Категории
Самые читаемые
RUSBOOK.SU » Проза » Современная проза » Модель - Николай Удальцов

Модель - Николай Удальцов

Читать онлайн Модель - Николай Удальцов

Шрифт:

-
+

Интервал:

-
+

Закладка:

Сделать
1 ... 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39
Перейти на страницу:

— Следствием — чего?

— Прежде всего, Советский Союз оказался страной, в которой у людей не было возможности самим что-то нужное людям производить для того, чтобы заработать деньги, на которые они могли покупать то, что им нужно. — После того, как я это сказал, мне стало понятно, что сказать просто у меня не получилось.

— Поняла что-нибудь? — спросил я, непонятно на что рассчитывая, и Энн покачала личиком:

— Не-а. — И в этом не было ничего удивительного — в том, что происходило на моем веку в моей стране, ничего не понимало полстраны.

— Ладно, — вздохнул я, подумав то ли о стране, то ли о девушке, то ли о себе. — Просто запомни: социализм, построенный на идеях Маркса — система не жизнеспособная.

Так уж выходило, что альтернатива — марксизм или нормальная жизнь — продолжала касаться нас, россиян, даже тогда, когда марксизм уже завершился, а нормальная жизнь еще не наступила.

И если зачем нужна нормальная жизнь, я понимал, то — зачем нужен марксизм — нет.

Впрочем, я не понимал и того, зачем нужна альтернатива…

…Энн вступилась за марксизм — видимо, добрые дети должны вступаться за все убогое и нездоровое:

— Но ведь Маркс хотел, чтобы людям было лучше, — сказала она; и я признался:

— Энн, когда я слышу что-то подобное, у меня постоянно возникают два вопроса.

— Какие?

— Откуда Маркс узнал — что лучше для людей?

— Да-а… А второй вопрос какой? — спросила она; и хотя второй вопрос явно вставал передо мной чаще, чем перед Марксом, я ответил за нас обоих:

— Откуда люди узнают — что лучше для них?

— Но ведь у нас в стране была Советская власть, значит, был социализм.

— Энн, социализм — это не власть в стране.

Социализм — это власть над страной.

— Но ведь у нас же была Советская власть? — повторила Энн; и мне вначале показалось, что марксизм-ленинизм у них, в Заполярье, продолжали преподавать в школе до сих пор.

Но потом понял — просто тогда, в том времени, о котором она говорила, они жили лучше, чем живут сейчас.

И вольно или невольно Энн цеплялась не за время, а за свое право жить хорошо:

— Советская власть — это власть рабочих, власть тех, кто трудится, — проговорила она.

— Да. Рабочие взяли власть, — согласился я с историческим фактом, — и власть оказалась у них в руках.

Только вот об одном рабочие не подумали.

— О чем?

— О том, кто будет их кормить?

— А разве буржуи кормили рабочих?

— А кто же еще?

Рабочие, не умеющие организовать производства, нанимаются к тем, кто это производство организовывать умеет и может платить рабочим за работу деньги — к буржуям.

— Но ведь люди же жили, — Энн смотрела меня глазами ребенка, у которого отбирают игрушку.

Хотя о том, что это очень плохая игрушка, она явно не догадывалась.

— Люди не жить не могут, — сказал я, — люди жили и при Сталине.

— Но ведь и сейчас много сталинистов.

И когда их спрашивают о том, что делать с нашими делами, они говорят, что Сталина на наших воров нет.

— Понимаешь, Энн, те, кому не нравится то, что российские чиновники воруют, но при этом говорят, что на чиновников не нашлось Сталина, ничего лучше, чем нынешняя жизнь, не заслуживают.

— Почему?

— Потому, что воры все-таки лучше убийц. — Я бы мог остановиться на этом, но меня прорвало:

— Ну, а к нынешним сталинистам у меня всего один вопрос.

— Какой?

— Расскажите о своих родителях.

— Зачем?

— Затем, чтобы знать — какие матери рожают таких уродов.

— Скажи, Петр, а как по-твоему, сейчас сталинизм может вернуться?

— Не думаю.

— Почему?

— Потому что Сталин был великим преступником, а человеком мелким, и ему хватало своей страны.

Он не хранил денег на Западе.

А у нынешних… У них и внуки по-русски говорят уже не у всех.

— Почему?

— Потому что деды этих внуков прекрасно знают, что там, где они не правят, жить лучше.

Они о своих потомках заботятся.

И отлично понимают, что им, если они вернут сталинские порядки, цивилизованные страны не простят массового убийства своего народа.

Они бы, может быть, и хотели бы вернуть что-то вроде сталинизма, но мир не позволит.

— А чем сейчас лучше, чем при Сталине?

— Тем, что при Сталине не любить того, что происходит, было нельзя.

А сейчас — любую дрянь нелюбить можно.

