Магнетизерка - Леонид Девятых

Довольно просторная гостиная Макаровых была убрана в старинном вкусе. Основательные мебеля простого крепкого дерева, декорированные в голубой и кремовый тона с белыми каемками, круглые столики перед креслами, софа и стулья с цветочками на обивке гнутых спинок. На софе, невзирая на гостей, дрыхла на спине, раскинув в стороны крохотные кривые лапки, мерзкая моська. Окна были украшены белыми миткалевыми занавесями, меж коими, под зеркалами в тяжелых рамах, стояли белые мраморные столики на вызолоченных полусогнутых ножках. На одном из них стояла китайская ваза, на другом — два китайских болвана при мечах, грозно смотрящих друг на друга.

За клавикордами сидела мадам Хвостова — известная в обеих столицах поэтка и музыкантка и рьяная защитница женских прав — и играла что-то мелодичное и заунывное. Татищев подумал, что, наверное, это новый романс о неразделенной любви.

В креслах у окна расположилась древняя старушка в чепце, которая в полном уединении крутила рулетку. Когда она выигрывала, то хлопала в ладоши, подпрыгивала и победоносно смотрела на присутствующих. Кажется, она была немного не в себе. Картину дополняли несколько статских генералов в лентах и орденах и старый сенатор в огромных бакенбардах, довольно бесцеремонно рассматривающий вновь прибывших дам в двойной лорнет. Всякий раз при появлении в гостиной новой гостьи он нервически сглатывал слюну и долго провожал ее помутнелым от прожитых лет взглядом.

У изразчатого камина с фарфоровыми пастушками и пастушками в позе Фобласа стоял, подпирая стену, молодой человек в зеленом фраке. Он был томен и изможден, верно, пил слишком много уксуса, дабы иметь сей модный вид. Что ж: non seulement etre, mais paroitre в действии!

Павел Андреевич отошел в сторонку, к дальнему креслу, встал сбоку от него и услышал голос, слишком знакомый, чтобы его не узнать:

— Вы опять не слишком учтивы, господин подполковник. Вы вообще женщин не видите в упор или это касается только меня?

В кресле, вжавшись в спинку, сидела в своем обычном полумонашеском одеянии мадемуазель Турчанинова собственной персоной и смотрела на него блестящими черными глазами.

— Только не говорите сейчас, что вы рады меня видеть, — криво усмехнулась она.

Решительно, от этой девицы нигде не было спасу. Неужели провидению угодно, чтобы сия мадемуазель всегда оказывалась на его пути?

— Вы так полагаете? — спросила вдруг Турчанинова, продолжая пристально смотреть на него.

— Полагаю что? — как можно более сдержанно и невозмутимо спросил Павел Андреевич.

— Что от меня нет никакого спасу?

«Что это, у меня на лице все написано? — злясь на себя, подумал Татищев. — Или она и вправду умеет читать мысли?»

— С вашим лицом все в порядке, — констатировала Анна Александровна и не без ехидцы улыбнулась. — Я умею читать мысли, если очень того захочу.

Павел Андреевич повернулся к ней всем корпусом:

— А вы не могли бы проводить ваши… эксперименты с кем-то другим? — едва сдерживаясь, спросил он. — Ну вот, хотя бы…

Татищев обвел взглядом гостиную и осекся. Буквально в нескольких шагах, не обращая никакого внимания на обвешанного орденами генерала, рассыпающегося в любезностях, стояла и смотрела на него… Екатерина Дмитриевна, его не столь давняя роковая любовь. В ее колдовских темно-карих глазах явно читались радость и даже восторг, и взгляд ее был прежним, из тех времен, когда она, кажется, любила его.

Первым помыслом Павла Андреевича стало острое желание немедленно удалиться. Ведь уходят же, не прощаясь, в чопорной Англии, и никто не считает это нетактичным либо неделикатным по отношению к гостям или хозяину дома. Правда, Россия не Англия и уйти без объяснения причины, не попрощавшись, было бы крайне бестактным и даже оскорбительным, а Макаров и его супруга подобного обращения положительно не заслуживали. Посему Татищев опустил взор и двинулся к дальнему окну гостиной, где престарелая матушка обер-секретаря резалась сама с собой в рулетку. Его окликнули, но он не остановился. Затем позади себя он услышал шаги, и кто-то решительно взял его под руку:

— Павел Андреевич, куда же вы? Мне кажется, что после столь долгой разлуки нам обязательно следует поговорить.

— Зачем? — не поднимая глаз, резко спросил Татищев. — Между нами все уже давно обговорено.

— Я прошу вас…

Павел Андреевич остановился и поднял глаза. Екатерина Дмитриевна смотрела на него с мольбой и надеждой.

