпионажем личностей, зачастую являвшихся агентами нескольких спецслужб. Среди них был некто штаб-ротмистр де Бади, получивший благодаря протекции должность начальника контрразведывательного пункта во Владикавказе, а затем скрывшийся с крупной суммой казанных денег, документами и шифром{412}.

А.И. Деникин пишет, что в одесскую контрразведку устроился «какой-то чин, именовавшийся» его родственником и тем самым «приобретший служебный иммунитет»{413}.

Вызывает немало вопросов убийство коррумпированного чиновника (по другим данным — полковника) Кирпичникова. По одной из версий, начальника одесской контрразведки убили подпольщики, по другой — бойцы партизанского отряда Ж. Белого. Белогвардейский разведчик полковник Н.Н. Козлов считает, что чиновник был приговорен к расстрелу на собрании сотрудников белогвардейских и английской спецслужб{414}.

Пронизавшая весь белогвардейский государственный аппарат коррупция явилась следствием ряда объективных причин: разрушенной промышленности и финансовой системы, разлаженной организации снабжения. Вызванная инфляцией нехватка денег на фронтах ощущалась особенно остро. Жалованье офицерам и нижним чинам задерживалось по два-три месяца. Вместо приобретения продуктов «цивилизованным» способом части были вынуждены прибегать к реквизициям. В «самоснабжении» не отставали от армейских чинов и не имевшие устойчивых моральных принципов сотрудники спецслужб, пришедшие в контрразведку с целью наживы и поэтому, как правило, занимавшиеся хищением выделенных денежных средств, фабрикацией дел и откровенным вымогательством. «Выезд из Одессы был запрещен без особых разрешений, — писал белогвардейский контрразведчик С.М. Устинов. — Тысячи несчастных, случайно застрявших в Одессе при последней эвакуации, спешили вернуться к себе домой и осаждали пароход, но контрразведка с оружием в руках преграждала им путь….Более догадливые, чтобы не проживаться в Одессе, платили сразу контрразведке на пароходе и таким образом избегали напрасных долгих мытарств. Портовая контрразведка набирала таким образом сотни тысяч. Это был какой-то легализованный грабеж уезжающих»{415}.