— Как ты думаешь, а чиновники знают, что их не любят?

— Конечно, знают.

Но, для того, чтобы их ненавидели меньше, чиновники врут, что во всем мире чиновники такие же, и, значит, чиновники просто иными быть не могут.

Словно это не выбор их — стать ворами, а судьба такая — быть чиновниками.

— Но ведь людям при социализме было хорошо. — Кажется, Энн начинала понимать, что я вижу мир не таким, каким он представлялся ей, и отстаивала привычное ей, хотя бы потому, что привычное было ей понятным.

— Что такое на самом деле «хорошо» — люди просто не знали.

Мы жили той жизнью, потому что никакой другой жизни не видели, и думали, что хорошо — это то, что мы видели.

Запретив частную собственность, а значит, и личную инициативу, нас заставляли ходить строем и в ногу, запрещая думать о том, что люди по жизни строем не ходят. — Я понимал, что все то, что я говорю — просто слова. А девочка сталкивалась в своей жизни не со словами, а с самой жизнью, не полюбить которую у нее было достаточно поводов.

В то же время я не мог ей помочь полюбить происходившее, потому что сам это происходившее не полюбил.

Единственное, что мне оставалось — это помочь Энн происходившее понять.

Понять, почему счастье пока оказалось за пределами опыта россиян.

И если я взялся за это, то не имел права останавливаться.

Мне нужно было сделать невероятное: попытаться сложное сделать простым, а простое — понятным.

И утешало только одно: ничем иным все остальные люди не занимались нигде и никогда.

Я был не первым неисториком, взявшимся писать учебник по этой самой древней и самой молодой из наук.

Но я был первым, кто занимался этим не ради всех людей, а ради одного-единственного человека — то есть я занялся тем, чем должны были бы заниматься все историки и во все времена.

Вряд ли то, что слышала от меня Энн, было ей приятно, хотя бы потому, что то, что я говорил — ломало взгляды, бывшие ей привычными.

И она, конечно, была ребенком, но ребенком из тех детей, которые умеют не только плакать, когда слышат что-то неприятное им, но и слушать.

И здесь нам было сложно обоим.

Мне предстояло объяснить этой девочке, что жалеть о недавнем прошлом не нужно, потому что у этого прошлого не было будущего.

Но главное, что я должен был ей объяснить, это то, что социализм — это очень неинтересно…

…Как-то моя приятельница Маринка, раньше работавшая в Художественном Салоне-на-Киевской продавцом, а потом ставшая там же, за тем же прилавком, менеджером, сказала:

— Вот тебе, Петр, и капитализм.

Разве что-нибудь изменилось?

Люди-то — те же самые: кто раньше не понимал современного искусства, тот и сейчас не понимает. — И я в ответ не пошутил:

— Разница есть.

При социализме все, даже дураки, должны были быть одинаковыми.

— А при капитализме?

— При капитализме дураки имеют возможность быть разными…

…Однажды я разговаривал на тему «Сегодня», начав с «позавчера» и завершив в «послезавтра», со своей приятельницей, журналисткой Анастасией.

И Анастасия, дослушав меня, сказала:

— Тебе хорошо, Петька. Тебе все понятно.

— Мне понятно далеко не все.

— Неужели есть что-то, что непонятно тебе?

— Мне, например, непонятно, почему это понятно не всем.

— Вот тебя послушаешь, — сказала Анастасия, даже не помолчав, — и кажется, что нет никаких глупостей вроде сложностей.

— Наоборот, — улыбнулся я, — я стараюсь говорить так, чтобы не было никаких сложностей вроде глупостей.

— Почему?

— Потому что главная людская сложность — это глупость.

Разговор этот происходил на природе, где под легким ветерком ветви деревьев раскачивались над нашими головами, а лучи солнца, пробивавшиеся сквозь листву, располагали к эмоциям.

Анастасия и я загорали, лежа на надувных матрацах, и при этом она загорала топлес.

— Петька, вот ты рассуждаешь о демократических реформах, а сам на мою грудь смотришь.

Мне кажется, что мои голые сиськи тебя сейчас интересуют больше, чем демократия, — сказала Анастасия. И в ответ я пустился в уверения в том, что демократия меня интересует постоянно.

Не мог же я сказать ей правду.

Наверное, просто с годами начинаешь различать то, что именно сейчасно, а что может и подождать.

1 ... 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39
Перейти на страницу:
На этой странице вы можете бесплатно скачать Модель - Николай Удальцов торрент бесплатно.
Комментарии
Открыть боковую панель
Комментарии
Сергій
Сергій 25.01.2024 - 17:17
"Убийство миссис Спэнлоу" от Агаты Кристи – это великолепный детектив, который завораживает с первой страницы и держит в напряжении до последнего момента. Кристи, как всегда, мастерски строит