Искушение астрологией, или предсказание как искусство - Дэвид Берлински

Наблюдений-то было предостаточно, не хватало теории. Астрономы XVI века уже знали расстояния между орбитами планет. Тихо Браге и его помощники составили беспрецедентные ряды чисел, дат и случаев, выстроившихся в колонки на нелинованных листах, стопами лежавших на деревянных растрескавшихся столах в обсерваторских комнатах с видом на море. Но никакие наблюдения, понял Кеплер, не могут дать ответ на вопрос «почему», скрытый в этих бесконечных цифрах.

Выводы, которые сделал Кеплер в Mysterium Cosmographicum, чтобы ответить на эти вопросы, совсем не очевидны. Даже в наши дни трудно уяснить схему напряжений и расслаблений, которую он пытался взять под контроль, а затем и выразить. «Почти все лето ушло на тягостный труд», — пишет он [147].

Наконец при пустяшных обстоятельствах я приблизился к истине. Я верю, что вмешалось Божественное Провидение, так что я случайно нашел то, чего не мог бы обрести своими собственными усилиями. Я верю в это тем паче, что неустанно молил Бога, чтобы послал мне успех, если слова Коперника истинны. Случилось это июля девятнадцатого 1595 года, когда я показывал в классе, какое мощное слияние (Сатурна и Юпитера) случается через восемь зодиакальных знаков и как они постепенно проходят из одного трина в другой. При этом я вписал в круг множество треугольников, или псевдотреугольников, так что конец одного был началом другого. И так получился круг меньшего диаметра, образованный точками пересечения этих треугольников.

Чисто технически Кеплер, машинально чертя, нарисовал ряд треугольников внутри круга, который представлял в данном случае зодиак. Но увидел он нечто иное. Появился второй круг, окружность которого была образована точками пересечения соседних треугольников, при этом их вершины упирались в большую окружность.

Момент озарения. Кеплеру приходит гениальная мысль: манипулируя Платоновыми телами, можно прийти к геометрическим зависимостям между двумя окружностями, представляющими собой орбиты планет

Логический пробел, связывающий этот пример с Солнечной системой, Кеплер преодолел одним исступленным опытом. Он на уроке в школе. Стоит к доске лицом и держит мел в руке. За спиной у него храпят ученики-ослы, покорно переписывающие его четкие схемы в свои тетрадки. И тут вдруг в сознании Кеплера словно прорывает плотину. «А потом меня осенило… и в память о том событии я записываю для вас свои соображения словами, возникшими во мне в момент озарения», — пишет Кеплер.

Орбита Земли есть мера всех вещей; вкруг нее описан додекаэдр, и содержащая его окружность будет орбитой Марса; вкруг Марса описан тетраэдр, и содержащая его окружность — орбита Юпитера: вкруг Юпитера описан куб, содержащая его окружность принадлежит Сатурну. Теперь же впишем в Землю (то есть в земную орбиту) икосаэдр, содержащаяся в нем окружность будет Венериной; впишем в Венеру октаэдр, содержащаяся в нем окружность будет у Меркурия.

Фигуры, о которых говорит Кеплер в этом отрывке, — это Платоновы тела (правильные многогранники). В евклидовой геометрии таких тел всего пять. А планет-то шесть, замечает Кеплер, отсюда явствует связь между телами Платона и орбитами планет. Если орбиту Земли принять за меру всего — как основную единицу, — тогда с помощью коэффициента, даваемого конструкцией Кеплера, можно полностью определить орбиты остальных планет.

«Теперь вы знаете, почему планет именно столько», — заключает Кеплер.

Он потерял голову от волнения. Ему было всего двадцать три года.

Иоганн Кеплер прибыл в замок Бенатки в надежде, что Тихо Браге откроет перед ним сундук с сокровищами своей астрономической обсерватории, которые терпеливо собирал на протяжении двадцати пяти лет. Он знал: только тщательные, всесторонние и точные наблюдения могут подтвердить его теорию. Но Иоганна ждало разочарование. Во время обедов Браге выдавал гостям информацию по капле, изводил их намеками, скрывая важные детали. Он предложил Кеплеру сосредоточиться на орбите Марса. Задачка была нетривиальная. Если Марс и виден с Земли, то лишь в определенное время и на мгновенье. Обычное представление о том, что планетарные орбиты проявляются сами собой, происходит из высокоскоростной фотосъемки. Наблюдения помогли Браге определить ряд отдельных точек в небе. Геометрическая форма, связывавшая воедино эти яркие опорные точки, оставалась за завесой незнания. Задача, поставленная Браге перед Кеплером, была заманчивой. Но то, что ее поставили, бесило Кеплера.

