Сломленный ангел - Лесли Пирс

— Доктор сделает так, что тебе скоро станет лучше, милая, — шептала она Аннабель, стараясь поудобнее пристроить ее у себя на руках.

Надменная регистраторша встретила их не более приветливо, чем накануне; она не смягчилась, даже увидев, что Сюзанна покачивается под тяжестью четырехлетней малышки на руках, которая была уже без сознания. Регистраторша по-прежнему резко и недовольно распорядилась, чтобы та прошла в приемную и ожидала там своей очереди.

— Он должен принять нас прямо сейчас, — взмолилась Сюзанна. — Мне кажется, у нее менингит.

— Матери всегда предполагают самое худшее, — сухо отрезала регистраторша и отвернулась, словно страхи Сюзанны казались ей смехотворными.

Минуты показались ей часами, пока она сидела в ожидании, баюкая Аннабель на руках. Другие пациенты пытались заговорить с ней, а одна женщина даже сказала: «Да она по-настоящему плохо выглядит», — но Сюзанна не отвечала, напрягая слух, чтобы не пропустить своей фамилии.

Наконец ее вызвали, и она поспешно бросилась в смотровой кабинет доктора Визерелла. Он сидел за своим столом, просматривая какие-то бумаги, и даже не поднял головы, когда она вошла.

Хотя до событий вчерашнего дня у Сюзанны не возникало особого повода бывать на приеме у доктора Визерелла, она считала его хорошим врачом, главным образом потому, что он всегда проявлял терпение и был добродушным. Это был крупный, склонный к полноте мужчина, ростом примерно шесть футов, с густыми седыми волосами и загаром, который держался круглый год. Как-то он сказал ей, что загорает во время игры в гольф. Она знала, что у него четверо детей — их фотографии стояли у него на столе, — и когда-то давно, когда Аннабель была совсем еще крошкой, он посочувствовал Сюзанне в том, что ей приходится воспитывать ребенка одной.

Но в тот день он не проявил ни капли былого добродушия или терпения. Доктор грубо задрал ночную рубашку Аннабель, быстро послушал ее грудь, сунул термометр под мышку и проверил ушки. Сюзанна сама обратила внимание доктора на сыпь. Она объяснила, что та не исчезает, когда она прижимает к ней стекло, и сказала, что боится, как бы это не оказался менингит.

— Ерунда, — заявил доктор Визерелл, бросив на нее испепеляющий взгляд. — Если бы мне давали по фунту за каждую истеричную мамашу, которая заподозрила у своего ребенка менингит, я бы озолотился! У нее просто небольшая лихорадка, — сказал он, глядя на термометр. — Давайте ей калпол каждые четыре часа и побольше жидкости.

— Но я уже давала его, — взмолилась Сюзанна. — Посмотрите на нее, она даже не сознает, где находится! Пожалуйста, отправьте ее в больницу!

— Ей не нужна больница, — упорствовал он, крайне недовольный тем, что Сюзанна осмелилась оспаривать его указания. — У нее, скорее всего, краснуха или грипп. Дома, вот где ей надо быть, и лежать под одеялом. Так выписать вам новый рецепт на калпол или нет?

Вне себя от страха, гнева и отчаяния, Сюзанна нетвердой походкой вышла из кабинета врача, держа Аннабель на руках, и остановилась перед столом в приемной.

— Вы не могли бы вызвать «скорую»? — принялась она умолять блондинку в регистратуре. — Аннабель и вправду больна, ей срочно нужна помощь.

— Разве доктор Визерелл сказал, что ей необходимо лечь в больницу? — Регистраторша презрительно глянула на нее поверх очков на тонком носу.

— Нет, но он ошибается, считая это пустяковым заболеванием. Я знаю, здесь что-то серьезное, — ответила Сюзанна срывающимся от волнения голосом.

— В этом случае я, конечно, не стану звонить в «скорую», — едко заметила женщина. — А теперь отведите ее домой и уложите в постель. Там ей самое место.

Сюзанна не могла даже попросить вызвать такси: у нее не оказалось с собой денег, да и дома их оставалось совсем немного. Все, что она могла сделать, это выскочить наружу. По лицу ее ручьем текли слезы.

Страх придал ей новых сил, и она почти бегом бросилась к Амбра-вейл. Сюзанна заколотила в двери мистера Поттера, жившего через три дома от нее; выйдя на пенсию, он почти все время проводил дома, и, кроме того, он очень любил Аннабель.

Мистер Поттер бросил на нее один-единственный взгляд и потянулся за ключами от машины.

— Вам следовало обратиться ко мне с самого начала, — сказал он, проводя рукой по пылающему лбу девочки. — Я бы сразу же отвез вас в больницу.

