Отель на краю ночи - Евгения Грановская

Крушилин обмер от ужаса. Воображение нарисовало ему морщинистое, мертвенно-бледное лицо с большим, крючковатым, покрытым бородавками носом, тонкие запавшие губы и четыре желтоватых собачьих клыка, торчащие изо рта, как кривые гвозди.

Дум-тум… Дум-тум… Дум-тум… Мертвая ведьма ковыляла по коридору, тяжело западая на деревянную ногу. Крушилин, преодолевая оцепенение, снова изо всех надавил руками на железную крышку, но та не поддалась.

– Господи, да что же это… – чуть не плача, простонал он.

В последнем отчаянном усилии Павел Андреевич уперся в гладкую металлическую поверхность руками и коленями. В петлях что-то щелкнуло, и крышка с душераздирающим скрипом сдвинулась с места. Еще один рывок – и перед Крушилиным открылся путь к свободе.

Он быстро выбрался из ванны и кинулся к двери, ведущей в раздевалку. Однако стремительность, с которой передвигался Павел Андреевич, вместо того чтобы спасти ему жизнь, сыграла с ним злую шутку. Мокрые ноги Крушилина скользнули по кафельному полу, он потерял равновесие и рухнул на спину, больно стукнувшись затылком об пол.

Постанывая от боли в затылке, Павел Андреевич приподнялся с пола. Голова кружилась, к горлу подкатила тошнота. Собрав волю в кулак, Крушилин тяжело поднялся на ноги и, пошатываясь, двинулся к двери. Шаг. Еще шаг.

Он протянул руку и коснулся пальцами дверной ручки, но открыть ее не успел. Чьи-то холодные пальцы схватили его за шею и швырнули обратно в бокс.

Падая, Крушилин ударился плечом о чугунную ванну. Боль, пронзившая плечо, едва не лишила его сознания. Крушилин поднялся на ноги и, упрямо набычившись, шагнул в сторону двери.

И вновь холодная рука схватила его за горло. Увидев перед собой темное, неразличимое в полумраке лицо, Крушилин наотмашь ударил по нему кулаком. Раздался мерзкий хруст, и рука, сжимающая Крушилину горло, на мгновение ослабла. Павел Андреевич снова ринулся к двери, но что-то тяжелое ударило его под колено. Крушилин упал.

– Эта могила будет твоей! – хрипло пробормотал кто-то.

Сильные руки подняли Крушилина с пола и толкнули в ванну. Павел Андреевич упал в ванну, полную воды, и попытался вырваться, но холодная рука опустилась ему на лицо и надавила. Голова Крушилина погрузилась в воду. Он попытался сбросить с лица страшную руку ведьмы, забился в ванне, как огромная, перепуганная рыба…

Не в силах больше задерживать дыхание, Павел Андреевич дернулся и, широко раскрыв рот, вдохнул всей грудью. Вода хлынула в его легкие, разрывая альвеолы. Крушилин и не подозревал, что боль бывает такой. Однако рассказать о своем открытии он никому уже не мог.

«Как больно!» – пронеслось в голове у Павла Андреевича, и в следующее мгновение свет померк у него в глазах.

Вода в ванне остыла. Татьяна Михайловна поставила стакан с джином на край ванны и тяжело поднялась на ноги. Вода стекала с круглых боков и с журчанием падала в ванну.

Быстрова оглядела себя в зеркале. Волосы на лобке, которые она аккуратно подбривала по просьбе молодого любовника, отросли и торчали неровными рыжеватыми пучками. На предплечьях проступали голубоватые жилы. Из зеркала смотрела пожилая женщина, пытающаяся следить за собой, но сильно запустившая себя в последние недели. Живот дряблый, грудь подвисает, шея… на шею лучше вообще… Добавьте к этому нездоровый цвет лица, легкую одутловатость, блеклые волосы и мешки под глазами – получите полный портрет сорокашестилетней старухи.

Тятьяна Михайловна тяжело вздохнула и отвернулась.

За окнами сверкали молнии и лил дождь. В душе Татьяны Михайловны была такая же тьма, как и на улице. Днем ей позвонил Макс и сообщил, что у Ракольской случился второй инсульт, которого она не пережила. Смерть соперницы тяжким бременем легла на душу Быстровой.

До вечера Татьяна Михайловна валялась в постели, включив кондиционер и накрывшись одеялом с головой. Вечером выбралась, чтобы принять ванну. А по пути достала из сумки бутылку джина и наполнила стакан наполовину, решив, что этого хватит на весь вечер. Однако не хватило.

Приняв ванну и сделав несколько глотков джина, Быстрова взяла телефон и набрала номер Макса. Она с удивлением обнаружила, что связь отсутствует. Татьяна Михайловна повторила попытку, но с тем же результатом.

– Чертов сукин сын, – выругалась Татьяна Михайловна и швырнула телефон на тумбочку, после чего снова взялась за стакан.

Со стаканом в руке Быстрова прошествовала к зеркалу и взглянула на свое лицо. В принципе, ничего страшного. Слегка подтянуть кожу на лбу, подправить линию подбородка… Определенно она еще способна нравиться мужчинам. Вот только шея… Да, шеей нужно заняться основательно. А пока можно пользоваться шелковыми платками. Это элегантно и модно.

Татьяна Михайловна вздохнула и вернулась к кровати. Внимание ее привлек листок бумаги, торчащий из кармашка сумки. Быстрова выдернула листок из кармашка и поднесла к глазам. Это была листовка.

«Татьяна Михайловна Быстрова. Жизненные вехи: Актриса. Директор областного театра. Политик.

Если хотите, чтобы область превратилась в театр, а общественная жизнь – в театральный капустник, голосуйте за Быстрову. Но помните: любой театр начинается с «вешалки»!

Под текстом красовался рисунок, изображающий виселицу.

Татьяна Михайловна усмехнулась: жалкий каламбур. На мгновение она опять почувствовала злость, но тут же осадила себя: все, выборы позади, враги – тайные и явные – повержены. Теперь можно отдать эту листовку секретарю Максу, чтобы он подтер ею свою тощую задницу. Этот юный подонок далеко пойдет. Хитер, хладнокровен, услужлив. И такое вытворяет в постели!

Вдруг свет в комнате погас. Быстрова испуганно приподнялась с кровати. Секунду или две она всматривалась во тьму, потом снова откинулась на спинку, расслабилась и поднесла стакан к губам. Есть свет или нет – не все ли равно? Главное, чтобы бутылка джина была под рукой. А раз она стоит возле кровати, значит, все в порядке.

Отхлебнув джина, Татьяна Михайловна нащупала на тумбочке телефон и снова набрала номер Макса. Связи по-прежнему не было. Чертовщина какая-то. Должно быть, из-за бури.

Татьяна Михайловна бросила бесполезный мобильник на тумбочку и взяла обычный стационарный телефон. Но и тут Быстрову ждало разочарование: гудка в трубке она не услышала. В темноте Татьяна Михайловна постучала по рычажку, надеясь вернуть аппарат к жизни. Линия молчала.

Быстрова положила трубку на рычаг, залпом допила джин и потянулась за бутылкой. Последующие двадцать минут она сидела в постели, подложив под спину подушки, и накачивалась джином. Джин сегодня был каким-то странным. Он не просто пьянил, он все менял. И снаружи, и внутри – в душе Татьяны Михайловны.