Вершины не спят (Книга 1) - Алим Кешоков

Казгирей знал силу своего влияния на брата, он старался и спасти брата, и не выпустить из рук важного рычага. Нашхо, как и Инал, не отвергал кандидатуры Эльдара, он признавал за Эльдаром много достоинств — его происхождение, воинскую доблесть, твердость и неподкупность характера, любовь к знанию. «Но, — говорил он, — любовь к знанию — это еще не есть знание, парень неопытен, малограмотен, горяч по молодости…» Нашхо повторял все то, что Казгирей слышал и от Инала. Казгирей же как раз ценил молодость Эльдара.

Нашхо уезжал лечиться. Эльдар Пашев, только Эльдар Пашев должен заменить Нашхо и стать командиром отряда! Казгирей прилагал все свое красноречие для того, чтобы склонить Инала к такому решению.

Но Инал все еще колебался.

ИСТОРИЯ ТИНЫ

В ауле не знали прошлого этой шестилетней девочки. Сама она смутно помнила отца, человека по прозвищу Кареж, что значило черномазый. Он служил табунщиком у черкесской княжны, и мать Тины, подозревая, что ее муж, Кареж, изменяет ей, однажды в отчаянии бросилась в бурную Малку. Княжна, жившая очень замкнуто, взяла осиротевшую девочку к себе. Тине в это время было два года. Через год княжна вышла замуж за Жираслана. С этого времени в ауле узнали маленькую девочку, которая росла в доме княгини.

Кареж остался на берегу Малки, он запил, а когда началась война, пошел на фронт вместо Жираслана и погиб в лихой кавалерийской атаке.

Тина жила в доме княгини и приучалась к разным работам. Чаще всего ее посылали с поручениями — то к мельнику, то к знахарке Чаче, то к печнику, то, наконец, к самому князю Жираслану, когда иной раз он ждал посыльного от княгини в условленном месте, под мостиком через Шхальмивокопс.

Так было до отъезда княгини.

Жена Жираслана, уезжая, не взяла с собою Тину, а поручила ей и Чаче беречь дом и присматривать за кошками.

Но как только княгиня уехала, Чача сразу разнюхала, сколько кукурузы осталось в доме княгини, сколько тут кошек и котят. Что спрятано в кладовой, кроме двух крынок бараньего жира и пуховых подушек? Куда девались прежние, надо полагать — достаточные, запасы княжеских кладовых? Понемножку она все это выведала. Узнала, что за коврами и другими ценными вещами приезжал ночью сам Жираслан.

Еще не успокоившись после разлуки с княгиней, сквозь слезы Тина поведала Чаче, что нередко в прежние времена, когда она, Тина, была еще маленькой, князь угощал ее конфетами и пряниками, а позже княгиня не раз посылала ее в условленное место в степи для тайных встреч с князем, и князь не забывал приносить ей гостинца.

— Я знаю, конфет у тебя нету, — заключила девочка, — но зато ты отыскиваешь хорошенькие травки — научи и меня.

Чача обещала показать травы, и даже те, которые особенно ценил сам князь, — она собрала для него целую шкатулку. Эту шкатулку с редчайшими целебными травами поручено было беречь как зеницу ока.

Девочка перебралась к знахарке и в княжеский дом приходила с утра, чтобы вечером уйти. А в августе, когда дом заняли под свадьбу, Тина, бывало, взберется на дерево, оглядит сад, двор, захваченный чужими людьми, — и только. Наконец, после свадьбы и выстрела, когда Тина опять стала заглядывать в дом, совсем заброшенный, однажды у калитки остановились всадники и трое вооруженных людей вошли в дом. Двоих Тина узнала. Это были люди, которые собирались жить здесь, и только выстрел в невесту в час унаиша остановил их намерение. Эти люди все осмотрели, обо всем порасспросили, угостили Тину сахаром.

— Слыхала ли ты об абрек-паше? — спросил Тину третий из мужчин, ей незнакомый.

Это был Нашхо, приехавший с Эльдаром и Астемиром.

Еще бы! Абрек-паша не первый день наводил ужас, этим именем пугали детей.

Тину удивляло, однако, что при упоминании абрек-паши болтливая Чача как-то странно умолкла. Девочка ответила, что слышала об абрек-паше.

— Так вот знай: абрек-паша — это сам князь Жираслан, — сказал ей незнакомый джи гит, но Тина не поверила, что абрек-паша и Жираслан это один и тот же человек, и презрительно отвернулась от незваных гостей.

Тогда самый молодой и красивый, который хотел поселиться здесь с Сарымой, сказал ей сердито:

— Ты не молчи, а лучше помоги нам, ска жи, не продолжает ли бывать здесь Жираслан, которого ты хвалишь за конфеты. Хвалить его не за что… Иди к Чаче или оставайся здесь, — как хочешь… Живите, как жили. Только знай: если не будете говорить нам правду, мы прогоним отсюда и тебя и Чачу.

