Базар житейской суеты. Часть 3 - Уильям Теккерей

Мистрисс Родонъ начала съ того, что при всякомъ случаѣ превозносила до небесъ ораторское искуство сэра Питта, и дипломатъ, всегда влюбленный въ собственные таланты, полюбилъ ихъ еще больше, когда Ребекка указала на нихъ съ такой блистательной стороны. Невѣсткѣ своей мистриссъ Бекки изъяснила съ удовлетворительной отчетливостью, что бракъ ея съ Родономъ Кроли, собственно говоря, устроила мистриссъ Бьютъ Кроли, которая сама же послѣ съ такимъ ожесточеніемъ и безстыдствомъ нападала на Ребекку, изобрѣтая всякія клеветы и сплетни. Всему причиной была жадностъ мистриссъ Бьютъ, такъ-какъ она, женивъ Родона, надѣялась прибрать къ своимъ рукамъ имущество покойной миссъ Кроли.

— Ей удалось сдѣлать насъ нищими, говорила Ребекка съ видомъ рѣдкаго добродушія и преданности своей судьбѣ,— но могу ли я жаловаться на женщину, которая осчастливила меня однимъ изъ лучшихъ супруговъ въ мірѣ? Ктому же и то сказать: судьба, можетъ-быть, слишкомъ строго наказала ее за эту ненасытимую жадность; благодаря своимъ пронырствамъ, мистриссъ Бьютъ потеряла и тѣ деньги, на которыя расчитывала прежде нашей свадьбы. Мы бѣдны: конечно… бѣдны?! Ахъ, леди Дженни, что значитъ бѣдность для мужа и жены, которые любятъ другъ друга? Я привыкла къ бѣдности отъ пелёнокъ, и не могу нарадоваться съ своей стороны, что наслѣдство тетушки Матильды перешло въ самыя нѣдра фамиліи, которая съ такимъ великодушіемъ признаетъ меня своимъ членомъ. Я увѣрена, что сэръ Питтъ сдѣлаетъ изъ этихъ денегъ гораздо лучшее употребленіе, чѣмъ мой Родонъ.

Всѣ эти сентенціи, переданныя сэру Питту вѣрнѣйшею изъ женъ, естественнымъ образомъ усилили выгодное впечатлѣніе, произведенкое на него Ребеккой, усилили до такой степени, что на третій день послѣ похоронъ, когда всѣ члены благородной фамиліи присугствовали за параднымъ обѣдомъ, сэръ Питтъ Кроли, разрѣзывая дичь на президентскомъ мѣстѣ, сказалъ, дѣйствительно сказалъ, обращаясь къ мистриссъ Родонъ:

Любезная Ребекаа, могу ли я предложить вамъ крылышко.

И при этомъ воззваніи, глаза любезной Ребекки заискрились живѣйшимъ восторгомъ.

Солнце восходило и закатывалось своимъ обычнымъ чередомъ, часовой колоколъ на древней башнѣ аккуратно возвѣщалъ о времени ужиновъ и обѣдовъ, леди Саутдаунъ продолжала аккуратно вести корреспонденцію съ философами всѣхъ частей земного шара, и между-тѣмъ, какъ мистриссъ Родонъ приводила въ исполненіе свои замысловатые планы, а Питтъ Кроли устроивалъ погребальный церемоніялъ и другія важныя матеріи, соединенныя съ его достоинствомъ и будущимъ возвышеніемъ въ политическомъ мірѣ — тѣло покойнаго владѣтеля Королевиной усадьбы лежало въ комнатѣ, которую занималъ онъ, охраняемое денно и нощно степенными особами, опытными въ занятіяхъ этого рода. Двѣ или три сидѣлки, три или четыре факельщика — самые лучшіе факельщпки и сидѣлки, какихъ только можно было отыскать въ Саутамптонѣ — караулили по-очереди бренные останки баронета, сохраняя трагическое спокойствіе и важность, соотвѣтствующую торжественному случаю. Комната ключницы служила для нихъ мѣстомъ отдохновенія послѣ чередного караула, и здѣсь, въ свободные часы, они играли въ карты и пили шотландское пиво.