— Прошу тебя…

Это что же, опять все сначала?

Эта женщина, будь она неладна, была действительно хороша. Статная, среднего роста, с тонкими и правильными чертами лица, она притягивала к себе взгляды присутствующих. Всех: восхищенные мужчин и ревностно-завистливые женщин. Даже Турчанинову, мало обращавшую внимания на подобные вещи, где-то глубоко внутри кольнуло обидой. И тревогой.

Нет, это не была ревность. Вернее, не только ревность, хотя Анна с удивлением поняла, что не хочет, чтобы женщины так смотрели на Татищева, как смотрела эта дама. Однако во взгляде Екатерины Дмитриевны светилось также нечто, что вызывало тревогу. Но что именно?

Сия дама одета была в роскошное платье из темно-красного адрианополя с подкрахмаленными рукавами, подчеркивающее ее отменную стать. На голове красовалась самой последней моды шляпка из белого гроденапля с палевой выпушкой, безупречно шедшая к ней. Тонкая щиколотка, кокетливо обнажающаяся при ходьбе, обещала точеную ножку и прочие идеальные формы, на что столь падки мужчины. В ее живые выразительные глаза хотелось смотреть и смотреть, чтобы потом пасть на колени и, с трудом разлепляя губы, хрипло произнести:

— Приказывайте, богиня.

По крайней мере, судя по взглядам, коими собравшиеся в гостиной Макаровых мужчины провожали ее, они, представься им таковая возможность, поступили бы именно так. Включая зеленофрачного Фобласа, с коего внезапно слетела томность и прочая наносная шелуха.

— Я многое поняла за этот год.

— Да что вы говорите!

— Ты напрасно иронизируешь, Павел, — тихо произнесла она, и взгляд ее сделался печальным. — Поверь, я поняла, что совершила непростительную ошибку, оставив тебя. И теперь хочу просить тебя… нет, буду молить о прощении.

Ах, если бы она сказала ему это год назад! Он был бы счастливейшим из смертных!

«Что ты, Кити, что ты, — взял бы он ее руки в свои. — О каком прощении ты говоришь? Я счастлив уже от того, что ты рядом, что ты смотришь на меня, говоришь со мной…»

Сейчас Павел Андреевич молчал.

Нет, он верил в ее искренность, ведь достаточно было взглянуть в ее глаза, чтобы убедиться, что она говорит правду. Но вот нужна ли сейчас эта правда ему?

— Здесь у нас не получится поговорить серьезно, — чуть повела плечом Екатерина Дмитриевна. — Давай уйдем отсюда!

Татищев молчал.

— Уйдем сей же час. Вдвоем. К тебе. Ко мне… — Она говорила убедительно и страстно. — Лучше ко мне. Мой дом сегодня совершенно пуст. И мне так много нужно тебе сказать.

— Но это… как-то… неловко, — выговорил Татищев, хотя намеревался сказать совершенно иное: наши пути, мол, давно разошлись, и говорить нам совершенно не о чем.

— С каких пор для тебя это стало важным?

Боролся он с собой недолго:

— Хорошо. Едем.

Екатерина Дмитриевна кивнула в ответ, затем подошла к хозяйке дома, пошепталась о чем-то, выразительно глянула на Татищева и вышла из гостиной. Тот, покраснев как юноша, какое-то время оставался в гостиной, затем, глядя в пол, решительно направился к выходу, провожаемый не одной парой завистливых глаз.

Что ж, мужчины слабы, это факт.

Много слабее женщин.

Турчанинова, конечно, поняла, как, впрочем, и многие другие гости Макаровых, что бравый подполковник ушел не вслед за прекрасной дамой, а вместе с ней. В ее сердце стало пусто и гулко, как стало бы в гостиной, ежели бы из нее вынесли вдруг всю мебель. Она поднялась со своего кресла, прошлась до окна, постояла, повернула обратно. Пустота внутри нее ширилась и росла, а вместе с ней росло и невесть откуда взявшееся беспокойство. Наконец, не выдержав волнения и какого-то щемящего чувства тревоги, она подошла к Макаровой.

— Я могу тебя спросить, Мими?

— Конечно, — посмотрела на Анну Милитина Филипповна, слегка обеспокоенная растерянностью Турчаниновой.

— Кто была та дама, что произвела такой фурор у мужчин?

— Ты имеешь в виду мою кузину?

— Я имею в виду ту женщину, что ушла вместе с подполковником Татищевым, — Анна Александровна предельно четко выговорила каждое слово.

«Бедняжка, — пронеслось у Макаровой в голове. — Да ведь она, кажется, ревнует этого подполковника».

— Ты совершенно неправильно меня поняла, — заставила себя улыбнуться Анна.

— Да? — улыбнулась в ответ Мими.