«Хочется взять все замечательное, что в силах воспринять, и хранить его...»: Письма Э.М. Райса В.Ф. Маркову (1955-1978) - Райс Эммануил Матусович

…Выходит, что по-русски нет ни одной хорошей книжки по стихосложению. А… Шенгели? Тимофеев все-таки приводит большой материал. А там не быть тенденциозным — ведь не так просто. А Томашевский?[243]

Если хотите, чтобы я занялся Вашим «гонкуровским» делом, попрошу Вас уточнить предмет Вашего изыскания: о какой именно строчке Кузмина идет речь? Почему Вы думаете, что ключ к ней надо искать у Гонкуров? и т. д.

Послал бы вам, по сути дела готовое, оглавление моей антологии, ноне хочу делить шкуру медведя, еще не пойманного: Малмстад жалуется на недостаток кредитов.

С нетерпением ожидаю выхода вашего Кузмина, не в последнюю очередь из-за Ваших ста страниц. А… Хрисанф? А… третий том Хлебникова? Особенно был бы рад встретить Вас, когда приедете в Европу.

Искренне Вам преданный Э. Райс

Сердечный привет от жены и от меня Вам и Лидии Ивановне.

46

Париж 25-II-71

Дорогой Владимир Федорович.

Вероятно, уже и до Вас дошла неожиданно замечательная книжка Мандельштамихи[244]. И как это ее угораздило написать книгу, в своем роде выдержавшую сравнение с ее мужем и могущую, потенциально, встряхнуть сонливый Запад с силой, почти достигающей солженицынскую.

Но теперь дело не в политике (это почти больше чем политика, это то, что на нестерпимо избитом общем языке называется моралью. Но в каком— то ныне уже не существующем, достойном смысле этого слова), а в редко в этих воспоминаниях встречающейся литературе.

Вы, м. б., заметили, что на стр. 255 она перечисляет некоторые стихотворения ее мужу[245]. Среди них имеется несколько, которых я никогда не видал, а очень бы хотелось взглянуть! Вот они:

А. Добролюбов — Говорящие орлы[246]

В. Бородаевский — Стрижи[247]

А. Лозина-Лозинский — Шахматисты[248]

Б. Лапин — Что-то про умный лоб и «звезды в окнах ВЧК»[249]

……….»…….. — Как надкусывая пальцы астрам Триль-траль целовал цветы…[250]

Если бы Вы нашли хоть что-нибудь из этих стихотворений и смогли бы мне прислать — был бы Вам очень признателен.

А я Вас не забываю: на Лошака продолжаю охотиться — просто он за это время нигде не появлялся, но это дело случая. Не нашел я еще в Париже и человека (и вряд ли такой имеется), который бы читал братьев Гонкур. Эдаких чудаков следовало бы поискать в провинции. Авось кто-нибудь и подвернется. Но ведь не легко было бы найти в России человека, который бы всерьез читал Боборыкина или Ольгу Шапир[251]. Времена не те.

Сердечный привет Лидии Ивановне от жены и от меня.

Оба мы посылаем вам наши наилучшие пожелания и надежду на скорую встречу.

Искренне Вам преданный Э. Райс

47

Париж 28-XII-71

Дорогой Владимир Федорович.

Давно мы уже не обменивались вестями. Не помню уж, по чьей вине. Допустим, что моя. Обе театральные пьесы, о которых Вы было меня просили, давно Вам отосланы. Вот тогда было я и собирался Вам писать и, как видите, не вышло.

Имеется тут теперь и сборник «Избранных произведений» Эмманюэля Lochac, в числе которых и несколько страниц «monostiches». Если Вас это еще соблазняет — вышлю. Или же Вы прочно забросили Вашу идею об однострочных стихотворениях?

Возможно, Вам известный тутошний наш молодой коллега Jean Marcade перевел на французский язык полностью «Полутораглазого стрельца» Б. Лившица, со своим пространным введением и обильными примечаниями[252]. Перевод — блестящий. Одного только не достает: объявленного (кажись, под Вашей редакцией?) Финком русского текста Лившица. Вообще — что там делается?

Не стану вас донимать безобразиями, к Вам лично отношения не имеющими. Напр<имер>, назвать иначе опубликованные там не то «избранные», не то «несобранные», не то черт их знает как и что произведения Цветаевой — невозможно.

А это был удобный случай многое ценное опубликовать, теперь, из-за их нерадения, чтобы не сказать хуже, утерянный надолго.

Но вот Лившица и Елену Гуро они в свое время объявили к выходу, при Вашем участии. Два года прошло безрезультатно.

