Искушение астрологией, или предсказание как искусство - Дэвид Берлински

Геометрическое объяснение соотношений планетарных орбит по Кеплеру. Он взял Землю за основную единицу своей системы, при этом опустив соотношение между ее орбитой и ее Платоновым телом. Кеплер не утверждает, что платоновы тела занимают пространства между планетами. Сами по себе они, эти тела, физически не существовали, а предназначались исключительно для обоснования теории. В конце концов у Кеплера созрел амбициозный план собрать механическую модель своей системы и наполнить все тела пуншем разного цвета

Однако странные выводы только множатся. Юпитер, Венера и Меркурий соответствуют телам с треугольными гранями? Именно так. И в этом причина, утверждает Кеплер, их дружбы. Планетарной дружбы. Отчего треугольные грани подразумевают непременно дружбу между планетами, а не вечную вражду, Кеплер не сообщает. Так же как и то, почему дружба планет означает дружбу людей.

Его восприятие Сатурна и Меркурия определяется теми же психологическими принципами, в соответствии с которыми все вероятно, ибо все может быть сказано. Итак, перед нами Сатурн, одинокий отшельник, чей характер происходит из строгости прямых углов, составляющих куб. А Юпитер, напротив, вполне милая планета. И неудивительно — углы тетраэдра все острые. Вот вам и основание для дружбы.

В ряде трактатов, написанных Кеплером во время пребывания в Праге и позднее, он представил свои зрелые размышления по астрологии в виде полемики с двумя вымышленными героями, докторами Ф. Феселием и Е. Рёслином. Феселий — противник астрологии, в первую очередь Коперника, и его критика, направленная на концепт действия на расстоянии, интересна тем, что в ней сосредоточено то ощущение тревоги, которое всегда было присуще астрологической традиции. Главное утверждение астрологии ложно, заявляет доктор Феселий, ибо нет никакого посредника между звездами и Землей.

Доктор Рёслин, напротив, всей душой предан астрологии. Как и Феселий, он отрицает гелиоцентризм Коперника, ведомый, вероятно, смутной догадкой о том, что, окажись Земля не в центре Солнечной системы, астрология стала бы невозможной. Это яркий пример рождения научной истины совершенно не там, где следовало бы. Кеплер отвечает Рёслину в диалоге Antwort auf Röslini Discurs («Ответ на рассуждения Рёслина») [149]. Здесь чувствуется оттенок сдержанного скептицизма. «То, что небеса производят над людьми некоторое действие, — пишет он, — всем вполне очевидно». А далее — глубочайшее замечание: «Но в чем конкретно проявляется это действие — остается загадкой».

Кеплера-скептика тотчас сменяет Кеплер, сдержанный в оценках. В памфлете Tertius Interveniens (название можно вольно перевести как «Человек в середине») он обращается к некоторым богословам, врачам и философам, особенно к доктору Феселию, с предупреждением о том, что, безудержно осуждая суеверия астрологов, «они могут выплеснуть младенца вместе с водой». С той поры астрологи и утешаются этими его словами.

Кеплер начинает свою защиту астрологии с того, что отвергает множество доктрин астрологов прошлого. Первым под удар попадает зодиак, затем эклиптика с ее системой домов. Кеплер не дает точных определений, но высказывает следующее предположение: если теория Коперника верна, зодиак, а также и дома должны быть отвергнуты как артефакты.

Но, достигнув этой вершины скептицизма, Кеплер дальше не идет, а возвращается и снова усаживается в теплую ванну веры. Гороскоп человека — не банальный документ, настаивает он, а асцендент — не какая-нибудь безделица. Он обладает особой силой, создающей характер человека, ею же наделены геометрические отношения между планетами на момент его рождения. Они сообщаются человеку с помощью «лучей, на землю падающих». Положения небесных тел относительно друг друга оставляют «след в формировании облика человека и стиля его поведения». Они влияют на «дела человека (и) манеры и жесты». Характерные отпечатки небесной геометрии, в свою очередь, передаются другим людям. Великое разнообразие человеческих типов отражает «прекрасное и точное или пространное и бестолковое соположение (различных небесных тел), и… красок и движений планет».

Иоганн Кеплер никогда не чувствовал себя в Праге как дома. Было что-то такое в задумчивой аристократической красоте этого города, что не соответствовало его темпераменту. Его жена, Барбара Мюллер, дважды ставшая вдовой до того, как вышла замуж за Кеплера, томилась в чешской столице еще больше, чем он. Она все время была недовольна. Ей не нравились погода, смена времен года, язык и еда. Тем не менее Прага стала для них убежищем. И Кеплер воображал, что заключит перемирие с темными улицами города и снег будет сыпаться на колокольни, словно мука через сито, или бесшумно опускаться во Влтаву, а ночной сторож в капюшоне — помахивать фонарем в арке и выкрикивать по-чешски: «Который час?» Здесь Кеплера ждала работа. В конце концов, он был императорским математиком.

