Жюльетта. Госпожа де... Причуды любви. Сентиментальное приключение. Письмо в такси - Луиза Вильморен

— Поедемте в четверг в деревню, — сказала она.

— В четверг? Это значит, через три дня? О нет, это долго, это слишком долго! — отвечал посланник, и в эту минуту в комнату вошел г-н де….

У г-на де… всегда имелась наготове тысяча историй. Он принялся рассказывать о театре, об опере и новой певице, которую кругом расхваливали на все лады, и наконец, заметив, что посланник выглядит озабоченным, пригласил его на охоту.

— Приезжайте в четверг, пойдем на кабана. Это вас развлечет, — предложил он.

— Благодарю, но в четверг я не могу, — ответил посланник. — Этот день у меня занят — я уже принял другое приглашение.

Они немного потолковали об охоте и охотниках, затем посланник поцеловал г-же де… руку и удалился, не смея поднять на нее глаза.

Для г-жи де… ночь прошла в тревожном томлении, не дававшем ей ощутить ни счастья, ни угрызений совести. Весь следующий день она провела дома, не в состоянии заняться ничем. Поглощенная любовью, она сидела одна в маленькой гостиной, вновь и вновь переживая события вчерашнего вечера и уже сомневаясь, не пригрезилось ли ей все, что было. День клонился к закату, когда пришел посланник. Ей хотелось принять его здесь же, в комнате, куда он пока не заходил, но, понимая, что г-ну де… такой слишком домашний прием не понравится, она спустилась на первый этаж, где посланник ждал ее в гостиной рядом с библиотекой.

— Идите сюда, — позвала она его в библиотеку. — Устроимся здесь…

— Но почему? — спросил он. — Или вам прискучило смотреть на меня в этой комнате? Но я не знаю ни одной другой, которая казалась бы мне более подходящей. Мне нравится, как здесь падает свет, нравится ее строгость и необычное убранство. Здесь я повсюду вижу вашу руку и слышу ваш смех. Все эти предметы, они таят в себе частичку вас, и человек, наделенный особым даром, разглядывая каждый из них, смог бы, я уверен, описать вашу душу и набросать ваш портрет. Почему же вы хотите перейти в библиотеку?

— Это будет наше первое путешествие, — отвечала она.

Он последовал за ней, и они уселись в креслах, придвинутых к круглому столу, на котором лежали планы военных сражений, — их любил изучать г-н де….

— Любовь моя, моя восхитительная любовь! — начал посланник. — Вот уже долгие месяцы я мечтаю подарить вам одну вещицу. Это украшение, которое похоже на вас и кажется созданным специально для вас. Я хочу преподнести вам к Рождеству этот скромный сувенир, одну из тех безделиц, которые всякий муж может позволить своей жене принять от друга. Но этот дар должен стать залогом нашей любви, и потому, прекрасный и чистый, пусть он останется нашей тайной.

С этими словами он извлек из кармана футляр и раскрыл его.

— Взгляните на два эти сердца, — продолжал он. — Это наши сердца. Возьмите их, спрячьте, держите их рядом и знайте, что я счастлив подарить вам украшение, которое вы сможете носить лишь тогда, когда мы будем одни.

Г-жа де… смотрела и не верила своим глазам. На миг она утратила дар речи, такое множество мыслей проносилось у нее в голове.

— Нет, не может быть! — проговорила она наконец. — Не может быть!

Она обвила руками шею посланника и осыпала его поцелуями, повторяя: «Любовь моя, любовь моя!» с такой искренностью, что у того на глаза навернулись слезы. Затем она поднялась, подбежала к зеркалу и поднесла к ушам бриллианты, которые держала, зажав между указательным и большим пальцами обеих рук.

— О нет! — сказала она. — Я не могу лишить себя ни удовольствия с гордостью носить эту красоту перед всем миром, ни счастья каждый миг слышать, как наши сердца шепчут мне о вас. И, поскольку вы будете знать правду, позвольте мне пойти на ложь.

— На ложь? — с улыбкой переспросил он, смеясь в душе ее кокетству, смешанному с чувством, выраженным только что с такой определенностью. — На какую же ложь вы намерены пойти?

— Это будет ложь, в которую без труда поверит кто угодно, — отвечала она. — У меня есть приятельница, кузина моей матери, старая дама, которая из всех родственников любит меня одну и уже отдала мне половину своих драгоценностей, в том числе самых превосходных. Никто не удивится, если я скажу, что сейчас, в преддверии Рождества, она прислала мне в подарок эти серьги, чтобы я носила их на праздничных вечерах. Как я вам уже сказала, из всей родни она любит только меня. Моего мужа она ненавидит, он платит ей взаимностью и никогда у нее не бывает. Впрочем, она вообще никого не принимает. Завтра утром я к ней заеду, заеду еще до полудня, обещаю вам. Она познала в жизни столько горя, что легко поймет меня.

— Несчастной жизнь делает счастье, — произнес посланник, — оно несет с собой слишком много тревог. Прошу вас, не торопитесь. Подождите хотя бы несколько дней, обдумайте все еще раз. Ваша решимость меня пугает.

