Союз нерушимый - Влад Савин

И был договор в Бресте, где украинцы были третьей договаривающейся стороной, впервые заключая международный договор как суверенное государство. Правда, договор этот был о германской оккупации Украины — но Рада по сути уже не была хозяином большей ее части, и не имела сил ее освободить, уступив эту честь германской армии. Немцев же эта территория интересовала, лишь постольку поскольку оттуда можно было вывезти хлеб, так что крайним опять оказался крестьянин (и не только бедняк), грабили всех с истинно немецким орднунгом. Итогом же была вспыхнувшая по всей Украине партизанская война (не одни красные, но скорее "за землеробов" — эти пришли, грабют, те пришли, грабют). Немцам это не понравилось, и они потребовали навести порядок — и Скоропадский вошел в Раду, подобно Наполеону в Национальное Собрание, "я все обдумал и решил, что буду править сам, а вы все пошли вон". Но за Бонапартом были штыки его собственных солдат, а за новоявленным Великим гетманом — в большинстве, немецкие, и потому век Гетманства был короток, несмотря на срочно проводимые военные реформы. Были целых четыре высших штаба — Военное Министерство, Главный Штаб, Генеральный Штаб, Собственный Пана Гетмана Штаб — друг другу не подчиненные, зато отчаянно между собой конфликтующие и интригующие, в которых ошивалось, исправно получая жалованье, огромное количество офицеров — при наличии реально боеспособной единственной Запорожской Дивизии, в которой к Гетману относились "с холодом, переходящим в ненависть", так и не простив ему переворота, и даже не раз угрожали повернуть штыки на Киев — и еще множества мелких частей, под командой "батек атаманов", мало отличимых от банд, которым даже один высший штаб был нужен, как зайцу тормоза.

Так что единственным реальным шагом гетманских реформ было создание, в противовес Запорожцам, Сердюкской дивизии (четыре пехотных полка, один конный, один артиллерийский), куда должны были входить "сыновья зажиточных хлеборобов, православные, обязательно живущие дома, а не в городах". Причем не удержались и от того, чтобы ввести для "сердюков" особую форму, с длинными жупанами и широкими шароварами-галифе — совершенно не похожую на ту, что носила старая русская армия — но по нехватке времени и средств, пошить ее успели весьма малому числу, прежде всего офицеров. Но надежды Гетмана не оправдались — когда немцы уходили с Украины, и он, срочно ища себе новую опору, объявил 14 ноября 1918 года о будущей "федерации" с новой, то есть "единой и неделимой Белой Россией". Ответом был немедленный бунт Петлюры, к которому тут же присоединились не только запорожцы (дождались наконец!), но и часть сердюков.

И были события, описанные Булгаковым в "Белой Гвардии" — осада Киева войсками новосозданной Директории. Когда жизнь Гетмана спасли лишь немцы, категорически потребовавшие от всех "нихт шиссен" пока мы не уйдем, ну а после разбирайтесь меж собой как хотите. Причем последние оставшиеся верными гетману сердюки сначала заключили тайное перемирие с петлюровцами, "стрелять в воздух, а не друг в друга", а после с облегчением наконец перешли на сторону победителя. Но век Директории оказался еще короче, чем у ее предшественницы — сначала была малоизвестная украино-польская война 1918-19 годов, когда Петлюра сцепился с Пилсудским, затем был поход на юг Красной Армии, аж до Одессы, весной девятнадцатого, именно тогда насмешливо пели:

Под вагоном территория

А в вагоне Директория.

И снова фронт катился по Украине — наступление Добровольческой Армии Деникина осенью, контрудар Красной Армии до Перекопа. Польское наступление двадцатого, когда паны взяли Киев. И красный бросок на запад, "даешь Варшаву, даешь Берлин".

А при чем тут Оперный Театр? А не было в Киеве комплекса правительственных зданий — и что делать, если нужно перед народом (или хотя бы избранными представителями) провозгласить? Так что кого только не видел и что только не слышал этот зал, всего за три года, с семнадцатого по двадцатый! И лишь после окончательного установления Советской Власти на Украине, театр стал лишь театром, как и должно быть.

Здесь тридцать три года назад убили Столыпина. Здание с тех пор сохранилось неизменным, в тридцатые его хотели перестроить "в пролетарском стиле" — но ограничились снятием с фасада бюстов царских композиторов и пристройкой с тыльной стороны репетиционного зала. В тридцать девятом театр получил имя Шевченко. В войну коллектив был в эвакуации в Уфе и Иркутске, весной сорок четвертого вернулся в Киев.