Но вскоре на него обрушились несчастья. В Центральной Европе разгорался костер Тридцатилетней войны[38]. Каждая воюющая сторона намеревалась выпустить свои коготки в глупой надежде, что другие их испугаются. В Прагу вошли солдаты. Их огромные громыхающие ботинки оставляли грязь в изысканных средневековых двориках. Город стал не только местом встреч для дипломатов и опытных жуликов, но и пристанищем вредоносных микробов, переносимых по Европе солдатами. Жена Кеплера тяжело заболела и тихо кашляла по ночам. Его покровитель Рудольф II был вынужден отречься от престола в пользу своего сводного брата. Целыми днями бывший император сидел в своих покоях, отказываясь принимать гостей и дипломатов. Он был правителем неавторитетным, но и не злобным. Теперь его отстранили от власти.

Жить и дальше в Праге Кеплер уже не мог. Вечерним ужинам и ночам, которые он проводил, дрожа, в своих неотапливаемых комнатах, богемскому пиву и роскошным пирам, от которых его нежный желудок завязывался в узел, долгим прогулкам в одиночестве по холодному лесу — всему пришел конец.

С трудом Кеплеру удалось найти работу математика в Линце. Перспектива вернуться в родную страну его радовала. Он хотел переехать туда хотя бы ради жены. Напуганная, больная, она мечтала о милых, таких родных звуках немецкого языка и привычном укладе жизни. Барбара Мюллер умерла в июле 1611 года от сыпного тифа. В душе Кеплера поселился мрак.

С мужеством, тем более заслуживающим восхищения, что было проявлено оно при столь грустных обстоятельствах, Кеплер продолжал работать. Его величайший труд был еще впереди.

Harmonicum Mundi («Гармония мира») — шедевр Иоганна Кеплера. Книга масштабна по охвату тем и богата математическими открытиями. Это величайший в истории труд по астрологии, хотя бы потому, что он единственный в этой сфере, написанный гением [150].

Цели Кеплера здесь неотделимы от его средств, а средства его — геометрические. В Mysterium Cosmographicum он расслышал мелодию, звучавшую в космосе. И объяснил одну ее часть, обратившись к пяти Платоновым телам. В Harmonicum Mundi эта мелодия становится контрапунктом.

Во Вселенной существуют две формы гармонии, утверждал Кеплер, — музыкальная и пространственная. Музыкальные гармонии передаются с помощью деления прямой линии на пропорциональные отрезки, пространственные — с помощью деления круга на сегменты. Музыкальные гармонии порождают созвучия, пространственные — аспекты, и в особенности астрологические аспекты.

Кеплер-математик принимает эстафету у другого Кеплера, ворчливого и придирчивого, — физика, скорбящего мужа, просителя, астронома, мистика и астролога. Кеплер принимает прямую и круг как основы, фигуры, существующие в самой природе, а стало быть, имманентные человеческой душе.

Приведем несколько необходимых определений, дабы проследить за работой проницательного Кеплерова ума. Многоугольник — простая фигура с определенным количеством сторон. Например, у треугольника их три, у квадрата четыре, у пятиугольника пять и так далее до фигур с тысячами сторон. Правильный многоугольник — тот, у которого все стороны равны. Равносторонний треугольник — да, подходит, а равнобедренный — нет. Квадрат — да, прямоугольник — нет.

Некоторые правильные многоугольники, замечает Кеплер, можно построить с помощью линейки и циркуля, классических инструментов евклидовой геометрии. Такие многоугольники познаваемы, все прочие непознаваемые. Познаваемые многоугольники, считал Кеплер, — это опорные точки миропорядка, положенные на плоскость Богом.

Мозаика на плоскости из треугольников, квадратов и шестиугольников

Если многоугольники можно классифицировать на основании того, что они собой представляют, рассуждает далее Кеплер, то тогда и на основании того, что они делают. Геометрическая плоскость сама по себе начисто лишена какой-либо структуры. У нее есть два измерения, но никаких внутренних особенностей. Однако, взяв бесконечное количество квадратов, математик может покрыть плоскость ими, ставя их подряд, так, чтобы не оставалось зазоров. В результате получится мозаика плоскости. А пятиугольник, напротив, не может закрыть плоскость мозаикой. И не важно, каким образом располагаются эти пять сторон, в любом случае где-то плоскость будет проглядывать.