Дар великой любви, или Я не умею прощать - Марина Крамер

Клод не стал настаивать на встрече в Париже, и это меня тоже устроило – к чему? Мы договаривались – никакого флирта. Мне еще только француза не хватало…

К моменту выписки я чувствовала себя прекрасно, даже умудрилась набрать вес. А говорят, что больницы плохо влияют на человека…

Марго приехала за мной, привычно чмокнула в щеку, усадила на переднее сиденье и повезла домой.

В квартире царил порядок, пахло куриным супом и чистым выглаженным бельем. У меня в носу защипало от нахлынувших вдруг эмоций. Всего месяц назад здесь был Алекс… Здесь – на этом диване, в кухне, в спальне… Какие же мы оба идиоты, зачем ведем себя так, что кто-то из нас непременно вынужден страдать?

Марго заставила меня пообедать и лечь, мотивируя это тем, что мне не стоит слишком много времени проводить на ногах. Не желая обижать подругу, я легла, физически ощущая, как мне больно оказаться снова в постели, где совсем недавно я лежала не одна. Марго присела рядом, взяла меня за руку и вдруг спросила:

– Вспоминаешь?

Я закрыла глаза и кивнула. А как могла не вспоминать? Разве можно не вспоминать – его? И разве сама Марго не думает о нем хотя бы изредка?

– Он вернется, Мэри.

– Не сомневаюсь. Работа не окончена, он так и не взял камни. Следовательно, ему не заплатили.

– Ты говоришь глупости! – вдруг взорвалась Марго. – Если бы он хотел, он забрал бы их еще тогда. Ему ничего не мешало!

– Ой, хватит, – поморщилась я, нашарив под подушкой собаку. – Когда я уже избавлюсь от этой псины?

– Она тебе не мешает.

– Да. Она делает меня потенциальной мишенью, но кому до этого дело!

Марго успокаивающе погладила меня по руке, взяла собаку, подбросила ее на ладони и усмехнулась:

– Кто бы мог подумать… Игрушка стоила рублей двадцать, а теперь…

– А теперь она равна по стоимости моей жизни, Марго. Я не хочу умирать из-за плюшевой собаки, пусть даже с набивкой из отборных бриллиантов. Что мы с тобой будем делать, когда поедем во Францию? С собой не потащишь – таможня не оценит.

Этот вопрос мучил меня все время, что я находилась в больнице. Я прекрасно понимала, что вывезла статуэтку с бриллиантами из Испании по какой-то счастливой случайности, в тот момент, когда Фортуна решила сжалиться надо мной и повернулась лицом, понимая, что мне на тот момент уже хватило приключений. Но ожидать второго счастливого случая просто бессовестно с моей стороны. Нужно придумать, как убрать опасную игрушку с глаз подальше.

– Сейф, – произнесла Марго. – Ячейка в банке. Все просто. Арендуем ячейку, уберем собаку, а по возвращении заберем. Или не заберем – что предпочтительнее.

Да, это выход.

«Господа, каждый город должен быть как Париж», – настойчиво вертелась у меня в голове фраза из какого-то очень старого фильма. Не скажу, что я согласна с героем, но что-то в этом было. Осень здесь просто изумительна. Да она везде изумительна – если без дождей. Я раньше очень любила это время года, когда еще не холодно, но уже не носишь летнюю одежду, когда еще не все листья опали с деревьев, но уже пожелтели, и часть их образовала мягкие уютные ковры в скверах. Днем солнце еще прогревает воздух, подсвечивает лучами прекрасные желтые аллейки, и можно часами гулять, наслаждаясь последними теплыми днями.

Мы с Марго так и делали – после завтрака сразу отправлялись бродить по скверам, могли надолго осесть в уличном кафе за чашкой кофе с какой-нибудь выпечкой, и Марго постоянно проклинала меня за это. Ее вечной диете был положен конец – кто в здравом уме способен отказаться от изумительно пахнущего свежего круассана с шоколадом? Если даже я, совершенно не любившая сладкого, могла за раз съесть пару – то что говорить о Марго…

Вечера мы проводили в обществе редактора моих книг, приятной худенькой блондинки Одри. Общались в основном они с Марго, я же улыбалась и курила с отсутствующим выражением лица – не понимая ни слова, чувствовала себя выключенной из беседы, а потому считала свое присутствие лишним. Марго не всегда успевала переводить, виновато смотрела на меня и ободряюще гладила по руке, а я все отчетливее понимала: зря дала согласие на презентацию, не нужно было ехать сюда. Как я буду выглядеть, когда мне начнут задавать вопросы, смысла которых я не пойму? При переводе всегда неизбежно теряется что-то, и в итоге мои слова извратят так, как будет выгодно тому или иному изданию. Нет, нужно было отказаться и поддерживать легенду, выдуманную Марго. Люди видели только мои фотографии, да и то в небольшом количестве, а интервью я и вовсе не давала, чем только подогревала интерес к книгам. Старый прием, но безотказный. И к чему было затевать все это теперь?