Глядя на людей, собравшихся за длинным столом, Тихо Браге наверняка замечал (когда зайчики от свечей отражались от металлической пластины, закрывавшей его нос), что все, что он видит, и все, что он открыл, все эти сокровища — это его творение. И если он не желает ни с кем делиться своими знаниями, кто его осудит?

Ночное небо принадлежало ему.

И вот теперь этот странный, удивительно упорный коротышка — Иоганн Кеплер — сидит за его столом, уплетает его еду и пьет его вино. При этом не испытывает ни трепета, ни благодарности. И кажется, намерен настаивать на том, что Тихо Браге уже и так признал, а именно на том, что он, Кеплер, — гений.

Естественно, ссор им избежать не удалось. Всегда помня о своем затруднительном материальном положении, Кеплер попытался обеспечить себе некую финансовую стабильность. Он написал письмо и, как водится, показал его тем, кто не умеет хранить секреты. Интриги наслаивались на интриги. Запросы Кеплера возрастали — и вот он уже попросил Браге выдать его семейству немыслимое количество бушелей зерна, хлеба, сыра, яиц, масла, колбасы, вина, пива и свиного жира. И не разрешат ли ему работать так, как он сам сочтет правильным, читай — как ему заблагорассудится, без всяких там раздражающих расписаний? Кеплер не утруждал себя ранними подъемами и не засиживался ночью. Обеды в замке? Пожалуй, нет. И вообще, он не горит желанием работать с Тихо Браге, если ради этого придется жить с ним рядом. И нельзя ли все эти вопросы изложить в письменном виде и скрепить печатью? — спросил Кеплер у вконец обескураженного Браге, прибавив, что его не устраивают общие заверения о том, что все будет хорошо.

В ходе эти переговоров Кеплер, очевидно, вышел из себя, оскорбив Браге своей дерзостью. Тогда уже Браге разозлился и ответил Кеплеру какой-то высокомерной грубостью. Они разошлись в бешенстве, и потом каждый доказывал друзьям, что второй вел себя просто отвратительно. Успокоившись и подумав, Браге отнесся к происшедшему со свойственным ему великодушием. Он умел прощать. А Кеплер, в свою очередь, отправил Браге длинное, полное сантиментов и раскаяния письмо. Через несколько месяцев они официально помирились. И Schnaps[37] лился рекой. Итак, Кеплер вернулся к работе. Никаких сведений о новых стычках нет. Но наверное, их обоих частенько посещало чувство дискомфорта. Подобно двум медведям в одной берлоге, им, этим ярким, крупным личностям, было тесно в одном пространстве.

Тихо Браге занемог осенью 1601 года, очевидно, от инфекции мочевого пузыря. Унизительная болезнь привела его от угощений и возлияний к неловкости, а затем и к катастрофе. Призвав Кеплера к своему смертному одру, Браге умоляет его завершить «Рудольфовы таблицы» движения планет, которые он составлял по поручению императора Рудольфа II. И не мог бы Иоганн еще закончить его работы о небесах в соответствии с его астрономической схемой — где Солнце неподвижно, а планеты сговорились сохранить хоть нанемного свои древние Птолемеевы траектории?

Тихо Браге умер 24 октября 1601 года. Вскоре Иоганна Кеплера назначили на пост императорского математика.

Иоганн Кеплер вошел в историю как великий астроном-наблюдатель и астроном-теоретик. Кроме того, он был выдающимся математиком и, как подсказали бы мне сейчас астрологи, талантливым астрологом. Геометрические тела, которые Кеплер ввел для астрономических нужд в Mysterium Cosmographicum, служили и астрологии. Такой вот занимательный пример плюсов и минусов развития мощного интеллекта. В Кеплеровой схеме каждой планете, кроме Земли, соответствует ярлычок — геометрическое тело:

Сатурн — куб

Юпитер — тетраэдр

Марс — додекаэдр

Венера — икосаэдр

Меркурий — октаэдр.

А астрологические следствия выводятся так же, как традиционно выводились из астрологических посылок. То есть по большей части посредством бесед. «В случае, когда Юпитер первый, следом Сатурн, а последний Меркурий, — пишет Кеплер, — их спокойствие и устойчивость есть результат немногочисленности их граней» [148]. С Венерой и Марсом дело обстоит иначе. Многочисленность граней геометрических тел, ассоциированных с ними, способствует «изменчивости и неистовству». Женщины «всегда непостоянны и капризны», а потому Венера — самая капризная и изменчивая планета из всех. Вспомните, сколько у нее граней! Такого рода умозаключения, в которых сочетаются поэтические образы и свободные математические ассоциации, многим могут показаться несколько случайными.