Турецкий горошек - Д. Нельсон

– Я попросила у Дэвида развод.

– Ты не против, если я спрошу почему? Вернее, мне хотелось бы знать об этом, даже если ты против, – говорит она. Я слышу приглушенный голос: – Помолчи. Это я Сэм утихомириваю, а не тебя, Лиз. Так скажи все-таки, что у тебя там происходит.

Во время нашего разговора я хожу по кухне. Прижимаю трубку к уху плечом. Я наливаю себе еще чашку безкофеинового кофе в белую керамическую кружку с рельефным букетиком фиалок. Я говорю ей какие-то общие фразы о том, что мы с Дэвидом вообще редко видимся, что он весь погружен в дела и у нас не осталось ничего общего. Чепуха, вздор, занудство.

– Может, у Дэвида появился кто-то на стороне? – спрашивает она.

Я делаю глубокий вдох.

– У него – нет. А у меня – да. – Лучше уж выдать все разом. – И я беременна.

Помолчав, она говорит:

– Вот это да! Погоди, я позову Бена. – Я слышу ее краткий отчет моему брату, когда она передает ему трубку.

– Ох, сестренка, тебе удалось потрясти нашу семейку. Что там у тебя произошло?

После моего рассказа он спрашивает:

– Ты счастлива?

Как бы мне хотелось обнять его – за то, что он задал мне этот вопрос.

– Я не знаю.

– Ты не знаешь? – его голос звучит потрясенно.

– Мне еще надо разобраться с массой проблем. К примеру, поговорить с матерью.

На эти слова он реагирует громким вздохом. Но я также говорю ему, что знаю, что по-настоящему счастлива в том, что касается Питера и ребенка.

– Можно нам навестить тебя? – спрашивает Бен. Он проговаривает мой новый адрес и телефон, чтобы Джанис записала их.

– Не говори Дэвиду, – запоздало добавляю я.

– Как скажешь, сестренка. А если серьезно, то мы с Джанис будем на твоей стороне, как бы ты ни решила. Я в тебя очень верю. – И в заключение он говорит: – Желаю удачи с матерью.

– В нашей семье никогда не было разводов, – заявляет мать, едва услышав мое приветствие. – Элизабет-Энн, ты подумала, что скажут люди? – Она называет меня полным именем, только когда бывает ужасно сердита на меня: «Элизабет-Энн, я же велела тебе прибрать в комнате».

Лучше не отвечать на вопрос о том, что подумают люди.

– Есть еще кое-что. Я ушла от него к другому мужчине, и у меня будет ребенок, девочка. Она от Питера, а не от Дэвида. – Нет необходимости делиться имеющимися у меня ничтожными процентами сомнений.

За молчанием последовали всхлипывания матери.

– Я слишком расстроена, чтобы говорить сейчас с тобой, Элизабет-Энн.

Телефон отключается. Я подкидываю очередную порцию поленьев в печку.

Прежде чем я успеваю сделать самый ужасный звонок, телефон звонит сам. На сей раз это тетушка Энн.

– Не сердись на Бена, но я сказала ему, что если он не даст мне твой номер, я приеду к вам на север и хорошенько вздую его, – говорит она. – Я была уверена, что ты позвонила ему до нас.

– Отлично, – говорю я.

– Не волнуйся, Лиззи, – советует она так же, как советовала когда-то не волноваться о том, что меня не пригласят на школьный бал или возьмут лишь в команду запасных участников парадной команды. – Все будет хорошо. Ты счастлива?

– Он замечательный, – говорю я.

– Отлично, а остальное не имеет значения, – говорит она.

– Тетушка Энн, вы смотрели вчера вечером серию «Бостонского копа»?

– Ты же знаешь, я всегда их смотрю. Смотреть передачи бостонского телевидения лучше, чем путешествовать по родным краям. И дешевле к тому же. Твоей матери они не нравятся. Говорит, что они навевают ей тоску по дому.

– Питер участвовал в ней.

– Кого он играл? – спрашивает она.

– Горошка, который продавал кофе, – говорю я.

– Твой новый молодой человек актер? Он очень мил. Так мне показалось на первый взгляд.

Они уже имели достаточно потрясений, поэтому я решила не упоминать пока о молодости моего молодого человека.

– Нет, он не актер. На самом деле он владелец этого киоска. Он одевается в костюм горошка в качестве рекламы.

– Как интересно. Должно быть, у него богатое воображение. – Тетушка молчит. Я почти слышу, о чем она думает. Наконец она говорит: – Мне не следовало бы говорить этого…

– …Это никогда не останавливало тебя прежде, – замечаю я.

– Верно, ты слишком хорошо меня знаешь. Мне думается, будет забавно, если вы с Дэвидом вновь сойдетесь, но, честно говоря, я всегда считала твоего мужа мороженой рыбой. Лиззи, деточка, поступай, пожалуйста, так, как будет лучше тебе и моей будущей внучатой племяннице.

– Спасибо, – говорю я.

– Я люблю тебя, – добавляет она. – И не волнуйся, я наставлю твою мать на путь истинный.

Примерно за год до этого моей тете уже удалось однажды умиротворить мою мать. Я надеюсь на нее и в дальнейшем, но сомнения все-таки остаются.

Осознав, что с Дэвидом мне хочется общаться меньше всего, я звоню Джилл, выдирая ее из объятий сна. Я забыла не только о разнице во времени, но и о том, какой ворчливой она бывает по утрам.

– Я должна сообщить тебе кое-что, упредив всех наших остальных родственников, – говорю я и излагаю только самое существенное. Она определенно не из тех, кому захочется узнать, счастлива ли я.

– Значит, моя сестра в сорок лет станет матерью-одиночкой, – говорит она.

– Сорок мне исполнится только в следующем месяце, и я пока еще замужем. Правда, не за отцом моего ребенка.

– С чего это ты стала такой бойкой на язык? – спрашивает она.

Мы еще немного поговорили. Слова типа «аморально», «измена», «прелюбодеяние», «неверность», «обман» проплывали по телефонной линии. Мы холодно прощаемся. Учитывая ее собственное положение, я понимаю, почему она сердится на меня.

Звонок сестре оказался хорошей разминкой перед беседой с Дэвидом. Дрожащими руками я набираю его рабочий телефон. Из мирного щебета Сильвии я поняла, что он ничего ей не сказал. Она переключает меня на его телефон, и я прослушиваю два популярных шлягера: «Не стоит отвечать» и «Я улетаю на самолете». Интересно, почему заменили классическую музыку?

– Нам надо поговорить, – говорю я, когда он берет трубку. Он не замечает, что я не поздоровалась с ним.

– Приходи домой. Поговорим вечером, – предлагает он.

– Я не приду домой. Давай встретимся во время ланча.

Он соглашается без контрпредложений.

– В «Дарах моря»? – спрашиваю я.

– В «Мирабели», – говорит он.

Пусть будет «Мирабель». Я отдаю ему этот раунд в нашей тихой войне. Ресторан важен только тем, что он представляет собой нейтральную территорию. В любом случае в «Мирабели» даже спокойнее, чем в «Дарах моря».

«Мирабель» – это французский ресторан, отделанный в серо-розовых тонах. Я первый посетитель, появившийся чуть позже половины двенадцатого. Пока я раздеваюсь, официантка расставляет по столам вазочки со свежими ветками рождественского остролиста. Выбрав место в глубине зала, я сажусь лицом к двери, чтобы увидеть приход Дэвида.