Члены семейства и вся прислуга, женская и мужская, держались въ отдаленіи отъ мрачнаго мѣста, гдѣ лежали кости благороднаго потомка древнихъ рыцарей, въ ожиданіи своего окончательнаго успокоенія подъ сводами фамильнаго склепа. никто не жалѣлъ о покойномъ баронетѣ, за исключеніемъ бѣдной женщины, надѣявшейся быть супругой и вдовой сэра Питта, и которая съ позоромъ была изгнана изъ замка, гдѣ такъ долго поддерживалась и распространялась ея власть надъ всей Королевиной усадьбой. Кромѣ этой женщины, да еще старой лягавой собаки, неизмѣнно сохранившей привязанность къ своему господину до послѣднихъ часовъ его жизни, старый джентльменъ не оставилъ послѣ себя ни одного живого существа, готоваго оросить искренними слезами его могилу. Семьдесять слишкомъ лѣтъ прожилъ онъ на землѣ, но не нажилъ ни одного истиннаго друга. Чему тутъ удивляться? Если бы даже лучшіе и добрѣйшіе изъ насъ, оставляя этотъ міръ, могли черезъ нѣсколько времени снова спуститься на землю для обозрѣнія житейскихъ треволненій — какъ изумились бы и вмѣстѣ огорчились бы при взглядѣ на своихъ друзей и знакомыхъ, которые продолжаютъ ликовать на подмосткахъ житейскаго базара, вовсе не думая объ отшедшемъ другѣ, какъ-будто никогда его и не было между ними! Забыли и сэра Питта, какъ забудутъ добрѣйшаго и лучшаго изъ насъ, только забыли пораньше одной недѣлей или, можетъ-быть, двумя.

Желающіе могутъ, если угодно; послѣдовать за останками баронета, въ его послѣднее жилище, куда былъ онъ отнесенъ въ назначенный день, при соблюденіи всѣхъ джентльменскихъ обрядовъ, изобрѣтенныхъ на этотъ случай. Члены фамиліи потянулись въ чорныхъ каретахъ, и у каждаго изъ ныхъ былъ приставленъ къ розовому носу бѣленькій платочекъ, готовый отереть слезы, еслибы, сверхъ чаянія, онѣ полились изъ глазъ. Гробовщикъ и факельщики выступили чинно и плавно, потряхивая своими траурными головами. Главнѣйшіе фермеры тоже облеклись въ трауръ, изъ желанія угодить своему новому владѣльцу. Сосѣди-помѣщики выслали свои кареты, пустыя, но траурныя, дополнявшія какъ-нельзя лучше этотъ торжественный поѣздъ, растянувшійся на цѣлую милю. Пасторъ произнесъ приличную рѣчь на тэму: «Возлюбленный братъ нашъ скончался».

О, суета суетъ и всяческая суета! Пока лежитъ передъ нами тѣло нашего собрата, мы окружаемъ его всѣми вымыслами тщеславія, пышности, блеска, кладемъ его на богатѣйшія дроги, заколачиваемъ гробъ вызолоченными гвоздями, опускаемъ его въ землю, и ставимъ надъ могилой камень, весь испещренный надписями. Викарій достопочтеннаго Бьюта — красивый молодой человѣкъ, только-что окончившій курсъ въ Оксфордскомъ университетѣ, и сэръ Питтъ Кроли, сочинили вдвоемъ латинскую эпитафію съ исчисленіемъ всѣхъ заслугъ и достоинствъ покойнаго бароцета. Притомъ викарій произнесъ классическую рѣчь, гдѣ краснорѣчивымъ образомъ увѣщевалъ своихъ слушателей не предаваться глубокой скорби, и намекнунъ, въ отборныхъ выраженіяхъ, что всѣмъ намъ, рано или поздно, суждено пройдти черезъ тѣ мрачныя и таинственныя врата, которыя только-что захлопнулись за бренными останками оплакиваемаго собрата.