Тина с удивлением посмотрела на человека, который это сказал. Он был молодой, любил посмеяться, но Тине он и прежде не нравился, — может быть, потому, что он-то и хотел жить тут. Ей больше нравился другой человек, уже немолодой.

— Ты, Эльдар, девочку не обижай, — сказал немолодой молодому и повернулся к Тине: — Разве тебе не нравится Эльдар? Смотри, какой он красивый! Сарыму знаешь?

Тина видела Сарыму, и невеста ей понравилась, но сейчас она промолчала, а широкоплечий человек продолжал:

— Если тебе что-нибудь понадобится, спроси дом Астемира. А хочешь — к тебе будут приходить моя жена Думасара и мой сын Лю?

— Нет, — угрюмо отвечала девочка, — я не пущу сюда ни твою жену, ни твоего сына… не хочу я никого.

Обычно все предпочитали обходить стороной дом Жираслана, даже Давлет, претворяя в жизнь программу скорейшего превращения из неимущего в имущего, и тот не решился посягнуть на имущество князя.

У Тины был любимый котенок — черный с синими глазами, какой-то взъерошенный, похожий на свою маленькую хозяйку.

Вскоре после посещения дома незваными гостями девочка появилась перед кузницей с любимым котенком на руках.

Нельзя сказать, чтобы девочка была голодной. Никогда она не чувствовала себя такой богатой, как после отъезда княгини. Случалось, прежде о ней не вспоминали целыми днями и неделями, и девочка сама отыскивала себе пропитание. Не потому ли ее курносый носик, казалось, всегда что-то вынюхивает? (Кстати, имя ее — Патина — и означало курносая. Потом «па» отбросили, и осталось Тина.) Распознавать съедобные травы она научилась с помощью Чачи; и кисленькая абаза, и терпкая аму, и корни лопуха, и шершавая лебеда — всему она находила применение. Травы были сытнее цветов, даже цветов акации. Девочка лазала по деревьям, собирая дикие груши или сладковатые орехи чинары. От лазанья по деревьям ее маленькие пятки сделались жесткими, как сама кора дерева, и когда ей случалось убегать от мальчишек по скошенному полю, ни один из них не мог догнать ее. Вот какой была замарашка Тина.

ВОЗВЫШЕНИЕ ДАВЛЕТА

Всегда по-разному ведут себя люди. По-разному они вели себя и в это трудное время. Разные люди хотели разного.

Астемир за несколько мешков кукурузы уступил Мусе любимого коня, но не падал духом, по-прежнему больше всего хотелось ему стать учителем.

Муса дешево купил хорошего коня, приумножая богатство, но по-прежнему не знал, для чего он собирает его.

Старик Исхак и рад был бы что-нибудь купить или продать, но продать ему было нечего, а купить не на что, хотя он больше, чем кто-нибудь другой, успел получить от новой жизни: от прежних земель Шардановых ему отрезали урожайный участок по берегу Шхальмивокопс, ниже аула. Да вот беда! Исхак не только не снял с этой земли урожая — тут он ничем не отличился среди других, — ему нечем было даже запахать ее на будущее время…

Каждый думает по-своему.

Придумывал новое занятие и Давлет после того, как завершил свои усилия по превращению самого себя из кулайсыз просто в кулай — неимущего в имущего, перевез к себе во двор большую часть бросового имущества бежавших князей. Придумать что-нибудь новое пока не удавалось, а старые сапетки на дворе ККОВа[24] (люди говорили — «кова») пополнялись скудно. По распоряжению председателя комитета, Еруль с ящиком на двуколке объезжал дворы, но чаще всего его встречало либо голодное жалобное мычание коровы, либо печальный лай отощавших собак, которые не имели силы поднять голову.

Куда там! Хорошо, если Ерулю наполняли хотя бы его войлочную шляпу. Еруль ехал дальше, гремя пустым ящиком и весами.

— Самим прокормиться нечем, старый крикун, — встречали его в другом месте. — Дать тебе шесть фунтов за двух душ, — значит, на шесть дней раньше умереть.

Еруль возражал, что теперь, при Советской власти, его не смеют называть старым крикуном, что обидчики будут иметь дело с самим прокурором.

Муса отделался двумя фунтами — фунт за себя и фунт за Мариат.

— Бери с тех, кто детьми богат, — заключил Муса и захлопнул ворота. — Землю отня ли, а теперь забирают и зерно!

Предстояла замена ревкома Советом, и, предвидя это, Астемир снова, уже не в первый раз, просил Инала и Степана Ильича освободить его от должности председателя.