Когда я пыталась донести это через Марго до Одри, та только возмущенно всплескивала руками и начинала быстро-быстро сыпать словесным горохом, заставляя меня морщиться и хвататься за голову. Смысл ее речей сводился к одному – я обязана отработать то, что написано у меня в контракте, а там прописаны и пункты о «публичности». Убедить настырную француженку в том, что все это может пойти не на пользу, а только во вред продажам, мне не удалось.

Ночь перед презентацией оказалась сущим кошмаром. Вместо того чтобы выспаться, я просидела на балконе и проплакала. Меня пугало предстоящее мероприятие, пугала собственная беспомощность, зависимость. Да и говорить при таком скоплении народа я не приучена. Будучи профессиональной танцовщицей, публики я не боялась, но тут дело было не в этом. За свой танец я всегда была уверена, знала – выйду и отработаю так, как должна, потому что годы тренировок отточили мое мастерство. А здесь… Ну, кто мне внушил, что я писательница? Кто сказал, что я имею право говорить что-то? Бред…

Марго утром ахнула, увидев мое зареванное лицо.

– Ты что наделала с собой?! Что вообще происходит, а?! Что ты устроила истерику? Нервная барышня, да?!

– Не кричи, Марго, – попросила я, поморщившись, но она уже разошлась не на шутку:

– Сколько я могу нянчиться с тобой? Ты взрослая баба, а ведешь себя как маленькая капризная девочка, которую заставляют делать уроки! Это непрофессионально, Мэри, как ты не понимаешь?!

– А я и не утверждала, что профессионально пишу! – заорала я в ответ. – Я тебе сразу говорила – это плохая идея, пло-ха-я!

– Теперь уже ничего не вернешь, а поэтому иди в душ, приводи в порядок глаза, будем думать, как и чем загримировать весь этот ужас на твоем лице! – отрезала Марго и ушла вниз звонить Одри.

Волшебница Марго сумела привести в порядок мое лицо буквально за час, и если не приглядываться, то и не догадаешься, что я всю ночь рыдала. Я уговорила себя не нервничать и отнестись к происходящему как к игре. Ну, играю в писательницу – и все. Так оказалось легче, и на презентации все прошло гладко и без проблем. Издательство пригласило переводчика, а потому общение было облегчено максимально. Марго довольно улыбалась, сидя рядом со мной, и, когда никто не видел, ободряюще похлопывала меня под столом по колену. Я же совершенно расслабилась и легко отвечала на все вопросы, не чувствуя себя ущербной из-за отсутствия языковых познаний.

Мероприятие уже подходило к концу, когда в последнем ряду поднялся высокий мужчина в светлом костюме и огромных очках в тонкой оправе. Его ярко-рыжая шевелюра привлекла мое внимание еще в начале презентации, однако он все время просидел молча и только сейчас решил задать вопрос.

– Скажите, мадам Кавалье, а вы всегда интересуетесь мнением людей, что являются прообразами ваших героев?

Голос… какой же знакомый голос… Я напрягала память, но никак не могла вспомнить. Наклонившись к переводчику, я прошептала:

– Спросите, как его зовут.

Переводчик выпрямился и произнес:

– Мадам Кавалье спрашивает, как ваше имя.

– Меня зовут Клод Берже.

Имя мне ничего не сказало, хотя «Клод» – ник моего сетевого приятеля. Я начала отвечать на поставленный вопрос, и в этот момент Клод двинулся к столу, на ходу снимая очки и – о ужас – отлепляя рыжую бородку и усы…

Когда он подошел вплотную к столу, рядом возник охранник, но я отрицательно замотала головой и попросила переводчика остановить его. Охранник отступил назад, а Алекс, упершись обеими руками в стол, негромко велел по-русски:

– Идем отсюда. Тебя тоже касается, – бросил он Марго. – Ну? – видя, что мы не двигаемся, а Марго вообще едва не в обмороке, Алекс обошел стол, сказал что-то по-французски переводчику и Одри, крепко взял нас с Марго за руки и повел за собой к выходу.

Сзади что-то быстро говорила Одри, журналисты провожали нас удивленными взглядами, а Алекс уверенно шел вперед, не обращая внимания ни на что. Не знаю, как Марго, а я чувствовала себя парализованным кроликом, безвольно подчиняющимся прихоти удава. Сейчас он меня проглотит – и все. Дальше только покой и тишина…

Он запихал нас в машину, сел за руль и поехал вверх по узкой улице. К Марго вдруг вернулся дар речи, и она начала орать почему-то по-английски, пытаясь схватить Алекса за руку. Он рявкнул что-то в ответ, потом развернулся и отвесил Марго пощечину. Она ахнула и замолчала, глаза наполнились слезами, как у ни за что побитой хозяином собаки. Это отрезвило меня – все, что угодно, но вида плачущей Марго я не выносила совершенно.