Поход в Россию. Записки адъютанта императора Наполеона I - Филипп-Поль де Сегюр

Поведение этого войска было твердое и внушительное, как перед битвой. Мюрат, со своей обычной необузданностью, захотел тотчас же ринуться в бой.

Завязавшаяся битва была достаточно жаркой и еще увеличила потери, понесенные накануне. Белльяр был ранен. Эта потеря была чувствительна для Мюрата, так как Белльяр занимался разведкой левого фланга вражеской позиции. Именно с той стороны она была наиболее доступной, и атаку надо было направить туда. Но Мюрат всегда бросался только на то, что было перед ним.

Император прибыл на поле битвы только к ночи и с недостаточными силами. Он двинулся к Можайску еще более Медленным шагом, чем накануне, и ничего не слышал — ни шума битвы, ни свиста ядер, долетавших до него.

Кто-то остановил его, указав на неприятельский арьергард, находившийся между ним и городом, и огни неприятельской армии в 50 тысяч человек. Это зрелище подтверждало недостаточность его победы и отсутствие уныния у неприятеля. Но Наполеон, казалось, остался нечувствительным к этому. Он выслушал донесения с изможденным видом и предоставлял делать, как хотят. Потом он вернулся и переночевал в ближайшей деревне, находившейся на расстоянии неприятельских выстрелов.

Русская осень взяла над ним верх! Без этого, быть может, вся Россия склонилась бы перед нашим оружием на московском поле. Преждевременная суровость погоды явилась удивительно кстати для русских на помощь их империи. Ураган возвестил о приближении осени. Наполеон охвачен был леденящим холодом. Уже в ночь, предшествовавшую великой битве, все заметили, что его снедала лихорадка, которая подавляла его дух и истощала его силы во время битвы; это страдание, присоединившееся к другому, еще более сильному, задерживало его движения и сковало его гений в течение пяти последующих дней. Оно-то и спасло Кутузова от полного поражения при Бородине и дало ему время собрать остатки своей армии и ускользнуть от нашего преследования.

Девятого сентября Можайск был открыт перед нами. Но за ним неприятельский арьергард занимал еще высоты, господствующие над городом, которые накануне занимала армия. Когда же вступили в город — одни, чтобы пройти через него и преследовать врага, другие — чтобы грабить и найти для себя помещение, то не нашли там ни жителей, ни припасов, а только мертвых, которых приходилось выбрасывать из окон, чтобы иметь кров, и умирающих, которых собрали в одно место.

Последних было везде так много, Что русские не решились поджечь их жилища. Во всяком случае их гуманность, не всегда отличавшаяся большой щепетильностью, не помешала им стрелять в первых французов, вошедших в город, и притом стрелять гранатами, которыми они подожгли деревянный город, и часть несчастных раненых, которых они там покинули, погибла в огне.

В то время как их старались спасать из огня, пятьдесят стрелков 33-го полка взбиралась на высоты, занимаемые кавалерией и артиллерией неприятеля. Французская армия, еще стоявшая у стен Можайска, с удивлением смотрела на горсть этих людей, разбросанных на открытых склонах и беспокоящих своими выстрелами тысячи русских кавалеристов. И вдруг произошло то, что уже можно было предвидеть. Несколько русских эскадронов двинулись и в одно мгновение окружили этих смельчаков, которые быстро сомкнулись и лицом к лицу с неприятелем со всех сторон осыпали его выстрелами. Но их было так мало среди этой обширной равнины и множества лошадей, что они скоро исчезли из глаз!

Во всех рядах армии раздались возгласы горя. Каждый из солдат, вытянув шею, напряженно следил за движениями неприятеля, стараясь угадать участь своих боевых товарищей. Одни из них негодовали на расстояние и просили разрешение идти туда, другие машинально заряжали ружья или с угрожающим видом потрясали штыками, точно они могли их спасти. Некоторые кричали, давая советы, ободряя, забывая при этом, что не могли быть услышаны.

Несколько столбов дыма, поднявшихся над черной массой лошадей, еще усилили состояние неизвестности. Раздались крики, что наши еще стреляют, что они защищаются, что еще не все кончено. В самом деле, офицером, командовавшим этими стрелками, был убит один из русских командиров. На требование сдаться офицер отвечал этим выстрелом. Тревожное состояние длилось еще несколько минут, когда вдруг вся армия издала крик радости и восторга, увидев, что русская кавалерия, смущенная таким дерзким сопротивлением, отодвинулась, чтобы избежать столь частых выстрелов, и наконец рассеялась. Тогда мы увидели небольшой взвод смельчаков, удержавших за собой это обширное поле битвы, на котором они сами занимали едва несколько футов. Как только русские заметили, что их серьезно собираются атаковать, они исчезли, не оставив после себя никаких следов, Повторилось то же самое, что было при Витебске и Смоленске, но гораздо более замечательно было то, что это произошло после такой страшной битвы.

Некоторое время наши оставались в нерешительности, какую дорогу избрать — на Москву или Калугу, но Мюрат и Мортье на всякий случай двинулись на Москву.

Около Крымского 11 сентября увидели неприятельскую армию, занявшую сильную позицию, но пороховой дым скоро опьянил Неаполитанского короля, и он зашел так далеко, что заставил Дюфура и Мортье двинуть свою пехоту. Это был остаток дивизии Фриана и Молодая гвардия. При этом безо всякой пользы погибло две тысячи человек — резерва, который так некстати берегли в день битвы. Тогда Мортье, взбешенный, написал императору, что он больше не будет повиноваться Мюрату.

Генералы авангарда поддерживали сношения с императором посредством писем. Он оставался три дня в Можайске, не выходя из своей комнаты, истощенный лихорадкой и беспокойством, заваленный делами. Сильнейшая простуда лишила его на некоторое время возможности говорить. Вынужденный диктовать семи лицам сразу, он должен был ограничиваться теперь тем, что вкратце писал содержание своих депеш, так как почти совсем лишился голоса. Если же возникали какие-нибудь недоразумения, то ему приходилось объясняться жестами.

В ту минуту, когда Бессьер сообщил ему список всех генералов, раненных во время этой битвы, Наполеон испытал такое мучительное чувство, что усилием воли вернул на мгновение свой голос и прервал маршала резким восклицанием:

— Неделя в Москве, и больше этого не повторится!

Однако, хотя он по-прежнему связывал все свое будущее с этой столицей, он чувствовал, что его надежда ослабела после такой кровопролитной и малорешительной победы. Инструкции, данные им Бертье для маршала Виктора, явно указывают его томление. «Враг, говорит он, — пораженный в самое сердце, не станет заниматься своими конечностями. Передайте «маршалу Виктору», чтобы он направил все батальоны, эскадроны, артиллерию и отдельных людей на Смоленск, чтобы оттуда они могли идти на Москву».