А теперь они объявили Крученых. Ну и прекрасно, не я стану на это жаловаться. Но уже появляется сомнение: а не вылетит ли ими теперь объявленный (под Вашей редакцией) Крученых так же в трубу, как и прежние Лившиц и Гуро?

В чем же там дело? Всяких там формалистов издают весьма усердно. А вот тоже Ваш 3-й том Хлебникова — тоже застрял. Бедная русская литература, не везет ей! «Там» — все возрастающий зажим. Не говоря даже о столько раз обещанном Мандельштаме[253], даже Тэффи «зарезали» больше чем на две трети (в сравнении с объявленным)[254]. Вообще, похоже, что большая, синяя серия «Библиотеки поэта» дышит на ладан. Нельзя же долго отыгрываться только на «сборниках», посвященных Лениным, октябрям и проч.

Но вот и на Западе — то денег нет (а их все меньше — говорят, что ныне американские миллионеры предпочитают фиговые листки для негров нашей литературе[255]), то — даже если кое-какие средства и появляются, то неведомо какие идиоты предпочитают перепечатывать номера «Русской мысли» 1880-х годов Хлебникову, Лившицу, Флоренскому и т. д.

А ведь Вы все-таки один из тех немногих, которые, м. б., смогли бы ударить кулаком по столу так, чтобы это было услышано!

Хотя — Вы такой мягкий, добрый, культурный — стучание кулаком, м. б., не Ваша роль. Только теперь это — необходимо! Tant pis[256]— лучше сейчас пойти против своего естества, чем молчать.

С другой стороны… а вдруг все это канун поворота знаменитой диалектической спирали или как там ее…?

Искренне Вам преданный

Э. Райс

P. S. Если хотите, сосватаю Вас с Маркадэ, стоит.

48

Париж 27-VII-73

Дорогой Владимир Федорович.

Не знаю, как Вас поблагодарить за Вашу английскую статью про Георгия Иванова[257] — и за то, что Вы имели любезность обо мне вспомнить и мне ее прислать, и за то просто, что Вы ее написали, что она есть. Жаль только, что она на иностранном языке и, след<овательно>, в русскую литературу — где ее настоящее место — не войдет. Почти что со всеми Вашими идеями и оценками я всецело согласен и считаю, что было необходимо именно их высказать. Разделяю даже ваше предпочтение Г. Иванову перед Ходасевичем, которое, если мне и случалось устно высказывать в Париже — то неизменно оно вызывало всеобщее возмущение и выдавалось за доказательство того, что «Вы в поэзии ничего не понимаете».

Я, конечно, и не претендую на понимание сей «пресволочнейшей штуковины»[258]— кто ее «понимает»? Но чувствую так же, как и Вы, т. е. что Г. Иванов настоящий и большой, тогда как Ходасевич (при всем моем к нему уважении, как, напр<имер>, и к Баратынскому, заслуги и всевозможные достоинства которого объективно вполне ценю, но жить без него могу) — поэт ли он вообще или же блестящий техник стихослагательства и умный человек, сумевший в XX веке, не впадая в стилизацию и говоря языком своего времени, с легкостью пользоваться четырехстопным ямбом и синтаксисом пушкинской поры? Это все, конечно, очень большие заслуги, но поэзия ли это? Из всех стихотворений меня задело за живое только одно: «Под землей» — из берлинских, где на двух страничках он сумел, дал нам почувствовать трагедию, суть которой высказана не была — но все-таки мы ее чувствуем с большой силой. Это, м. 6., все-таки поэзия. Тогда как остальное… умное издевательство над чем угодно, часто забавное, как, напр<имер>, в «балладе» про безрукого. Но он явно все «пересушил». А это в поэзии грех не меньший, чем наличие сентиментальности и «pompier»[259]. В настоящей поэзии эта проблема просто не должна возникать — напр<имер>, в нашу эпоху, у Хлебникова, Мандельштама, Цветаевой, Заболоцкого и, конечно, Георгия Иванова, несмотря на то что значительная часть его творчества опасно скользит на самой границе «pompier», все-таки никогда с нее не соскальзывая. Это особенно заметно в его ретроспективном сборнике «Отплытие на остров Цитеру», вышедшем в книгоиздательстве «Петрополис» в 1937 году — единственном, который Вы в Вашей статье не рассматриваете. А он важен и несколькими стихотворениями, в никакие другие сборники не вошедшими, и кое-какими поправками в стихотворениях, вошедших в другие сборники, и, наконец, самоотбором автора.