В этот вечер играли "Наталку-полтавку". Но главное событие происходило не на сцене, а в курительно-туалетной комнате, где спорили два человека. Охрана, стоящая снаружи у дверей, и не пускающая посторонних, не в счет.

— Вы что, ох…ли? Мы так не договаривались! — Кириченко взмахивал руками, и казалось, готов был прыгать — флаги, это еще ладно, было такое и раньше, между своими. Но про "москалей поганых", зачем? А эта возмутительная выходка с краской?!

— Ну так они же дети, что взять? — собеседник Первого Секретаря КПУ был спокоен — сговорились, решили проявить самодеятельность. Ваши же не станут арестовывать их и гнать в гулаг? Можете сказать московской сучке, что они раскаялись и больше не будут.

— Да черт с детьми! — почти орал Кириченко — вы что, не понимаете, как меня подставили? Если она там доложит? За меньшее — можно по расстрельной статье загреметь! И свидетелей полный зал!

— Так это ведь ваши свидетели — усмехнулся собеседник — сами не донесут. И повторяю, вы-то в чем виноваты? В утвержденной вами программе ничего нет? Ну а за чужую инициативу, ну загремите вы максимум вслед за вашим другом и покровителем Хрущевым, в какой-нибудь Ташкент. Другого вам надо бояться, Алексей Илларионович — если наши дела вылезут наверх. Тогда уж простите, вас никто и ничто не спасет! Но не беспокойтесь, уж я-то засветиться не больше вашего заинтересован. Конечно, если меня не арестуют — тогда я молчать не буду.

— Вы можете просто умереть — сказал Кириченко — сопротивление при задержании, или попытка к бегству.

— Еще убийство на улице неустановленными личностями — ответил человек, по виду зажиточный селянин, в потертом городском костюме поверх вышиванки — но не советую. Во-первых, у нас осталось подробное описание наших с вами дел, с документами, и списками свидетелей, или даже их показаниями — а это, даже за чисто экономические дела, высшая мера, по вашему закону. Во-вторых, всех наших людей в вашем окружении не знаю даже я — вы хотите, чтобы после пришли к вам, и к вашей семье? На охрану не надейтесь — поскольку любой там может оказаться нашим. А Первый Секретарь, это все ж фигура публичная, вам надо иногда и на всяких мероприятиях выступать. Думаете, вас не достанут?

— Будьте прокляты — сказал Кириченко — вы же проиграли эту войну! Зачем вам все это? Я ж готов был дать вам все, что вы просили.

— За одним малым: командовать парадом вы оставляли себе — заметил гость — а нас это категорически не устраивает. И проиграли не мы, а неудачник Адольф — так союзники, это величина переменная. Уж простите за сегодняшнее, ничего личного — но вам надо было показать ваше место. Или нам завтра на Крещатике подобное организовать? Или же, допустим, вы труп этой москальской сучки найдете — и как тогда оправдаетесь?

— И чего вы добьетесь? — спросил Кириченко — не будет меня, пришлют другого. Вы всерьез верите, что Сталин смирится с самостийной Украиной?

— Надеемся на ваше благоразумие — ответил человек в вышиванке — сидите как прежде, исполняйте обязанности. И совершенно необязательна "самостийность", по крайней мере пока — пусть номинально Москва будет править. При чем тут реальная политика на местах? Идеальный симбиоз, равновесие — тому, кто сидит в Кремле, виден послушный "наместник", и ничего более, мы обеспечиваем внутренний порядок, а вы, чтобы никто не лез в наши общие дела. И все довольны, все спокойно.

— Так было раньше — сказал Кириченко — эта реорганизация…

— А вот тут, если вы хотите усидеть на месте, а не вылететь в какую-нибудь тьмутаракань, мы должны работать в одной упряжке! — резко ответил гость — и я надеюсь, что Сталин тоже разумный человек и не захочет получить массовое народное выступление в братской славянской республике, вкупе с предъявлением ему ультиматума от своей же верхушки, угрозой получить такие же беспорядки в других ССР, послевоенной разрухой и очень сложной международной обстановкой? Зачем — если проще смириться и нас не трогать? И будет, как я только что сказал — да ведь и Вождь ваш не вечен? А если после него в Кремле сядет кто-то слабее, или вообще коллективной демократией? Тогда абсолютно реально не только присоединить территории, до Волги и до Литвы, но и стать в государственном образовании, именуемом СССР, самым сильным звеном! Надеюсь, вы не настолько патриот-фанатик, чтобы противиться, если придется за поддержку некоторые не наши территории другим Державам отдать? Впрочем, это дело следующих лет — но мы не спешим. С начала века боремся — и знаем, что победа не близка. Но она будет, обязательно.