От края до края. Шаг первый. - Ульяна Жигилий

Несколько минут оба молчали, изучая окружающее пространство. «Высокий» прошел по оврагу, о чем-то размышляя, в то время как огненный шар неотступно двигался за ним! В моей голове проскользнула мысль о том, что я вижу сон, или же лежу в каком-нибудь сугробе, а эти двое ни что иное, как бред. Но холод, сковавший тело был вполне реален, да и кустарник весьма ощутимо царапал незащищенную одеждой кожу. Но вот «высокий» развернулся в мою сторону и я смог рассмотреть его лицо. Я едва удержался от удивленного восклицания: пришелец был невероятно красив, белоснежная кожа, синие глаза и длинные, острые уши! Я зажмурился в попытке отогнать наваждение, но, открыв глаза, увидел все ту же картину: коротышка, похожий на гнома и мужик с острыми ушами. Тем временем, пришельцы возобновили диалог, показавшийся еще более странным, чем их внешность:

— Я больше не вернусь, Пилт, но оставляю тебе портал, ведущий обратно. Надеюсь, ты со временем одумаешься и вернешься домой.

— Нет, мой Принц, мне нечего больше искать в том мире. Здесь время течет так медленно, что реши я вернуться, вполне возможно, обнаружу лишь руины да запустение на месте прекрасных лесов и степей Лероны. — Отвечал «бородатый», с грустью глядя на своего Принца.

— Что ж, Пилт, в таком случае мне пора.

— Прощайте, мой Принц.

Коротышка, бросив последний взгляд на Принца, быстро засеменил по снегу. Некоторое время мужчина стоял в одиночестве, вглядываясь в темноту, скрывшую его собеседника. Неожиданно он вскинул руки и начал быстро говорить что-то на незнакомом мне языке. Спустя мгновение тьма, окружающая овраг, пришла в движение и потянулась к рукам мужчины! Я не мог поверить в увиденное: длинными, непрерывными полосами тьма скользила по снегу, концентрируясь вокруг застывшей фигуры. Мною завладел страх, липкими клешнями стискивая горло, в то время как сгустившаяся темнота, словно живая начала, двигаться, вращаясь, закручиваясь в вихрь. Вихрь этот уносил в полет лежавший поблизости снег, ломал хрупкие ветки деревьев и кустов. Я вскочил, с ужасом гладя на подбирающуюся все ближе бурю, с диким вскриком я повернулся с намерением бежать вглубь леса, но запутался в густом кустарнике. В следующее мгновение меня подхватил поток ледяного воздуха, с силой закружил по спирали. На заднем плане звучал голос незнакомца, возвысившийся почти до крика, но вот он выговорил последнее слово и затих, тут же воронка тьмы прекратила движение, и раздался громкий хлопок. Все погрузилось во мрак…

Из забытья меня вывел гневный окрик. Открыв глаза, я далеко не сразу сориентировался в пространстве: картинка напрочь отказывалась приобретать четкие очертания. Тем временем, как я пытался собрать воедино разрозненные образы, чему существенно мешала боль в висках, окрик повторился. Я не понял ни слова из того, что услышал, но интонация не оставляла никаких сомнений в том, что говоривший не мой ярый поклонник.

Когда же глаза, наконец, привыкли к полумраку помещения, я с ужасом отметил, что нахожусь в некой камере, более всего напоминавшей подвал, с его сырыми стенами, паутиной и нечистотами. Моим собеседником оказался тот самый «принц», которого я встретил в лесу.

— Где я? — карканье, вырвавшееся из моего горла менее всего напоминало человеческий голос, но на большее я сейчас был не способен.

Ответом мне стала хлесткая пощечина, от которой челюсть онемела, чтобы в следующую секунду взорваться болью. Сплевывая кровь, я затравлено смотрел на остроухого, он же, в свою очередь, вновь и вновь повторял слова на незнакомом мне языке. Мои попытки заговорить пресекались мгновенно, спустя долгое время я вновь перестал адекватно воспринимать происходящее. Мне больше не нужны были ответы, я хотел лишь одного, чтобы этот садист внезапно исчез, позволив мне умереть спокойно. В голове не осталось мыслей, только звенящая пустота напоминала о том, что я все еще в сознании, и каждый раз, когда новый удар отбрасывал меня к стене, я молили о том, чтобы оно покинуло меня незамедлительно.

Я не могу сказать как долго продолжалась пытка, моменты блаженного забытья сменялись часами боли и унижения. Потеряв остатки самообладания, я умолял пощадить меня, но этот изверг был глух. После каждого удара он повторял неизвестные слова, и спустя какое-то время я начал проклинать их.

Закончилось все внезапно, так же, как и началось. Очнувшись в очередной раз, я понял, что нахожусь не в том месте, где потерял сознание. Это так же была камера, но уже другая, более сухая и теплая, и теперь я не лежал на ледяном каменном полу, а подо мной ощущалась шершавая деревянная поверхность.

Перемены меня, несомненно, порадовали, но и насторожили одновременно: что значит эта смена декораций? Я оправдан, в чем бы меня ни обвиняли, либо судьба моя уже решена? Не спешил я подавать признаков жизни, решив для начала сориентироваться. То, что в камере я был не один подтверждали редкие перешептывания, да шарканье ног о каменный пол.

Меня не беспокоили, казалось, что и вовсе не замечали. Вскоре притворяться больше не было сил, и я сел, превозмогая тошноту. Только сейчас я почувствовал насколько слаб, почувствовал боль в каждой клетке своего тела. Несколько мгновений комната кружилась в бешеном ритме, мешая сфокусироваться.

Когда же четкость зрения вернулась, я увидел двух мужчин, разделивших со мной незавидную участь пленника. Вида они были самого обыкновенного, только странные одежды выдавали в них людей не из моего мира, да все тот же незнакомый язык, на котором со мной пытались заговорить. Сокамерники были настроены доброжелательно, я бы даже сказал, сочувствующе, словно знали нечто такое, чего не стоило знать мне.

Дни сменяли друг друга, не отличаясь между собой. Кое-как я научился общаться с мужчинами, конструктивной беседы, разумеется, не вышло, но необходимый минимум я вполне успешно восполнял жестами и мимикой.

Раны мои постепенно заживали, благо кормили в темнице отлично, но вот в моральном плане все было куда сложнее. Все чаще я ловил себя на мысли, что разговариваю с несуществующими собеседниками, с теми, кто остался в том моем прошлом. Поначалу меня это пугало до дрожи, как и моих товарищей по несчастью, но постепенно я свыкся с мыслью, что схожу с ума.

Спустя много дней у меня появился постоянный собеседник, им стал щуплый чумазый паренек в ободранных лохмотьях. Мы подолгу беседовали, говорили обо всем, что беспокоило меня. Интересно было то, что у Глюка — так я его назвал — со временем начало появляться собственное мнение, зачастую отличное от моего. Поначалу этот факт вгонял меня в ступор, но позже я махнул рукой на все странности, решив, что самостоятельно бороться с быстро прогрессирующей шизофренией я не в силах.