И все тутъ. Фермеры разбрелись по домамъ, или поскакали на своихъ лошадяхъ въ ближайшіе трактиры и распивочныя лавочки. Кучера джентльменскихъ экипажей перекусили на кухнѣ древняго замка, и удалились восвояси. Факельщики поспѣшили уложить, куда слѣдуетъ, веревки, бархатъ, лопаты, страусовыя перья и другія статьи погребальной церемоніи: потомъ они сѣли на дроги и поскакали въ Саутамптонъ. Лица ихъ приняли обычное выраженіе беззаботнаго веселья, лошади пріободрились, и скоро вся эта артель остановилась у трактира, откуда вынесли имъ оловяныя кружки, ярко блиставшія подъ вліяніемъ солнечныхъ лучей. Кресла сэра Питта перекатились въ сарай, куда побрела и старая лягавая собака, испуская жалобный вой, сдѣлавшійся такимъ-образомъ единственнымъ звукомъ скорби, огласившимъ джентльменскій дворъ Королевиной усадьбы, гдѣ покойный баронетъ хозяйничалъ лѣтъ шестьдесятъ.

Дичи всякаго рода, куропатокъ въ особенности, водилось многое множество на Королевиной усадъбѣ, и такъ-какъ всякой порядочный джентльменъ считаетъ за особенную честь и славу быть искуснымъ спортсменомъ, то нечего тутъ удивляться, если сэръ Питтъ Кроли, пооправившійся отъ первыхъ порывовъ грусти, сталъ выѣзжать въ чистое поле на охоту въ бѣлой шляпѣ, украшенной крепомъ. Взглядъ на плодородныя золотистыя поля, созрѣвшія жатвы, теперь составлявшія неотъемлемую его собственность, преисполняли тайною радостію чувствительное сердце дипломата. Иной разъ, руководимый чувствомъ смиренія, онъ не бралъ съ собой ружья, и выходилъ просто съ бамбуковой тростью. Родонъ и смотрители полей шли съ нимъ рядомъ. Деньги Питта и земля его производили оглушающее вліяніе на его младшаго брата. Безкопеечный полковникъ оказывалъ теперь величайшее почтеніе къ представителю фамиліи, и уже не презиралъ болѣе молокососа Питта. Родонъ съ участіемъ выслушивалъ проекты сэра Питта относительно засѣва полей и осушенія болотъ, предлагалъ свои собственные совѣты относительно содержанія конюшень, вызывался ѣхать въ Модбери за покупкой верховой лошади для леди Дженни, брался объѣздить ее самъ, и проч, и проч. Словомъ, буйный и безпардонный Родонъ Кроли сдѣлался самымъ степеннымъ и смиреннымъ младшимъ братомъ. Изъ Лондона между-тѣмъ миссъ Бриггсъ сообщала ему постоянные и подробные бюллетени относительно маленькаго Родона, который, впрочемъ, регулярно отправлялъ и собственноручныя посланія къ папашѣ. «Я совершенно здоров, писалъ Родя. Ты, папаша, надѣюсь, совершенно здоровъ. Маменька, надѣюсь, совершенно здорова. Пони совершенно здоровъ. Грэй беретъ меня гулять въ паркъ. Я умѣю скакать. Я встрѣтилъ опять мальчика, котораго мы прежде встрѣтили съ тобой, папаша. Онъ заплакалъ, когда поскакалъ. А я не плачу». Родонъ читалъ эти письма своему брату и невѣсткѣ, приходившей отъ нихъ въ восторгъ. Баронетъ обѣщался озаботиться насчетъ содержанія племянника въ училищѣ, а великодушная леди Дженни дала Ребеккѣ банковый билетъ, съ тѣмъ, чтобы она купила какой-нибудь подарокъ маленькому Родѣ.