Сейф дьявола (роман и повести) - Йозеф Глюкселиг
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— О таких женщинах пишут в газетах…
— В канун Международного женского дня, а в другое время журналисты о них забывают.
— Здесь вы, товарищ подполковник, не правы. Я лично написал несколько репортажей о женах пограничников и других военнослужащих, которые живут вместе с мужьями в отдаленных гарнизонах…
Черник начал рассказывать подполковнику о судьбах женщин, с которыми познакомился на Шумаве. Пока он говорил, машина достигла Збраслава. Журналист готов был воскресить в памяти другие истории, как вдруг обнаружил, что невольно оказался в положении фоторепортера Вондрачека, который говорит, не заботясь о том, слушают его или нет.
— Вы имели в виду женщин, о которых я вам рассказал? — обратился он с вопросом к подполковнику, однако ответа не услышал.
— Спит, — пояснил водитель, — от самого Добржиша спит.
— Значит, свои аргументы я высказывал вхолостую? — рассмеялся Черник.
— Почему? Я с удовольствием слушал. Где вы живете?
— На Панкраце.
— Езерце — это тоже Панкрац или нет? Во всяком случае, через Панкрац проезжать придется.
— Правильно…
— А вы жалеете, что товарищ подполковник уснул?
— Нет, конечно. За последние сутки ему столько пришлось пережить!
Черник произнес это, не осознавая до конца, насколько он прав.
20
Неделю назад Прага купалась в солнечных лучах, а сегодня с самого утра шел дождь. Петр Черник, уже входя в редакцию, понял, что здесь что-то происходит. Ответственный секретарь Брандл и спортивный обозреватель Котик промчались мимо него, едва ответив на приветствие. Петр подумал, что ученые, наверное, правы: плохая погода отрицательно влияет на настроение людей. Он прошел в свой кабинет, снял плащ, провел расческой по мокрым волосам и направился к главному. Он торопился до начала утреннего совещания доложить о событиях на Шумаве и получить разрешение завтра снова отправиться на Доброводицкий полигон, где должно начаться подробное обследование фашистского бункера.
Однако в приемной Черник застал накаленную атмосферу. Через закрытые двери кабинета Крауса доносился его громкий голос. Секретарша Яна даже не пыталась скрыть своей заинтересованности — так ей хотелось узнать, что происходит в кабинете шефа. Она приложила палец к губам и сделала знак Чернику, предлагая послушать вместе. А из-за двери раздавался сердитый голос главного редактора:
— … Это просто неслыханное безобразие! На моей памяти в редакции такого еще не бывало! От тебя этого я никак не ожидал! Ведь я высказывал свое мнение о твоей работе в последние шесть месяцев и дал задание написать статью о летчиках. Вместо того чтобы сделать правильные выводы, ты встал на путь обмана. Учтя, это тебе так не пройдет! Сегодня же обсудим твой поступок на заседании партийного бюро, а потом примерно накажем…
— Кто у шефа? — спросил у Яны Черник.
— Валек. Ты что, не знаешь, что у нас произошло?
— Откуда мне знать?
— Валек пытался обмануть Крауса. Подсунул ему репортаж, который написал в госпитале Милога Данда, и заявил, что это его работа.
— Не может быть!
— Честное слово! Правда, Валек подписал статью фамилией того пилота, который лежит в госпитале вместе с Дандой, якобы для того, чтобы материал выглядел более убедительно. Но Краус не попался на эту удочку. Видимо, он разговаривал по телефону с Кветой Дапдовой, и та рассказала, что репортаж писал Милош в госпитале…
— Ну что ж, ничего удивительного, что руководство сегодня не в духе.
— А тебе что, необходимо переговорить с шефом?
— Ты очень догадлива, но мне бы хотелось побеседовать с Краусом, когда он немного поостынет. А пока расскажи-ка последние редакционные новости. Мне кто-нибудь звонил?
— Звонило около дюжины почитательниц твоего таланта, и только одна из них — некая Таня Флоркова — удосужилась представиться. Больше ничего интересного у нас не произошло. Ах да, сегодня утром звонил какой-то подполковник. То ли Румл, то ли Вумл…
— Может быть, Гумл? Что он говорил?
— Ничего особенного. Сказал, что еще позвонит, а вообще, завтра он уезжает на Шуману.
— Он так и сказал?
— Ну конечно. Я не могла перепутать.
— Ах ты, моя дорогая! Ты не представляешь, как это важно! На этот раз ты заслужила от меня отцовский поцелуй.
— Ну, если другой ты не в состоянии мне предложить, то я согласия и на отцовский.
