Перестройка - Игорь Борисович Гатин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Ромка некстати вспомнил, как в шестнадцать лет мечтал устроить революцию, чтобы на место дряхлых старцев из Политбюро пришли новые люди, разделяющие принципы, провозглашённые Дзержинским: «У чекиста должна быть холодная голова, горячее сердце и чистые руки». Несмотря на то что с той поры много воды утекло и он превратился в изрядного циника, КГБ в его сознании оставался окружен ореолом романтики. С комитетом он связывал последнюю надежду на возрождение красивой и дерзкой мечты социализма – создание нового человека будущего, лишённого подлости и меркантильности. Чем плотнее на протяжении жизни неглупый человек опутывает своё сознание колючей проволокой цинизма и рациональности, тем выше вероятность, что эти шипы призваны защитить дорогой ему уголок души, где спит до лучших времён мечта о несбыточном. Даже если он сам забыл о её существовании.
Сергей Иванович оказался мягок в общении и внимателен, что опять-таки, исходя из печального опыта, свидетельствовало о том, что он человек серьёзный и наверняка опасный при определённых обстоятельствах. Поэтому на вопросы, а их было немало, Ромка отвечал с готовностью, но тоже очень внимательно, внутренне подобравшись. Вопросы были разнообразные, касались его биографии чуть ли не с начальной школы и так или иначе сводились к преданности Коммунистической партии и Советской власти. В какой-то момент Ромка понял, что о его нелегальных заработках и неоднозначном прошлом особисту, а именно так он его классифицировал, ничего не известно. Но это был не повод расслабляться. Продолжалась беседа не менее двух часов, которые пролетели незаметно. Человеку всегда интересно поговорить о себе, особенно если его внимательно слушают. Также ближе к концу беседы Ромка неожиданно отчётливо увидел себя со стороны и догадался, что большинство его ответов Сергею Ивановичу известны заранее, и он не столько слушает, сколько наблюдает за ним. Ну что ж, и это не было чем-то новым. Подобное чувство он испытывал, когда общался с вором в законе Дато Сухумским. Тот иногда несколько прикрывал глаза во время разговора и, казалось, уходил в себя. Было ощущение, что он не вникает в слова, но слушает голос собеседника. Впрочем, нити разговора вор не упускал и подмечал малейший промах оппонента, который мог использовать против него сразу или спустя время, смотря по ситуации. И никогда ничего не забывал.
Тем не менее Ромка выговорился. Собеседник так заинтересованно слушал, что Ромка не устоял перед соблазном говорить почти всё, что думает. И гораздо больше, чем планировал вначале. Разговор незаметно повернул на последние политические события в стране, и Ромка искренне и горячо поделился своим непониманием и внутренним несогласием с рядом происходящих событий. При этом у него не возникло ощущения, что он подставился и что его откровенность может быть использована против него. Сергей Иванович сочувственно кивал и периодически поддакивал на его горячность. Из кабинета Ромка выходил с неким внутренним воодушевлением и странной готовностью куда-то бежать и что-то делать. Внутри бурлила непонятного происхождения энергия, которая жаждала вылиться во что-то созидательное, направленное на благо всей огромной страны, а не на себя лично. Ему показалось, что они с Сергеем Ивановичем понравились друг другу, хотя он так и не узнал цели приглашения. Впрочем, ровно через неделю и в то же самое время была назначена повторная встреча. И к ней следовало подготовиться. А именно написать сочинение про собственную семейную жизнь. Не очень понятно, при чём тут семейная жизнь, но Ромка надеялся, что на следующей встрече он получит какое-то предложение. И что это предложение будет связано с будущей карьерой. Предложение, от которого не принято отказываться. Да он и не собирался. Здесь крылась государственная тайна, и такого воодушевления он не испытывал, даже когда на первом курсе на стремительно заработанные деньги купил трёхкомнатный кооператив в Сабурово.
* * *
С Викой происходило неладное. Она стала необычайно раздражительной. И причиной её плохого настроения и раздражения неизменно оказывался Ромка. Поводом становились любые мелочи, которые, по его мнению, яйца выеденного не стоили. Иногда он не обращал внимания, иногда обижался и тогда замыкался в себе. Тёща в такие моменты даже позволяла себе несколько наигранно поддерживать его: «А представляешь, как я натерпелась с твоей ненаглядной? Жизнь вместе прожить – не поле перейти!» Ромка не чувствовал подвоха и был благодарен Зинаиде Алексеевне. Ему казалось, что надуманность и беспочвенность Викиных претензий очевидна всем членам семьи. Но на самом деле Евгений Иванович занимал довольно бесхребетную позицию подчёркнутого невмешательства в дела молодых, а Зинаида Алексеевна почувствовала, что она наконец-то снова обрела контроль над дочерью и ситуацией в целом, и позволяла себе находиться «над схваткой», которую в значительной степени сама и провоцировала в образе мудрого филина. Она тонко управляла настроением дочери, опосредованно, но эффективно надавливая через неё на болевые точки зятя. Если бы кто-то спросил, зачем она это делает, Зинаида Алексеевна, пожалуй, даже удивилась бы, а заодно и возмутилась на всякий случай: «С чего вы это взяли?! Вот ещё! И вообще, что вы себе позволяете?! – она и себе-то не готова была признаться в присущей ей и совсем некрасивой страсти манипулирования людьми, – Я пекусь о счастье дочери, только и всего!» Но самым неприятным во всей этой истории было то, что Зинаида Алексеевна сама до конца не могла сформулировать, в чём именно это самое счастье должно заключаться. В её неотчётливых представлениях о Викином будущем оно каким-то причудливым образом переплеталось с собственной, её, Зинаиды Алексеевны значимостью и востребованностью. То есть реализация личных амбиций,