— Не бойтесь ничего и доверьтесь мне, — успокоила она его. — Кузина будет счастлива разделить нашу тайну, а мне приятно будет найти в ее лице наперсницу.

— Наперсницу! — воскликнул посланник. — Право, можно подумать, что без наперсницы женщина готова усомниться и в своей любви, и в своем возлюбленном!

— Нынче вечером мы обедаем у вас, — продолжала г-жа де…, — и когда я к вам войду, вы увидите у меня в ушах два наших сердца. Они скажут вам, что мы вместе, что я — ваша.

Но тревога все не отпускала его.

— Не лучше ли вам отправиться к кузине незамедлительно? — спросил он.

— Но я не успею! Впрочем, она живет отсюда в двух шагах. Мне нужно лишь надеть шляпу и вызвать карету. Да-да, вы правы, и я сделаю так, как вы говорите, — ответила г-жа де….

Посланник посоветовал ей не терять осторожности и ушел от нее взволнованный, в полной уверенности, что под чертами прекрасной женщины скрывается сущее дитя.

Едва посланник вышел, г-жа де… спрятала серьги к себе за корсаж и швырнула в огонь большой изразцовой печи футляр, на котором значилось имя южноамериканского ювелира. Затем она поднялась к себе, распахнула один из шкафов в своей гардеробной, внимательно осмотрела груды вечерних перчаток и засунула серьги в перчатку из той пары, которую давно не носила, потому что она ей надоела. Вскоре после этого она занялась своим туалетом: трижды меняла прическу, долго выбирала платье и потратила на все это так много времени, что г-н де…, устав мерить шагами гостиную, подошел к дверям ее комнаты и постучал.

— Не нервничайте, я уже готова, — отозвалась она. — Вот и я.

Горничная одной рукой протянула ей сумочку из золотых колечек, а другой — пару перчаток. Сострив недовольную гримаску, г-жа де… оттолкнула руку с перчатками и сказала:

— Нет-нет, только не эти! Эти я не надену, они ужасно унылые!

— Ну какое это имеет значение? — не выдержал г-н де….. — Мы и так опаздываем, а вы выглядите прекрасно. В любом случае вы будете красивее всех, неужели вам этого мало? Идемте же!

Не слушая его, она устремилась к гардеробной. Г-н де… вышел из себя, поспешил за ней, схватил за руку и потащил за собой.

— Пожалуйста, не тяните меня, — вырываясь, проговорила она и быстро вынула из шкафа целую груду перчаток, из середины которой выкатились серьги. — О, мои сердечки! — закричала она. — Мои сережки! Вот радость! Вот удача! Невероятно! Но теперь я все поняла. Я все вспомнила. Год назад я, как сегодня, собиралась на бал и пришла сюда, чтобы самой выбрать перчатки. Вы меня торопили, и в спешке я оставила серьги среди перчаток, которые давно не ношу.

Горничная подобрала серьги с пола и молча переводила взгляд с г-на на г-жу де….

— Дайте-ка их сюда, — обратился к горничной г-н де… и сейчас же сунул серьги себе в карман.

— Что вы делаете? — спросила его г-жа де….

— Прячу серьги, которые вы не можете носить, — ответил он. — А теперь идемте.

Уже спускаясь в вестибюль, она все еще продолжала настойчиво повторять:

— Верните же мне серьги! И почему я не могу их носить?

— У вас свои тайны, у меня — свои, — отрезал он.

Она умолкла, не смея задавать новых вопросов. Они сели в карету и поехали на обед, за всю дорогу не обмолвившись ни словом.

Взгляд, обращенный посланником к г-же де…, не укрылся от внимания г-на де…, хотя он вовсе не собирался следить за ними, и лишь подтвердил справедливость догадки, озарившей его, пока они ехали в карете. Он вспомнил, что посланник прибыл к ним из того самого южноамериканского города, где с той поры жила его бывшая любовница. За последние месяцы он получил от нее множество писем с просьбой прислать денег и нашел вполне естественным, что она продала дорогое украшение. Не обнаружил он ничего удивительного и в том, что посланник эти серьги купил.

По характеру совсем не склонный к влюбленной дружбе, он вполне допускал подобную склонность в других и понимал, что у любой женщины могут быть свои маленькие секреты и мелкие обиды, невинные ошибки и сожаления, которыми она охотнее поделится с другом, нежели с мужем. «По прошествии определенного времени супруги внушают друг другу робость», — любил повторять он. Влюбленная дружба, установившаяся между посланником и г-жой де…, принадлежала к разряду чувств, способных даже у самого подозрительного мужа вызвать лишь снисхождение, и г-н де… не углядел ничего странного в том, что его жена посвятила посланника в подробности затеи, лишившей ее любимого украшения. Он не имел ничего против этого — она ни в чем не провинилась перед ним и, в любом случае, не могла знать заранее, что человек, которому она доверила свою тайну, окажется обладателем этого украшения. «Самое поразительное в случайности — то, что она выглядит естественно, — часто говаривал он. — Остается только руками развести».