Петр прижался губами к кудрявой голове Яны. Именно в этот момент в дверях приемной появился Вондрачек:
— Боже мой! Репортер и машинистка, пойманные с поличным на месте преступления! А у меня, как назло, нет с собой фотоаппарата.
— Антонин, эту сцену мы готовы повторить в любое удобное для тебя время, — рассмеялась Яна.
— В таком случае интерес к вам, дорогие коллеги, у меня полностью пропал.
— У тебя, может, и пропал, а вот у меня есть к тебе несколько вопросов. Как дела с нашим репортажем с учений? Ты сдал его в пятницу, как мы договаривались?
— Все прошло как нельзя лучше. Ровно в пятнадцать ноль-ноль ответственный секретарь уже просматривал нашу работу. И сразу же попал в затруднительное положение: из десяти снимков он не мог выбрать для репортажа необходимые пять, так как все десять были отличными. В конце концов он так расщедрился, что отобрал целых восемь. Само собой, место в номере для нашего репортажа он увеличил. А если бы не художники, которые присутствовали при нашем разговоре, мне удалось бы уговорить Брандла дать нам целиком четыре страницы — тогда можно было бы опубликовать все десять фотографий.
Черник не стал больше слушать хвастливые речи Вондрачека и обратился к Яне:
— Кудрявенькая ты моя, если будет звонить подполковник Гумл, то, пожалуйста, в любом случае позови меня к телефону, пусть даже тебе из-за этого придется вытаскивать меня с совещания. Мне это крайне необходимо.
— Не беспокойся, Петр, за отцовский поцелуй я готова сделать для тебя невозможное.
Журналист вернулся в свой кабинет и начал разбирать газеты, скопившиеся за время командировки. Обычно он делал это весьма тщательно, но сегодня ему никак не удавалось сосредоточиться.
Мысленно Черник все время возвращался ко дню своего приезда с Шумавы. Тогда он впервые почувствовал, как одинок. Решил позвонить Тане и пригласить ее в ресторан, чтобы там спросить, согласна ли она выйти за него замуж. Но, к сожалению, Таня была занята на работе, а потом спешила домой: возвращались из отпуска ее родители.
Встретились они в субботу утром и провели вместе чудесный день: сначала позавтракали у Петра, потом гуляли по улицам старой Праги — Старое Место, Градчаны, а перед тем, как Таня ушла на работу, посидели в уютном кафе на Малой Стране. Все было настолько восхитительно, что только вечером Черник вспомнил о своем намерении задать девушке интересовавший его вопрос. «Ну, не беда, — подумал он, — уж если я терпел столько времени, то еще пару дней вполне могу подождать». В воскресенье Петр навестил в госпитале молодого лесоруба Кобеса и Милоша Данду, а вечером сел за репортаж о фашистском тайнике на Доброводицком полигоне. На четырнадцати листах он описал все, что произошло от момента, когда под ногами у Яна Кобеса взорвалась мина, до момента, когда пиротехники Гумл и Бенедикт начали спускаться в подземный тайник.
Черник не рассчитывал, что уже в понедельник даст рукопись в печать. Он просто хотел, чтобы репортаж был готов и одобрен главным. На этот раз, правда, ему не хотелось, чтобы его опередили другие журналисты, ведь он присутствовал при обнаружении и разминировании тайника. Как только будет получено разрешение опубликовать материал о находке, у редакции «АБЦ вояка» будет готовый репортаж участника событий.
«Теперь многое будет зависеть от Бенедикта и Гумла, — думал журналист, просматривая газеты, — от того, насколько быстро им удастся ликвидировать все «сюрпризы» и ловушки в тайнике. Все говорит за то, что я могу в этом деле принять участие. Иначе с чего бы Гумл стал мне звонить? По-видимому, он решил предложить мне завтра ехать вместе. Значит, с Иваном все хорошо и Гумл ждет не дождется момента, когда покорит сейф дьявола…»
Плавное течение мыслей прервал приход журналиста Рубаша:
— Добрый день, Петр!
— Привет, Мирек!
— Что-то на этот раз ты быстро вернулся с Шумавы.
— Это потому, что завтра я опять туда собираюсь.
— Там что-то произошло?
— Если ты имеешь в виду фашистские тайники, то там действительно обнаружен огромный склад.
— Вот это да! Своим репортажем ты наконец заткнешь за пояс Валека.
— Его сейчас «затыкает за пояс» главный редактор.
— Думаю, ему никакой разнос не страшен. От него все отскакивает, как от стенки горох.
— Ну, на этот раз все значительно серьезнее. Я сам слышал, как Краус говорил, что последний случай будет разобран на партбюро. Наверное, сегодня будете заседать.