В детской клинической больнице на холме Святого Михаила отнеслись к Сюзанне серьезно. Сестре в травматологическом отделении хватило одного взгляда на Аннабель, чтобы мгновенно поместить ее в одноместную палату. Через минуту появился врач, провел осмотр и распорядился, чтобы малышку немедленно госпитализировали.

Спустя час Сюзанна поняла, что Аннабель не выкарабкается. Доктора и сестры трудились над ней изо всех сил, но по обеспокоенному выражению их лиц было видно, что все их усилия напрасны. Никто не сказал, что ребенка следовало доставить к ним раньше, никто не прокомментировал тот факт, что медицинский центр на Доури-сквер не послал к ней врача на дом и не вызвал «скорую». Но Сюзанна чувствовала их возмущение такой преступной халатностью.

Два часа спустя Аннабель соскользнула в небытие, так и не приходя в сознание. Сюзанне оставалось только надеяться, что дочка чувствовала, как рука матери держит ее ладошку, и ощущала ее поцелуи на своих щечках.

Сестры были очень добры и полны сочувствия: они поддержали Сюзанну и сделали все, что было в их силах, чтобы утешить ее. Но для нее утешения не существовало, единственный лучик света в ее жизни угас навсегда. Ее девочка, единственный смысл ее существования, была мертва.

Она вспомнила, как сидела у кровати Аннабель, не отрывая взгляда от дочери, как она пыталась убедить себя в том, что это всего лишь страшный кошмар, что она проснется дома и обнаружит рядом с собой Аннабель, здоровую и счастливую. Но сердечко малышки не билось, и с губ не сорвалось дыхания, когда Сюзанна наклонилась, чтобы поцеловать ее.

Краснота спала с лица Аннабель, и ее темные ресницы легли на щеки, подобно двум маленьким опахалам. Она выглядела так, словно заснула, мирно и спокойно. Но эти маленькие пухленькие пальчики больше никогда не обхватят материнскую руку. Никогда больше не услышать Сюзанне, как дочка смеется или называет ее «мамочкой». Ее темные глазки закрылись навеки.

На стене небольшой палаты изолятора висела картина с изображением резвящихся белок. Будь Аннабель в сознании, когда ее доставили сюда, она завизжала бы от восторга. Она наверняка дала бы всем белочкам имена. Но Аннабель ничего не знала об этом, и Сюзанна больше никогда не увидит, как она кормит своих любимиц на Брэндон-хилл.

Все, что произошло потом, подернулось туманной дымкой. Наверное, кто-то отвез ее домой, может, с ней оставались некоторое время, но ни этого, ни последующих дней Сюзанна не помнила. Ей подумалось, что, вероятно, она легла в постель, да так там и осталась.

В памяти у нее сохранились только два воспоминания, ярких, беспощадных и страшных. Первым был последний взгляд, который она бросила на ускользающий за тяжелым пологом после окончания службы крошечный гробик с мишкой на крышке, выложенным из красных гвоздик. Она помнила, что на похороны пришли почти все знакомые с ее улицы. Она слышала их голоса, их слова, полные сочувствия. Но вот лиц их вспомнить не могла, какими бы добрыми ни были слова этих людей.

Вторым ярким моментом было следующее утро после похорон, когда, проснувшись, она обнаружила, что осталась в доме совсем одна, что все это было по-настоящему и что Аннабель ушла от нее навсегда.

— О чем ты там рыдаешь? — Голос Фрэнки вывел ее задумчивости, и Сюзанна поняла, что и в самом деле плакала.

Пару дней назад она снова предстала перед судом. По тюремной традиции женщины, отправлявшиеся на судебное заседание, собирали свои вещи на тот случай, если их отпускали под залог или переводили в другую тюрьму. Если же они по-прежнему должны были оставаться под стражей, как произошло с Сюзанной, то после возвращения в тюрьму их часто помещали в другую камеру. Поэтому теперь она оказалась вместе с Фрэнки, девяностокилограммовой бабищей, которая фактически командовала в их крыле. Она походила на мужчину со своими короткими, жесткими, торчащими во все стороны черными волосами и татуировкой на руках, изображавшей колючую проволоку. Сюзанна до смерти боялась ее.

— Прости меня, — сказала она, вытирая глаза уголком простыни. — Я думала о своей дочери. — Собственно говоря, сама она ничего не говорила Фрэнки об Аннабель, но поскольку Джулия, ее прежняя сокамерница, просто обожала сплетничать, как, впрочем, и все здесь, то Сюзанна знала, что все рассказанное ей станет всеобщим достоянием.

В темноте камеры послышалось сначала какое-то шуршание, возня, а потом мягкий стук, когда Фрэнки спрыгнула с верхней койки.